Американец. Путь на Север

– Анна Валерьевна, вспомните, кто привез меня к вам. Этот мальчишка – проводник, которого дали мне контрабандисты. Увидев, что я повредил ногу, они не решились отправлять меня к повстанцам.

– Так! Ни слова больше! Собой я могу рисковать, но не хочу, чтобы в этом был замешан приют!

– Нет, вы снова меня не так поняли! Сам я не повстанец и не контрабандист! Я был простым пассажиром. И меня должны были нормально высадить в Ханье. У меня тут небольшое дело, сделав которое я планирую покинуть остров. Но, как я понимаю, капитан судна вез контрабанду. И когда пограничное судно решило досмотреть наш пароход, капитан не только выгрузил оружие на какой-то островок, но оставил там и меня. Так и получилось, что контрабандисты меня приняли за какого-то посланца к восставшим. Сам же я – добропорядочный и мирный путешественник, честное слово!

Из мемуаров Воронцова-Американца

«Думаю, сильнее всего на Анну Валерьевну подействовало то, что я был тесно знаком с Виктором. Воспитанники становились ей как родные, и сейчас она жаждала выведать все о жизни и смерти своего непутевого сбежавшего питомца.

А, кроме того, еще и рана на ноге вдруг воспалилась. И извечное пристрастие русской интеллигенции помогать гонимым и раненым также не позволяло госпоже Беляевой выгнать меня немедленно, не дав хоть немного отлежаться.

Не думаю, что она сразу поверила в мою добропорядочность, но предпочла сделать вид, что поверила. В город был отправлен гонец за лекарствами, после возвращения которого на мою ногу перевели умопомрачительное количество бинтов и каких-то незнакомых мне противовоспалительных мазей, а для меня самого на время лечения в тайнике устроили эдакий лазарет.

Чтобы я не скучал, Анна Валерьевна предложила мне книги. Я выбрал учебники по химии и физике, оставшиеся от покойного Ивана Порфирьевича.

Потому что раз уж образовалось такое вот время «безделья», я решил хорошенько освоить совершенно незнакомую мне местную русскую грамматику со всякими там «ятями», «фитами» и твердыми знаками в конце слов. Совершенно точно лишним не будет. И так получились, что эти учебники лучше всего подходили мне в качестве «букваря». Потому что из всех имеющихся книг именно они оказались с наибольшим объемом априори понятного мне текста. Уж химию и физику-то я знал куда лучше местных…

Кроме того, время от времени Анна Валерьевна улучала минутку и заходила ко мне. Пообщаться и узнать, не надо ли мне чего…»

Крит, деревушка в окрестностях Ханьи, 30 сентября 1896 года, среда, утро

Как узнать время смуты? Очень просто! По всеобщей настороженности. Еще полгода назад в любую рыбацкую деревушку можно было войти нежданно-негаданно, и жители только гадали бы, к кому это нагрянули гости да зачем, но побеспокоить не рискнули бы. Теперь же, несмотря на то что люди Дукакиса старались передвигаться скрытно, подростки, стоявшие в дозоре, заметили их метров за двести до околицы. И тут же помчались поднимать тревогу.

Вторая примета смутного времени – быстрота, с которой реагировали на приближение гостей. Пусть и ожидаемых. Староста со своими людьми встретил Дукакиса на околице. Всмотрелся, пересчитал количество людей и поклажи, пригляделся, нет ли незнакомых лиц, и лишь после этого сдержанно поприветствовал:

– Приветствую тебя, Петр. Благополучно ли добрался? Сумел ли раздобыть то, что мы заказывали?

– Все в порядке! – отозвался Дукакис. – Но, думается мне, беседу лучше продолжить у тебя во дворе, чтобы лишние глаза чего ненужного не подглядели.

Староста, сразу видно, был огорчен такой невежливой поспешностью гостей, но возражать не стал. Повернулся и махнул рукой. Мол, ладно, раз так поспешаете, то идем, чего стоять.

Во дворе старосты они тоже не задержались, а сразу прошли в лодочный сарай. И лишь там, когда остались только свои, стали, уже не сильно торопясь, рассматривать привезенное. Каждая винтовка внимательно изучалась. Время от времени возникал спор, не помешает ли трещина на прикладе или выщербина на стволе стрелять. Спорное оружие откладывали в сторону. Потом долго рядили. Дукакис не сильно переживал, знал, что возьмут селяне все. Даже такое дерьмо, как винтовки Спрингфилд «Трап-доор», скупленные Костадисом по дешевке.

