Запах смерти

На лестничных площадках стояли те же прожектора на треногах, высвечивавшие покрытые толстым слоем пыли таблички давно забытых отделений: рентгеновский кабинет, эндоскопия, ЭКГ…

– Типичная больница, – заметил Уэлан, когда мы, запыхавшись, добрались до верхней площадки. Несмотря на то что этажей было всего три, высота каждого превратила подъем в нелегкое испытание. – Если вы и не болели, когда попадете сюда, одна эта лестница наверняка вас угробит.

Он двинулся по длинному коридору, освещенному редко расставленными прожекторами. Мы проходили пустующие палаты с темневшими на тяжелых дверных створках смотровыми окошечками. Под ногами хрустела штукатурка, а кое-где оштукатуренный потолок и вовсе обвалился, и над головой торчали голые доски. Бутылок и банок на полу сделалось заметно меньше, что и понятно: кто полезет на такую высоту без веской причины?

Освещенный коридор привел нас к раздвижной алюминиевой стремянке, неправдоподобно новой и блестящей среди всей этой рухляди. По ней мы поднялись сквозь прямоугольный люк на чердак, а там временный настил привел нас к месту, где ждали остальные полицейские.

И труп.

Я еще раз осмотрел его, потирая ушибленную голову.

– Мы как раз начинаем, – сообщила Уорд. – Вы знакомы с профессором Конрадом?

Я слышал о нем. Эксперт-патологоанатом пользовался заслуженной репутацией в своей области, когда я только-только начинал в своей. Еще он славился вспыльчивым характером. Теперь ему было уже под шестьдесят, и характер его с возрастом, похоже, не смягчился. Кустистые седые брови сердито топорщились над маской, когда Конрад повернулся ко мне.

– Рад, что вы наконец добрались.

Голос у него был сухой, высокий, не позволявший понять, упрек это или нет. Краем глаза я снова уловил какое-то движение в темноте, но на сей раз не стал обращать на него внимания. Хватит с меня неловкостей на сегодня.

Уорд повела бровью.

– Что ж, раз все собрались, давайте начнем. Эй, подвинься!

Она бесцеремонно подтолкнула стоявшего рядом криминалиста. Некоторое время все перемещались на шаг-два, освобождая мне путь. Щиты настила уложили вокруг завернутого в пластик тела, чтобы с них можно было дотянуться до любого места. Однако низкие стропила затрудняли работу, да и жара здесь, под прожекторами, была невыносимая.

– Больница закрыта уже несколько лет, так что сюда не ходил никто, кроме бомжей и наркоманов, – рассказывала Уорд, пока я склонялся над трупом. – Тут довольно много народу тусовалось, пока несколько месяцев назад больницу не начали сносить. Мы склоняемся к тому, что это жертва передоза или какой-нибудь ссоры, которую кто-то спрятал подальше.

Что ж, ни то ни другое не редкость. Я вгляделся в наполовину скрытые пластиком черты… вернее, то, что от них осталось.

– Кто обнаружил тело? Кто-нибудь из тех, кто готовит здание к сносу?

Уорд покачала головой:

– Им положено проверять чердак, но я сомневаюсь, чтобы они забирались так далеко. Нет, это кто-то из общества защитников летучих мышей. Явился сюда с обследованием, а нашел больше, чем хотел бы.

– Летучих мышей?

– Тут целая колония ушанов. – В ее голосе зазвучала сухая, но все-таки ирония. – Этот вид под охраной, так что нам нужно вести себя тихо и осторожно, чтобы не потревожить их.

Значит, то движение мне вовсе не померещилось…

– Застройщики собираются сровнять всю территорию с землей, чтобы отгрохать здесь большой деловой центр, – продолжила Уорд. – Это встречает активное противодействие местных, и история с летучими мышами – последний повод оттянуть снос. Пока они торжествуют: какая-никакая, а отсрочка приговора Сент-Джуд. До тех пор, пока мышей не переселят, или чего они там собираются с ними делать, все строительные работы остановлены.

– Вам может показаться забавным, – вмешался в разговор Конрад, – но из-за этой истории мне пришлось отказаться от приглашения на званый обед. – В его голосе звучало глухое раздражение. – Мне бы не хотелось проторчать тут целую ночь.

Не обращая внимания на сердитый взгляд, которым наградила его Уорд, он с усилием опустился на колени рядом с телом. Я обошел труп с другой стороны и тоже встал на колени. Окруженное дымкой редких волос лицо под пластиком высохло, и кожа на нем сделалась похожей на пергамент. Глазницы были пусты, от носа и ушей остались бесформенные бугорки.

К царившему на чердаке запаху пыли и старой древесины примешивался теперь другой, исходивший от брезента, – пыльный, приторный.

