Собор

Часть II

Знак Перуна

1

Глаза резал яркий свет, все плыло и посверкивало. КЗ попытался сфокусировать взгляд, на мгновение это ему удалось, и он разглядел, как небо над ним закрывают широкие разлапистые еловые ветви, потом опять все поплыло. Он попытался что-то спросить, при этом даже не поняв что. Потом почувствовал, что крепкие, сухие пальцы раздвигают ему губы, в нос ударил резкий, пряный запах, затем по языку потекло чудовищно горькое варево. КЗ захлебнулся, но тут же ощутил, что в голове проясняется. Зрение потихоньку тоже пришло в норму, однако, когда он попробовал шевельнуться, оказалось, что он способен только моргнуть. КЗ попытался подвигать языком и губами: плохо, но все же получилось.

– Де а?

– В лесу, – ответил негромкий бас, – спи, прыткий, тебе еще не менее трех дней спать, пока говорить сможешь. – И те же жесткие пальцы закрыли ему глаза, а потом широкая ладонь прошлась по лицу, как бы стирая сознание, и КЗ провалился в тяжелый, вязкий сон.

В следующий раз он проснулся несколько окрепшим. В голове окончательно прояснилось, и глаза больше не застилал туман, однако, когда он опять попробовал шевельнуть головой, в виски ударила резкая боль. Дождавшись, пока она поутихнет, КЗ, осторожно двигая зрачками, оглядел свое новое пристанище. Судя по всему, это была деревенская изба. Он лежал на чем-то жестком, у открытого окна. Где-то наверху угадывался потолок из широченных потемневших плах. Еще, не двигая головой, он сумел углядеть только угол беленой русской печки.

За окном вдруг послышался негромкий разговор, будто собеседники открыли какую-то дверь либо вышли из-за угла.

– …его коснулся взгляд Триглава.

Невидимый собеседник ответил не сразу:

– Тогда ему повезло, брате…

– Повезло…

Опять наступила тишина, словно говорившие зашли за какую-то преграду, а затем вновь послышались голоса:

– …думаешь, он?

– Подождем, брат…

КЗ показалось, что основной разговор они ведут на каком-то ином, неслышном ему языке. Где-то за спинкой кровати скрипнула дверь, потом что-то громыхнуло, и над КЗ склонилось сумрачное мужское лицо. Незнакомец несколько мгновений рассматривал его или даже, скорее, не его, а что-то в глубине его зрачков. Потом отступил к окну. Он был худ, хмур, носат, гладко выбрит, одет в поношенные пиджак и брюки, заправленные в крепкие юфтевые сапоги, и держался как председатель Верховного суда. Потом над КЗ склонился еще кто-то, он почувствовал, как ему вливают в рот уже знакомое варево, и ощутил, что его снова затягивает в сон. КЗ дернулся, попытался что-то спросить, но язык опять не слушался, и он провалился в темное облако сна без сновидений. В памяти остались только странная фраза «…его коснулся взгляд Триглава» и устойчивое ощущение того, что это самая страшная из его проблем.

На этот раз он проснулся ярким, солнечным утром. Памятуя о предыдущих попытках, КЗ решил попробовать пошевелиться только спустя несколько минут. Сначала подвигал зрачками, потом медленно, осторожно повернул голову. Он находился в той же комнате, в которой очнулся в прошлый раз. КЗ лежал на узкой деревянной кровати, у окна, в углу большой комнаты просторной пятистенки. Посреди комнаты стоял простой струганый стол, занимавший большую часть пространства. Остальная мебель была крайне скудной и явно самодельной.

Широкая дверь из тесаной березы тихонько отворилась, и на пороге возник седой мужчина с бородой и длинными волосами, перевязанными берестяным ремешком. В руках он держал деревянную плошку с густым, желтым липовым медом и тарелку со стопкой блинов. Войдя, незнакомец поставил завтрак на стол и подошел к КЗ. Подобно тому худому мужику он несколько мгновений что-то рассматривал в зрачках Ивана. Потом довольно кивнул и сказал:

– Вставай, завтракать пора.

КЗ вдруг почувствовал зверский голод. У него возникло странное ощущение, что если он сейчас, немедленно не пропихнет в желудок хотя бы маковую росинку, то его желудок примется пожирать его самого. Осторожно, опасаясь резким движением вызвать знакомую по прежним пробуждениям боль, он отодвинул одеяло и сел на кровати. На мгновение в глазах поплыло. КЗ замер, но боли не было. Он медленно спустил ноги на пол и, помогая себе руками, поднялся. Мужчина уже сидел за столом и невозмутимо поглощал блины, макая их в плошку с медом. КЗ сделал несколько неуверенных шагов и так же осторожно опустился на лавку. Голод, отступивший было перед первоочередной проблемой – передвижением, навалился с новой силой, и КЗ, собиравшийся задать сотрапезнику какой-то очень важный вопрос, который вертелся в голове, но никак не мог оформиться, свирепо набросился на еду.

Мужчина насытился первым. Встав из-за стола, он подошел к печке, открыл заслонку и, достав закопченный чугунок, нацедил из него кружку, которую поставил на стол перед КЗ, буркнув:

– Погуляй на дворе, к ужину вернусь. – После чего как-то мгновенно-неторопливо вышел за дверь. КЗ даже не успел повернуть голову, а того уже не было.

