Голландия без вранья

Так все и было. Немцы, наверное, до сих пор простить не могут, что их так провели.

На осмотр церкви у нас было всего лишь часа полтора – на этот день была намечена экскурсия в Гаагу. Но все же перед отъездом я настоял, чтобы мы зашли в разрекламированный Альбертом табачный магазин в Гауде. Дело в том, что Гауда – единственное место в мире, где до сих пор производятся традиционные длиннющие глиняные трубки – такие можно увидеть на старинных голландских полотнах: сидят солидные купцы и ведут неторопливый разговор, покуривая белые полуметровые трубки. Пару лет назад Альберт подарил мне две такие трубки, но курить их я, к сожалению, не умею, так что они составляют просто экспонаты моей небольшой, но растущей коллекции.

А эти трубки, как мне кажется, сыграли немалую роль в формировании национального характера голландцев. Сидят себе депутаты парламента, обсуждают какой-нибудь насущный вопрос, а в зубах у них длиннющие хрупкие трубки. Особенно руками не помашешь и в драку не полезешь – трубку жалко. Но вернемся в магазин.

Хозяин, небольшой мужественный голландец с расщелиной между передними зубами, был невероятно рад, когда я завел с ним разговор о трубках – теперь это такая редкость, сказал он. Когда я спросил, нет ли у него «Латакии», он долго смотрел на меня, не говоря ни слова.

– У меня есть чистая «Латакия» – сказал он тихо.

Последнее требует пояснений. «Латакия» – редкий и специфический сорт табака с ярко выраженным смолистым запахом и вкусом. Его происхождение овеяно забавной легендой. Много лет назад урожай табака, собранный в сирийской деревне Латакия, оказался слишком велик, и крестьяне не смогли его продать. Поскольку такое случилось впервые и у них даже не было специальных помещений для хранения табака, излишки раздали местным жителям, которые развесили его для просушки над своими очагами. Когда табак наконец просох, он приобрел невероятно резкий, странный и экзотический запах, поскольку топили жители главным образом верблюжьими, так сказать, кизяками. Запах и вкус этого табака настолько интенсивен, что в чистом виде он не используется – добавление даже трех процентов «Латакии» к смеси уже придает ей волнующий пряный аромат. Смеси с «Латакией» очень быстро завоевали широкую популярность, особенно в Англии.

Говорят, «Латакия» по-прежнему приготовляется классическим способом – на верблюжьем дерьме. Все попытки воспроизвести технологию искусственным путем окончились неудачей – поди воспроизведи! Чтобы понять, что ничего из этого не получится, достаточно поглядеть на верблюда…

Двадцатиминутный приятный для обеих сторон разговор закончился осмотром его трубок, приобретением нескольких пачек табака и коробки чистой «Латакии». Расплатившись, мы вышли из магазина, но не прошло и нескольких секунд, как нас догнал запыхавшийся владелец.

– Вы забыли ваши покупки, – отдуваясь, сказал он. – Этого следовало ожидать – настоящие любители трубок очень рассеянны.

Мы улыбнулись друг другу на прощание. Он посетовал, что у него в магазине нет по-настоящему хороших трубок.

– Посмотрите в Амстердаме, – посоветовал он. – Гауда – небольшой город, и у нас почти нет настоящих любителей. Впрочем, – добавил он, вспомнив, очевидно, что он не только любитель, но и продавец, – у меня есть и очень неплохие трубки по умеренной цене, а в Амстердаме вы заплатите за такие же вдвое.

Я остановился, чтобы раскурить трубку и попробовать новый табак.

– Зачем тебе столько трубок? – спросила Таня. Я ограничился традиционным разъяснением – трубка после каждого курения должна хорошо просохнуть, иначе появляется неприятный кисловатый привкус. На самом же деле все гораздо сложней. Я выбираю трубку в зависимости от обстоятельств. Вот эта, например, от «Савинелли», с массивной шарообразной чашкой и коротким толстым чубуком, – вот так, зажать в зубах, немного оскалиться, поворот в три четверти… впечатление неподдельной мужественности и грубоватого прямодушия. А вот трубка от «Стенвелл» – тонкая, слегка изогнутая, с расширяющейся наподобие колокольчика чашкой с вывернутыми, как сложенные для поцелуя губы, краями. Совершенно ясно, что обладатель такой трубки – натура изящная, чувственная, эротически утонченная. А вот французский «Шаком» – темный полированный шар соединяется с мундштуком двумя тонкими кольцами из датского янтаря – свидетельствует об изысканном вкусе и философской задумчивости. А вот эта в крестьянском духе, с толстыми стенками, – я беру ее с собой, когда меня приглашают на морскую прогулку. Имидж морского волка. Или вот эта – прямая, классической формы, с серебряным воротничком… Короче говоря, я выбираю трубку в соответствии с тем, какое хочу произвести впечатление.