– Смерть наступила довольно давно, – произнес Конрад тоном, каким обычно рассуждают о погоде. – Судя по виду, труп совершенно мумифицировался.

Нет, подумал я, однако мысли свои до поры до времени оставил при себе.

– Это нормально? – с сомнением спросила Уорд.

Патологоанатом либо не расслышал вопроса, либо не обратил на него внимания.

– Такое возможно, – ответил я за него.

Естественная мумификация возникает в силу разных обстоятельств – от кислотной среды болота до экстремально низкой температуры. Но тут дело было в чем-то ином. Я огляделся по сторонам. Гроздья паутины колыхались на сквозняке.

– Условия для мумификации здесь близки к идеальным. Сами видите, как тут жарко, и даже зимой наверняка сухо. И вентиляция на таком старом чердаке тоже постоянная, значит, влажность всегда низкая.

Пока я говорил, Конрад отвернул еще кусок брезента. Труп лежал на спине, чуть съежившись в складках брезента, – ни дать ни взять мертвая птица в гнезде. Брезент закрывал живот и ноги, но я и так мог бы сказать, что роста покойник небольшого – или подросток, или невысокий взрослый. Из одежды на теле была только полуистлевшая желтая футболка, вся в пятнах от выделявшихся при разложении тканей жидкостей. Из коротких рукавов торчали руки, точнее, обтянутые кожей кости. Как и на лице, похожая на тонкий пергамент кожа сильно потемнела, словно ее прокоптили.

– Руки-то уложили, – заметила Уорд. Действительно, напоминающие птичьи лапы кисти покоились на грудной клетке, будто тело лежало в гробу, а не было завернуто в пластик. – Кто-то не пожалел на это времени. Это означает сожаление или по крайней мере уважение. Мог ли это сделать тот, кто ее знал?

Ее? Я удивленно посмотрел на Уорд. Пока я не видел ничего, что позволило бы определить пол трупа, а с учетом его состояния процедура определения могла занять несколько дней. Если, конечно, нам не удалось бы найти какое-нибудь удостоверение личности.

– Вам не кажется, что до окончания экспертизы говорить о трупе как о женщине было бы преждевременно? – подтвердил мои сомнения Конрад. При этом он бросил на Уорд уничтожающий взгляд.

Даже маска и капюшон не смогли скрыть того, как она покраснела. Наверное, Уорд просто оговорилась – но вообще-то детективы обычно такого себе не позволяют.

Она поспешно сменила тему:

– А… вы могли бы хотя бы приблизительно назвать, сколько времени прошло с момента смерти?

– Нет, – отозвался патологоанатом, не поднимая головы. – Вероятно, вы пропустили мимо ушей: я сказал уже, что тело мумифицировано.

Теперь Уорд не только смутилась, но и разозлилась. Однако Конрад говорил правду. Стоит телу достичь такой стадии распада, и все последующие физические изменения будут протекать медленно, практически незаметно.

Известны случаи естественной мумификации, при которых человеческие останки сохраняются без изменений сотни и даже тысячи лет.

– Трудно представить, – подал голос Уэлан, прервав затянувшуюся паузу, – что кто-то спрятал тело здесь, пока больница еще работала. Это наверняка случилось после ее закрытия.

– А когда это произошло? – поинтересовался я.

– Десять или одиннадцать лет назад. К всеобщему сожалению.

– Ладно, но это верхний предел. Нам это мало чем помогает, – произнесла Уорд. – Как быстро тело может мумифицироваться до такого состояния? Может подобное произойти меньше чем за десять лет?

– При подходящих условиях – да, – ответил я. – Летом на чердаке очень жарко, и это ускоряет процесс. Впрочем, по виду я бы сказал, что оно пролежало тут примерно два года. Тело почти не пахнет, даже на такой жаре, и это позволяет считать, что процесс мумификации завершился относительно давно.

– Класс. То есть с момента смерти прошло от пятнадцати или шестнадцати месяцев и до десяти лет. Точный анализ, ничего не скажешь.

Мне было нечего возразить. Конрад отвернул брезент. Жесткая синтетическая ткань поддавалась плохо; почти всю ее покрывал толстый слой пыли, цементной или известковой, а также мазки синей краски. Меня больше интересовало то, чего здесь недоставало, но когда патологоанатом откинул остаток брезента, открыв взгляду нижнюю часть тела, все остальные детали разом вылетели у меня из головы.

Ноги, от которых остались практически одни кости, торчали из-под короткой джинсовой юбки, перепачканной тем же, что и короткая футболка. Она задралась до самой груди, обнажая живот… точнее, то, что от него осталось. Вся ее брюшина от низа грудной клетки и до лобка отсутствовала. Если от внутренних органов что-то и сохранилось, они усохли до полной неузнаваемости.