А что придираются, так это просто чтобы цену сбить. Потом был пересчет и торг. Наконец перешли к обсуждению суммы.

– Вот, уважаемый, сто винтовок, как и договаривались. И по сотне патронов к каждой. Итого – четыреста лир! Половину золотом, половину можно банкнотами…

– Подожди, Петр! – заволновался староста, – Как это четыреста лир? Сам смотри, договаривались, что по три лиры за винтовку. Но это за нормальную! А из них восемь – с дефектами. Мы договорились, по лире ты за каждую дефектную сбросишь. Так что за винтовки у нас двести девяносто две лиры.

– Так! – подумав немного для солидности, согласился Дукакис. – Верно. Не четыреста лир, а триста девяносто две.

– Подожди-подожди! А патроны ты зачем по курушу[10 - 1 лира = 100 курушей. 1 куруш = 40 пара?. В период с 1844 по 1855 год были выпущены монеты в 1, 5, 10, 20 пара, ?, 1, 2, 5, 10, 20 и ? куруша, а также ?, 1, 2? и 5 лир. Кроме монет, имели хождение и банкноты. Текст на банкнотах размещался на турецком и французском языках. В описываемое время имели хождение банкноты в 1, 2 и 5 лир, в 1, 5, 10, 20, 50 и 100 курушей. Лира равнялась примерно 4,5 доллара США.] за штуку посчитал? По курушу – это старые патроны были, а американские, ты сам говорил, на четверть дешевле, так что по тридцать пара. Так ведь, люди? – воззвал он к односельчанам, участвовавшим в осмотре оружия.

– Так! Так! – тут же донеслось со всех сторон.

– Так что получается двести девяносто две лиры за винтовки да семьдесят пять – за патроны! – продолжал напирать староста.

– Патроны подорожали! – возразил Дукакис с непреклонной решимостью в голосе. – И я тебе об этом потом говорил. Что не смогу я теперь четверть скинуть, без своих денег останусь! А ты сказал, мол, все равно вези.

– Ну, пусть не четверть, пусть пятую часть, – упирался староста.

– Хорошо! – неожиданно быстро согласился Дукакис. – Пусть так. Итого триста семьдесят две лиры. Половину золотом. Верно?

– Верно! – со вздохом согласился староста. – Пошли в дом, рассчитаемся…

И скомандовал, обращаясь к односельчанам:

– А вы не стойте, по домам разнесите. По тайникам прячьте. Куда и сколько – сами знаете!

– Стоп! – вдруг жестко прервал его контрабандист. – Сначала – деньги! А до того товар у моих людей на виду пусть лежит! Я тебе, конечно, верю, но порядок такой, не мы его придумывали, не нам и отменять!

– Ладно! – с досадой махнул рукой староста. – Пошли в дом. Рассчитаемся.

В доме, как положено, гостя тут же усадили за стол. Налили стакан вина, поставили ломоть сыра да оливки на закуску… Староста ушел в соседнюю комнату и долго отсчитывал деньги. Вернулся с мешочком монет и стопкой банкнот. Дукакис не торопясь тщательно пересчитал. Затем повторил пересчет. Убедившись, что результат не меняется, обратился к хозяину:

– Это что за шутки, уважаемый? Тут только триста лир. Где еще семьдесят две?

– Извини, Петр. Нет у нас сейчас. Хочешь, расписку напишу. В следующий урожай мы тебе не семьдесят две лиры, а восемьдесят отдадим? И все золотом, хочешь?

– Нет. Не хочу! Деньги мне сейчас нужны. Все, до последней пара. Не заплатите вы, заплатят соседи. Они тоже оружие просили. Но я к вам пошел. А вы… Хотите в долг взять? Так не у меня берите. Пошли бы в Ханья, там Ян Гольдберг, еврей-процентщик. Он бы вам и занял. Занимать деньги – его хлеб! Ему бы и отдавали…

– Не даст нам Ян! – глухо проворчал староста.

– А я тем более не дам! – отрезал контрабандист.

