Рудная черта

Что-то я понял, узнав, что твоим оруженосецем прикидывается девчонка, внешне смахивающая на некую эрдейскую ведьму по имени Величка. Ту самую, которая, прорвавшись однажды сквозь облавные цепи, пустила свою кровь в Мертвое озеро и которой я собственноручно срубил голову. Что-то я увидел при первой нашей встрече в глазах Эржебетт. Это был ее страх, ужас на грани паники, засевший в такие глубины, из которых его нипочем не выковырнуть… Такую реакцию не способен вызвать незнакомый человек. Так что мы, несомненно, были знакомы раньше. По крайней мере, она меня знала. И отчего-то очень… очень меня боялась. Ну, а догадаться о том, что девчонка делит с тобой ложе, и вовсе не составило труда. И какую плату берет лидерка за свою любовь – тоже.

Ох, и остер, ох, и пытлив же «скромный умишко» тевтонского магистра!

– О чем ты догадался еще, Бернгард? – Всеволод сверлил глазами собеседника. – Что еще понял?

– Понял, отчего случился Набег. Понял, почему Величка, выпустив свою кровь в мертвые воды, осталась на берегу, а не попыталась уйти в темное обиталище. Понял, кого она спасала и ради кого взламывала границу миров. Понял, кто помешал мне закрыть Проклятый Проход. И как помешал. Это могла сделать только Эржебетт. С той стороны. Пролив на рудную черту свою кровь. И, притом, немало крови. А вместе с кровью – потратив изрядную толику древней силы. Но такая кровопотеря и такое расходование сил не проходят бесследно даже для потомков Изначальных. Ты был ее шансом быстро и наверняка пополнить израсходованные запасы.

– Но зачем? Зачем ей вообще нужна сила Вершителей?

Бернгард скривил губы.

– Все-таки ты казался мне умнее, русич. Любая сила есть власть. Над кем-то или над чем-то. Кто ж от такого откажется?

– И все же – зачем?

Тяжкий вздох. Очи горе. Невысказанное вслух, но неприкрытое разочарование и демонстративное сожаление о непроходимой тупости собеседника.

– Тебе ведь рассказали уже о грядущим Набеге. О настоящем Набеге… – Магистр не спрашивал – утверждал. Похоже, Бернгард, действительно, подслушал под дверью их разговор. – О Набеге с каким-нибудь удачливым Нахтриттером во главе.

– С Черным Князем?

– С Князем, с Господарем, с Шоломонаром, с Эрлик-ханом. С Пьющим-Властвующим, как называет его эта тварь, – взгляд Бернгарда вновь скользнул по шипастой клетке в каменном саркофаге. – Твоя сила помогла бы ей выжить в надвигающемся хаосе. Более того, испив тебя, Эржебетт по своему усмотрению смогла бы открывать и закрывать проходы между мирами, не опасаясь полностью лишиться собственной Изначальной силы. А возможно, ей было бы подвластно и… И кое-что иное.

Бернгард вдруг отвел глаза.

– Что? – тут же насторожился Всеволод.

– Большее, – прозвучал ответ, отчего-то показавшийся Всеволоду скользким и уклончивым. – Кто знает, на что способна темная тварь, слившая в себе могущество двух потомков Изначальных. Издревле известно: одна истинная сила не просто увеличивает другую, но преумножает ее и многократно растет сама.

Некоторое время Всеволод молчал, постигая услышанное. Затем спросил:

– Выходит, Эржебетт специально ждала меня? Там, в Сибиу… в Германдштадте?

– Ждала, – Бернгард пожал плечами, от чего за спиной магистра тяжело колыхнулся промокший белый плащ. Черный крест на левом плече шевельнулся, словно нерасплавленное крыло. – Но не обольщайся, не именно тебя русич. Конечно, она не знала, кто придет в Эрдей и кто принесет в себе силу Изначальных. И придет ли, и принесет ли вообще… И все же она надеялась.

– Откуда было взяться этой надежде?

– Не забывай: Эржебетт посвящена в тайну Проклятого прохода, ей известно, что в прошлом потомки Изначальных уже закрывали своей кровью разомкнутую границу.

