Темный набег

– Давай обустраиваться, что ли…

Он придвинул к неподъемному сундуку у стены тяжелую лавку. Та оказалось почти вровень. Брошенные сверху тюфяк и шкуры вовсе сгладили неровности. Для него самого такое ложе маловато будет, да и не выдержит оно его – разъедется и развалиться. Но для Эржебетт… Всеволод скользнул взглядом по худенькой невысокой фигурке. Для нее сгодиться. Если отроковица свернется калачиком на бочке, так и на одном сундуке поместится. А с лавкой – так и вовсе раздолье будет.

Неплохо, конечно, было бы все это перетащить к его дощатым полатям: ну… чтобы вдвоем, вместе чтобы… Но дубовый, обитый железом сундук оказался слишком тяжел. И к тому же, был вставлен в специальную нишу в полу и стене. Такой не выковырнуть и не дотянуть на другой конец комнаты. Вместе с Сагаадаем и Золтаном еще можно было бы, наверное, попытаться. Но просить соратников обустраивать их совместное с девчонкой-найденышем ложе все же не хотелось. Да и тевтоны, если узнают, не поймут, почему это воевода спит вместе со своим оруженосцем. Эржебетт ведь пока здесь за оруженосца. И бог весть, когда еще выпадет удобный случай поговорить с местным старцем-воеводой о девчонке.

Поразмыслив немного, Всеволод решил подтащить к ложу Эржебетт и стол. Ему, как ни крути, надлежало стоять возле лавки. Так будет куда присесть и где перекусить на скорую руку, чтобы лишний раз не выводить Эржебетт к общему застолью на показ орденским братьям. Или оружие почистить, доспех поправить, одежду починить… Да мало ли дел можно переделать, сидючи по-человечески – на лавке да за столом. А поскольку единственная лавка теперь возле сундука пристроена… В общем, пришлось еще повозиться: дубовый столище оказался тяжеленным, зараза, а из девчонки – какая помощница? Конечно, в одиночку тягал.

Стол встал малость кривовато, но все же кое-как, со скрипом, уместился в простенок за ложем, сооруженным для Эржебетт. Одним краем уперся в сундук – тот аж затрещал, родимый, другим – оцарапал неровную кладку стены.

Ну вот, теперь, можно сказать, и обустроились.

– Значит так… – Всеволод повернулся к девушке. Приказал по-немецки – авось, поймет язык саксов: – Сиди здесь.

А чтоб лучше поняла – хлопнул ладонью по ложу-сундуку. Не удовлетворился. Подвел, усадил.

– Без особой нужды и без моего слова из комнаты не выходи…

Указал на дверь, покачал головой: нет, мол, нельзя.

– … и никого не впускай.

Задвинул засов.

– Открывать будешь только мне.

Ткнул себя в грудь.

– Узнаешь меня просто. Я постучу… Вот так, запоминай…

Стукнул по доскам стола: быстро, три раза. И – снова – себя в грудь. И опять – в доску – скоро, трижды.

– Сначала постучу, потом – позову.

Указал на свой рот, на ее уши.

– Услышишь стук и мой голос – тогда откроешь.

Дернул засов, отворил дверь.

– Ясно тебе?

Испуганное хлопанье ресниц.

– А-а-а…

– Ясно, спрашиваю?

Торопливый кивок.

Может, и ясно, может – нет.

– Ладно, – Всеволод хлопнул по сундуку. – Пока просто сиди здесь и жди. Я скоро. Осмотрюсь и вернусь.

Он вышел из комнаты, притворил дверь. Не успел отойти и на пару шагов, как за спиной скрежетнул запирающийся засов. Ага! Кажись, Эржебетт все поняла правильно.

Глава 8

По распоряжению Томаса на замковой кухне, уже что-то стряпали. Много, в потребных случаю количествах: и гостей следовало попотчевать с дороги, и к возвращению здешнего старца-воеводы, которого тевтоны именовали мастером Бернгардом, подготовиться. А пока было время, Всеволод, Сагаадай и Золтан пожелали осмотреть тевтонскую цитадель.

– Крепость большая, – предупредил Томас. – До трапезы всю не обойти.

– Посмотрим, что успеем, – пожал плечами Всеволод, – Веди, брат Томас, показывай.

Первым делом поднялись на самую верхнюю точку замка – на смотровую площадку донжона. Здесь сильно дуло. Шумно билось на ветру огромное белое полотнище с черным крестом. Ветер яростно трепал одежды, норовил содрать шлемы и шапки.

Угрюмый страж – закутанный в черный плащ кнехт, по всей видимости, сменивший на посту нерадивого дозорного с рваной щекой, молча поклонился кастеляну. На плече стража висел сигнальный рог. Судя по размерам рога, издаваемый им звук достигнет ушей всякого, находящегося в замке и в окрестностях замковой горы. И в ближайших окрестностях, и в дальних – тоже.

Томас перехватил взгляд Всеволода, пояснил:

– В рог трубят, когда Серебряным Вратам угрожают темные твари. Если услышите его зов – знайте: скоро на стены полезут нахтцереры.

Кастелян подошел к каменным зубцам на краю площадки. Продолжил:

– Нечисти по всей округе нынче развелось превеликое множество, и по ночам нахтцереры подступают со всех сторон. Но основанная их масса неизменно приходит во-о-он оттуда…

Здоровая рука Томаса указывала на безжизненное плато в конце извилистого ущелья-горловины.

С высоты донжона, поднимавшегося над замковой горой, далекое озеро – правильный, слишком правильный овал, холодно поблескивающий отраженными солнечными лучами – видно было как на ладони.

– Мертвое Озеро, – с ненавистью процедил Томас. – А под ним – Проклятый Проход.

– За озером наблюдают даже днем? – спросил Всеволод.

– Да, и днем – тоже, – ответил провожатый. – Может быть, в этом и нет необходимости, но так всем нам спокойнее.

В общем-то, это было понятно.

– Но ночью?! – вдруг осенило Всеволода. – Ночью отсюда ведь озеро не видно!

Даже его, Всеволода, специально тренированные и привычные ко мраку глаза, вряд ли что различат в темноте на таком расстоянии.

– Не видно, – согласился кастелян.

– Как же вы узнаёте, что открывается Проход?

– Это не трудно, – вздохнул Томас, – Когда мертвые воды разверзаются, озеро начинает светиться.

– Светится? – удивился Всеволод.