– Ты не дашь, через неделю армяне привезут. Карена, что неподалеку от маяка живет, знаешь? На ближней окраине Ханьи? Так он за ту же цену через неделю русские винтовки поставить обещал. И из них согласен половину векселем взять.

– Так чего ты у меня берешь тогда? И брал бы у армян! – не поверил Дукакис.

– Потому и беру, что его поставки еще неделю ждать надо! И не факт, что он первую партию мне отдаст. А время сейчас сам знаешь какое… Сам смотри, Попандопуло не спешил вооружаться, в закон верил. И где он теперь? И сам сгинул, и все семейство его пропало невесть куда. А в доме его теперь казармы Патриотической Сотни. А ведь богатая семья была, сильная, уважаемая…

Контрабандист покивал в знак согласия. Историю с исчезновением семейства Попандопуло в Ханье обсуждали уже четвертый месяц. Невесть откуда прошел слух, что у Попандопуло в доме скрывают раненых повстанцев. Начальника полиции как раз в городе не случилось. Так толпа «возмущенных патриотов» устроила «суд» сама. Самосуд. И повесили, прямо на воротах дома. А семья его в ту же ночь исчезла. Куда исчезла, неизвестно. Полиция выдвинула версию, что они на лодках контрабандистов перебрались в Грецию. Якобы опасаясь справедливой мести «патриотов». Только местное население, прочно повязанное с контрабандистами, точно знало, что никто из них семью Попандопуло не вывозил. Зато в пустом доме и пристройках обосновались «патриоты», организовавшиеся в Патриотическую Сотню под командованием юзбаши Мехмет-оглы Арслана по прозвищу Карабарс[11 - В переводе с турецкого имя означает Лев сын Мехмеда, а прозвище – Черный Барс, юзбаши – сотник, капитан.]. И хотя это породило множество догадок о судьбе семейства Попандопуло, распускать языки никто не спешил. Дураков ссориться с Карабарсом и его бешеной Сотней в Ханье и ее окрестностях не осталось.

– Так что оружие нам сейчас нужно, а не когда-нибудь. Потому и прошу, как земляка прошу, возьми расписку. Я ведь не половину прошу, а меньше четверти. Ну, соглашайся, а?

– Как земляка? Ну ладно! Только тогда вы мне к оплате еще немного еды добавите, а то люди в отряде голодают.

Крит, окраины Ханьи, 30 сентября 1896 года, среда, время обеденное

– Ай, дорогой! Какая удача, какого гостя Бог в дом послал! Заходи, за столом устраивайся, угощайся! И не говори потом, что Карен Данелян тебя плохо принимал! Скажешь так – обидишь кровно! Садись, садись! Вина попробуй!

Трещал этот невысокий и полноватый армянин так энергично, что Дукакису не удавалось вставить ни слова. Да и что сказать, не знал. Нет, по дороге сюда сценарий разговора представлялся ему отчетливо. Выволочь этого наглого армяшку из дома, поручить пятерке сопровождавших его парней хорошенько отволтузить толстого и разъяснить на будущее, чтобы не смел покупателей переманивать да цену сбивать. Ну а если не дойдет, то… Море рядом, труп спрятать недолго.

Но уже на месте пришлось менять планы. Четверо земляков хозяина дома, поглядывающие на гостей из укрытий, и блеск их ружей не оставили выбора. Пришлось принять приглашение трещавшего хозяина и пройти в дом. В одиночку и без оружия. Как можно, чтобы гость оружие за стол тащил?

Тем не менее говорить надо, тема важная. Так что, похвалив вино и еду, Дукакис перешел к делу. И прямо, не юля, поинтересовался, с какой такой стати Данелян у него клиентов переманивает.

– Ай, прости, дорогой! Прости! – прижал руки к сердцу Карен. – Только сам смотри, я тебя разве последнего куска хлеба лишаю? Или вынуждаю себе в убыток работать? Нет, дорогой! Совсем нет! Ты на оружии «три конца» минимум наворачиваешь. Так что, если сразу только половину получить, то все равно и вложенное вернешь, и на прибыток еще останется. А остальное – потом доберешь. И не просто так, а с процентами. Бери, как я, двадцать годовых. Прибыль-то можно и потом получить, верно я говорю?