– Так ведь то – в прошлом!

– Многое в этом мире повторяется, русич, – наставительно произнес Бернгард. – Слишком многое. В той или иной мере, но повторяется. Ты и вообразить себе не можешь, сколько самых разных – естественных и не очень – процессов непрерывно идет по замкнутому кругу или бесконечной спирали. Что-то возрождается, чтобы умереть. Что-то умирает, чтобы вновь восстать из праха. А уж если говорить о магии – как разрушающей, так и созидающей…

Всеволод только покачал головой. Кругозор тевтонского магистра, разбирающегося в тайных и запретных науках, был поистине неисчерпаемым!

– Практически все колдовские чары вращаются вокруг одной магической оси – явной либо мнимой, – продолжал тем временем Бернгард. – Подавляющее большинство сильных заклинаний на самом деле переходят одно в другое и другое – в одно. Ведьмы, творящие ведьмин круг, знают это лучше, чем кто бы то ни было. Даже те из юных ведьм, которые еще не успели пройти посвящение. Это изначальные, простейшие и неоспоримые истины ведовского искусства. Это впитывается будущей ведьмой с молоком матери и первым заговором бабки.

– Но прошлое… – с сомнением начал, было, Всеволод.

– Прошлое тоже имеет свойство повторяться, – перебил его Бернгард. – Эржебетт знала, что род Изначальных не иссяк, поскольку сама принадлежит… принадлежала к этому древнему роду, покуда не была пожрана темной тварью. Она искренне и истово, с искренностью и истовостью, свойственной лишь ведовскому племени, верила, что другие носители сильной крови – потомки потомков Вершителей, от которых зависит судьба людского обиталища – снова придут в эти края. Рано или поздно. По своей или чужой воле. А поскольку единственная дорога к Серебряным Вратам проходит через Германтштадт, подмога никак не миновала бы этого города. И, в общем-то, Эржебетт не ошиблась в своих расчетах.

– Не ошиблась, значит? – Всеволод хмуро взирал из-под насупленных бровей.

– Как тебе известно, русич, из каждой Сторожи, хранящей границу миров, сюда был послан отряд, – продолжал просвещать его Бернгард. – Но суть не в отряде, а в его предводителе, которым являлся лучший из лучших сторожных воинов. Тот, кого искали и отбирали по особым признакам, ведомым только мастерам… старцам-воеводам Сторож. Тот, кого проверяли, тренировали и обучали вместе со всеми, но кто и в учебе, и в бою многократно превосходил прочих. Тот, о ком были основания полагать, что именно он является потомком Изначальных. В русской Стороже таким человеком был ты. В татарском Харагууле – Сагаадай. У нас тоже имелись рыцари, успешно прошедшие необходимые испытания. Конрад, к примеру.

Достойных кандидатов из прочих Сторож я не знаю. Они не дошли. Сгинули в пути. Следовательно, оказались не столь достойны. Следовательно, их кровь была не столь сильна, как нужно. Ты же, русич, довел свой отряд до границ Трансильвании и провел через Эрдейский край по всему разоренному Семиградью. Ты достиг Серебряных Врат.

– Но ведь не только я! – воскликнул Всеволод, – Сагаадай! Он тоже провел… прошел…

Бернгард кивнул:

– Верно. Сагаадай тоже провел и прошел. Правда, потеряв при этом большую часть своей дружины.

– Его путь был долгим и опасным, – заметил Всеволод. – Гораздо более долгим и, возможно, еще более опасным, чем мой.

– И это верно. Как и другое. Лидерка даже не пыталась укротить его дикую степную натуру. Эржебетт не учуяла в нем скрытого могущества Изначальных. И в Конраде – тоже. Она выбрала тебя. Твою силу. А у лидерки на особую силу – особое чутье.

Дальше Всеволод не слушал. Пока – не слушал. Он склонился над каменным гробом и над молчавшей, как камень, пленницей саркофага.

– Это так, Эржебетт? Это правда? То, что говорит Бернгард?

Оба меча в руках Всеволода были сейчас опущены. Посеребренные острия клинков за малым не касались плит пола. Всеволод пристально смотрел сквозь шипастую решетку из стали и серебра в лицо Эржебетт. В милое лицо девы-твари. В зеленые глаза, отражающие нервный факельный свет.