Лишь съев последний блин, КЗ почувствовал, что наелся. У блинов был какой-то необычный, резкий привкус, который, впрочем, не был неприятным. КЗ придвинул кружку и понюхал. Это оказалось знакомое варево. КЗ выпил, сдвинул посуду на край стола и, понаслаждавшись минут пять ощущением сытости и покоя, направился к двери. В сенях лежала огромная куча прелых листьев и хвои, КЗ обошел ее, осторожно ступая босыми ногами, и вышел на двор. Дом стоял на крохотной лесной полянке. К крылечку вела узкая, еле заметная тропинка, а забор с трех сторон обозначали толстые жерди, привязанные ко вбитым в землю невысоким, едва ли метр высотой, кольям. Вокруг стояла стена исполинских деревьев. Пахло подсыхающей росой, влажной хвоей и еще чем-то дремучим и первобытным, о чем давно уже никто не знает, но еще помнит памятью сотен предков, веками живших в таких лесах и сроднившихся с ними всем своим естеством. КЗ спустился по ступенькам и проковылял к лавочке у колодца. Опершись спиной о колодезный столб, он откинул голову и почувствовал, как по телу разливается приятная истома, словно по вкопанному в землю колодезному столбу из земли вытекают какие-то природные токи и вливаются в его ослабевшее тело.

Мужчина вернулся, когда солнце уже коснулось краем горизонта. Он как-то неожиданно возник у крыльца. Мгновение назад его не было, и вот он уже поднимается по ступенькам неспешным, грузным шагом. Скрипнула дверь, и он исчез в доме. КЗ, большую часть дня так и проторчавший на лавочке у колодца, собрался было рвануть за ним со всех своих хилых силенок, но, прежде чем он опомнился, мужик появился на пороге и мотнул головой:

– Вставай, ужин на столе.

Они молча поели, потом мужик буркнул:

– Я спать лягу на сеновале, а ты здесь ложись, – и вышел за дверь.

КЗ сытно рыгнул и уверенно прошел до кровати. Уже засыпая, он поймал где-то на задворках сознания удивленную мысль: «Странный день, я не задал ни одного вопроса и вообще не произнес ни единого слова, а ведь мне позарез надо о чем-то спросить, о чем-то важном, очень важном…»

2

КЗ жил в лесном доме уже неделю. Он ел, спал, гулял по дому и на дворе. Дед Изя кормил его на убой. К концу недели он сказал:

– Все, паря, неча тебе штаны протирать, вот тебе мешок, наберешь сосновых шишек.

Сначала это показалось простым делом, шишек было много, ходи да собирай, однако через полчаса после постоянных наклонов стало ломить спину, а когда мешок наполнился больше чем наполовину, то стал больно бить по ногам и заметно оттягивать руки. Короче, через три часа КЗ вернулся абсолютно измученным. Дед Изя вывалил шишки в бадью и кивнул на стол:

– Садись, ужинать будем, устал небось?

КЗ набросился на еду прямо-таки со звериным аппетитом. Дожевывая последний кусок пирога с дикой, лесной малиной, он вдруг неожиданно для себя повернулся к деду:

– Слушай, дед, давно хотел тебя спросить. – И замер с полуоткрытым ртом, потом потер лоб и сморщился. – Черт, крутится в голове что-то важное, никак не вспомню.

Тут увидел, что дед Изя тоже сидит разинув рот. КЗ даже опешил от такой картины:

– Ты чего, дед?

Тот опомнился и удивленно покачал головой:

– Первый раз вижу, чтоб «слепой» вот так запросто «зимний наговор» смог одолеть. Силен ты, паря, ой силен.

– Чего?

– Ладно, – дед махнул рукой, – коли время пришло, так и Перун не поможет, спать ложись, поутру все и припомнишь.

– Что припомню?

– И то, что хочешь, и то, о чем забыть был бы рад.

КЗ недоуменно воззрился на деда. Но дальше расспрашивать что-то расхотелось. Он вздохнул, посмотрел вослед деду, который, как обычно, пошел спать на сеновал, и с каким-то глубинным нетерпением забрался в кровать.

Утром КЗ проснулся и рывком сел на кровати. За окном сияло прекрасное, солнечное утро, но на душе было муторно. КЗ встал и, осторожно подойдя к окну, выглянул во двор, прикрываясь занавеской. Дед Изя… давил дрова. Он брал в руки толстое полено, сдавливал руками, как-то по-особенному встряхивал, и полено с сухим треском распадалось на несколько полешков. КЗ удивленно потряс головой, потом подивился на свои странные передвижения и направился к двери. Когда он появился на крылечке, дед отложил полено и повернулся к нему, широкой ладонью заслоняя глаза от солнца:

– Ну, чего еще вспомнил?

– Ничего, только вот муторно как-то, – вздохнул КЗ.

Дед Изя понимающе покачал головой, потом пытливо посмотрел ему в глаза и указал на лавку у колодца:

– Садись.

КЗ подошел к лавочке и осторожно присел, будто это сооружение, построенное из струганых половинок бревен, сегодня могло развалиться под ним. Дед приблизился к нему, наклонился, его глаза полыхнули красной вспышкой, и тут на КЗ накатило, он закусил губу и застонал. Через некоторое время ему удалось вынырнуть из черного потока, захлестнувшего его, он почувствовал в руках какую-то деревяшку и поднял ее к лицу. Это был кусок скамейки. КЗ отбросил деревяшку и, сунув руку за пазуху, провел ладонью по груди. Под левым соском пальцы нащупали свежий шрам.