Впрочем, на этот раз покупать новую трубку в мои намерения не входило, поэтому я еще раз поблагодарил продавца, и мы распрощались. Забегая вперед, скажу, что нам пришлось повидаться еще раз. Попробовав рекомендованный им нейтральный мэрилендcкий табак «Vier Heere Baai», я нашел, что он мне не подходит по причине слишком мелкой резки, и обменял на равное количество сладковатого и томного «Larsen».

Мы наскоро выпили кофе и пошли к стоянке.

Дорога шла вдоль сравнительно узкого канала. Занавески на окнах первых этажей в домах были открыты, поэтому было очень трудно удержаться, чтобы не заглянуть – как же живут люди в столице голландского сыра? Мажут, наверное, с утра бутерброды, а потом звонят соседям:

– Знаешь, дорогая, я купила сегодня у ван Схелтинга сыр, и в нем оказалось восемнадцать дыр на квадратный дециметр. Просто потрясающе!

– Что ты говоришь! На прошлой неделе у меня было двадцать две, но зачем считать? Мы же культурные люди!

Но нет, нашим удивленным взорам предстали безлюдные гостиные, обставленные по последнему слову и наверняка с помощью дизайнеров по интерьеру: старинная или под старину мебель, изразцовые камины, безупречная цветовая гамма, продуманно небрежно брошенный на столик журнал. Вот как мы живем, и нам нечего стесняться – глядите на здоровье! Одна гостиная, вторая… четвертая… восьмая… Тут уж не сыр с его провинциальными дырками – бери выше!

Я представил себе собирающуюся в такой гостиной по вечерам семью – они аккуратно садятся по своим местам и смотрят телевизор, жуя какую-нибудь дрянь вроде попкорна. Мне стало грустно – вдруг возникли ощущения, очень похожие на те, что я испытал накануне вечером и отнес на счет известного воздействия инфразвука. Только теперь я понял, что это было – страх перед толпой. Толпой, где все хотят быть не хуже других. Положено визжать и прыгать – будем визжать и прыгать, положен камин с изразцами – будет камин с изразцами. Вчера физиономии веселящихся были большей частью вполне миролюбивые, даже сильно пьяных не было, но все равно – воздух был отравлен агрессивным потенциалом возбужденной толпы. Недаром почти на каждом рок-фестивале кого-нибудь давят насмерть. Недаром надо было полчаса орать «зиг хайль!», чтобы потом устремиться дружной массой – где все, как все, – выполнять любой приказ фюрера…

…Тут автору очень хочется сделать паузу и вместе с читателем попытаться понять. Вместе с читателем – это не риторическия фигура. Автор, повыбирав среди своих знакомых тех немногих чудаков, которые более или менее привыкли рассуждать об отвлеченных предметах, уже не раз в беседах с ними задавал вопрос: как же это получается, что, несмотря на умопомрачительный прогресс, несмотря на все новые открытия и изобретения, наша цивилизация настолько отравлена примитивным насилием, ложью и ненужной, никакими политическими целями не оправданной жестокостью, что, похоже, она уже испускает дух? Люди – наши современники – настолько много знают и умеют, что кажется почти невероятным, что на этом уровне цивилизации они могут позволить увлечь себя какой-нибудь примитивной идейкой, вроде коммунизма или фашизма, но именно этому мы с удручающим постоянством и становимся свидетелями. То есть стремление быть в стае оказывается сильнее всех моральных принципов. Хорошо, если стая приличная, а нет – тоже не беда: важно быть со всеми. Цивилизация, как выяснилось, вовсе не препятствует формированию самых тошнотворных стай. Объяснить это можно только тем, что культура и цивилизация – это совсем не одно и то же, и автор, не помня точно, кто же именно первым заметил разницу между этими понятиями, с удовольствием поставил бы ему памятник на самом видном месте. Кажется, это был Иван Ильин.