«Это так? Это правда?»

Глава 4

Из саркофага ему не сказали ни слова. Не кивнули утвердительно, не мотнули головой, отрицая. В саркофаге лишь отвели взгляд.

Но прежде Всеволод все же успел уловить и увидеть… В темной зелени очей-озер и мерцании огненных бликов он ясно и отчетливо разглядел свое отражение. Такое же, как в перепуганных водах Мертвого озера. Перевернутое. Вверх ногами. И не было тут ни морока, ни наваждения. Было – как было. Было – что было. Страх. Животный ужас.

Эржебетт боялась. И в этом безотчетном страхе, в ее панический ужасе Всеволод распознал невысказанный ответ. Он понял: да, это так, да, это правда. Все, что тевтонский магистр говорит сейчас и все что он скажет после.

А магистр говорил. Старец-воевода Закатной Сторожи повторно давал Всеволоду урок, который тот по глупости и слепоте своей не желал усваивать раньше.

– Лидерка способна брать чужую силу в любом ее проявлении: не только через кровь, но и через любовь. Разумеется, только через греховную плотскую любовь, – рыцарь-монах брезгливо поморщился. – Ее развратные ласки доставляют больше удовольствия, чем ласки опытнейших куртизанок, но страстные соития с ней забирают жизненные силы. Поначалу оставляя сладкую истому в членах. После – вовсе истощая человека до смерти…

А ведь точно! А ведь, в самом деле! Всеволод вспомнил овладевшую им сладостную… невероятно-сладостную истому, блаженное опустошение, вялую и сонную слабость, чем-то похожую на смерть. Так оно все и было. Тогда, после их совместной с Эржебетт ночи, проведенной вместе в монашеской келье. И сама Эржебетт была… Довольной и сытой кошкой она тогда ему показалась. Довольной и СЫТОЙ. Насытившейся если не сполна, то – изрядно.

– Чтобы испить свою жертву на любовном ложе целиком, до конца, лидерке требуется не одна ночь, – продолжал тевтонский магистр. – И чем больше пожираемая ею сила – тем больше нужно ночей. Днем, правда, ее чары не страшны человеку. Днем даже лидерка не способна забирать чужую силу и жизнь. Волшба темной твари рассеивается под солнцем так же быстро, как испаряется кровь мертвых нахтцереров. Но уже после первой ночи, проведенной с ней, в сердце человека остается саднящая заноза. Или… – Бернгард опять скривился. – Или, скорее уж, не в сердце. А кое-где пониже. Осознанные и – еще в большей степени – неосознанные воспоминания о пережитом наслаждении снова и снова влекут несчастную жертву на губительное ложе страсти. Этому трудно, почти невозможно противиться. К тому же не следует забывать, что Эржебетт – тварь особого рода. Вместе с лидеркой и вервольфом в ней уживается еще и ведьмина дочь – пусть не прошедшая полноценное посвящение, но, наверняка, успевшая по верхам нахвататься от матери нехитрых приемчиков примитивной женской магии. Даже самые простенькие из них эффективно воздействуют на мужа-воина, неискушенного в любовных играх и изощренном флирте. Так что Эржебетт нетрудно было поддерживать твой интерес к своей персоне не только ночью, но и при свете дня.

Магистр говорил. Всеволод слушал. Эржебетт молчала. Они были заперты втроем в мрачном подземном склепе. И склеп этот сейчас был их маленьким тесным мирком, в котором решалось что-то важное, что-то судьбоносное для всего остального людского обиталища – того, который остался снаружи, за толстой каменной кладкой и еще более толстым слоем земли.

Магистр говорил…

– Рано или поздно, лидерка вытянула бы из тебя всю силу Изначальных и всю жизненную силу, обратив твою кровь в никчемную подкрашенную водицу, а тебя самого – в остывший труп. Уж не знаю, на сколько бы ночей тебя хватило, но к счастью, в этом замке ночь – пора войны, а не любви.

– К счастью?! – у Всеволода нервно дернулись уголки рта.