Урожденный дворянин

Тут Ломов замолчал и выжидательно уставился на парня.

Парень не шевельнулся. Он сидел на стуле прямо, смотрел на Ломова спокойно, серьезно и… как-то… даже не как равный на равного, а несколько снисходительно. Это-то Ломова и бесило больше всего.

– Ну? – едва сдерживаясь, поторопил лейтенант.

– Господин полицейский, – произнес парень. – Все, что я сообщил, есть абсолютный максимум необходимой вам информации.

– Вот даже как? Абсолютный максимум? И добавить больше нечего?

– Я требую сюминут доставить меня к Предводителю, – тут же и «добавил» парень.

Старший лейтенант откинулся на стуле.

– Опять двадцать пять… Со своим предводителем. Ну, если нечего сказать, так меня послушайте… Олег Гай Трегрей, – с нажимом заговорил он. – Во-первых, личность вашу все равно установят. Пальчики-то откатали? Личико сфотографировали? Ну, вот. Будут сделаны запросы, и очень скоро мы узнаем – что вы за Тре… Трегрей, и сколько вам на самом деле лет. Уж никак не четырнадцать. И тогда уже будем разговаривать по-другому. Лично я думаю, что возраст вы занижаете, чтобы уйти от уголовной ответственности. С той же целью скрываете и настоящее имя. Только хочу вас предупредить… – нажим исчез из речи лейтенанта, голос его зазвучал почти дружелюбно и, вместе с этим, как-то… весомее. Двадцатитрехлетний старлей очень хотел, чтобы этот непонятно по какой причине высокомерный задержанный, выглядевший почти ему ровесником, ясно прочувствовал всю силу его слов. – Хочу вас предупредить, что дача ложных показаний при производстве предварительного расследования является уголовным преступлением и предусматривает наказание в виде исправительных работ на срок до двух лет. Так что наговорили вы здесь уже на статью. Это-то понятно?

Олег Гай Трегрей чуть улыбнулся и качнул головой, каковой знак можно было растолковать: я, конечно, сказанное вами к сведению принял, но…

Старший лейтенант скрипнул зубами. Да что с ним такое, с этим задержанным?! Кого он из себя строит? Почему и от кого скрывается?

На оперативной работе старлей Ломов находился уже второй год, но за это довольно все-таки короткое время успел навидаться всякого. Доставляемые в отделение задержанные, имеющие причины утаивать свои биографии от всевидящего ока МВД, чего только не вытворяли, чтобы поскорее улизнуть на волю, не раскрывая при этом свое инкогнито. Бились в истерических корчах, пытались перегрызть себе вены, симулировали припадки сумасшествия – лаяли, выли, кусались, пели… некоторые – самые отчаянные и небрезгливые – даже мочились и гадили под себя, стремясь как можно больше извозиться в нечистотах. Словом, готовы были на все в надежде, что полицейские, которые, конечно, тоже люди, плюнут и откроют решетчатую дверь «обезьянника» со словами: «Пошел вон отсюда, рванина, возиться еще с тобой…» Говорят, подобное иногда срабатывало… Но самым распространенным приемом было, естественно, предложение взятки. Сам Ломов сбился бы со счета, если б вознамерился подсчитать, сколько раз за два года ему предлагали «договориться». Много раз. И, надо сказать, всегда безуспешно.

Старшего лейтенанта Никиту Ломова в родном его отделении называли карьеристом. Он, безусловно, и являлся таковым. Карьеристом, да. Но – особого разбора. Он не распускал слухи, не наушничал, не искал повода услужить вышестоящим, хотя и не упускал случая в нужную минуту оказаться поближе к начальству. Никогда не брал взяток – не исходя из каких-либо принципов, а просто потому, что не считал это нужным. Он хотел настоящего успеха, а не сиюминутной сомнительной прибыли. И уж точно он не стал бы выколачивать показаний даже тогда, когда вина задержанного была очевидна. Потому что считал это уделом ленивых и бесталанных. Да и такой метод ведения работы неизменно привел бы к созданию соответствующей репутации, а для того, кто намеревается подняться к самым верхам, положительная репутация – вещь необходимая. Не имея знакомств и связей, он признавал лишь один путь достижения цели. Работать. Добросовестно, не делая себе поблажек, не жалея сил. И еще, конечно, так, чтобы достижения его были всегда замечаемы начальством… Справедливо полагая, что особо выделяющихся из коллектива этот самый коллектив не всегда любит, Ломов время от времени позволял себе участвовать в общих пьянках… ну или поддержать какое-нибудь из мероприятий… Вроде того, что устроили по весне одному типу, которого прихватил наряд неподалеку от отдела, в гаражах, куда тот завел возвращавшуюся из школы пятиклашку… Парни девочку отпустили домой, записав предварительно ее данные, а типа, конечно, забрали с собой. И в отделе только сообразили, что предъявить-то типу нечего. С девочкой он ничего сделать не успел, она даже и не поняла, чего хотел от нее этот дядя… Оказавшийся, кстати, старым знакомым, уже дважды судимым за то же самое… Оставалось гада отпустить, но тут выяснилось, что проживает он неподалеку – снимает комнату в студенческом общежитии. Каким образом извращенец далеко не студенческого возраста оказался в этом общежитии, стало ясно, когда туда наведался «летучий отряд», в составе которого был и старший лейтенант Ломов. Схема известная: студент, которому полагается комната, живет где-нибудь у родственников, имея дополнительный доход от комнаты, снимаемой приезжим, а комендант ежемесячно получает на лапу и помалкивает. Любителю малолетних девочек замаячил штраф за нарушение паспортного режима, но… что такое этот штраф? И тогда «летучий отряд» прямо на месте принял решение: замочную скважину в комнате извращенца наглухо забили спичками и залили клеем. Отпущенный восвояси рецидивист вернулся домой, попытался попасть в комнату, но – не тут-то было, парни постарались на совесть. А в тот момент, когда он ломиком выломал замок и открыл-таки дверь, на этаже откуда ни возьмись нарисовался участковый… В общем, поехал через пару месяцев злодей на зону по обвинению в совершении кражи со взломом. Комендант-то, не желающий себе проблем, от всего открещивался, да и со студентом поговорили начистоту…

Ну и в делах, менее безобидных, приходилось Никите Ломову участвовать. Тут уж никуда не денешься – жизнь есть жизнь, и против коллектива идти никогда не стоит. Полицейские, действующие только и исключительно в рамках закона – такого даже в бесчисленных телевизионных сериалах не встретишь. Главное, определив для себя границы допустимого, лейтенант Ломов всегда знал, как ему следует поступать, чтобы не хуже других – а лучше! – делать свое дело.

И тут этот Олег Гай… Его раскусить не получалось. Можно подумать, он и впрямь нисколько не хочет покидать отделение, пока сотрудники не свяжутся с этим его «предводителем». Может, он и на самом деле псих? Когда его ввели, коротко поклонился невиданным каким-то поклоном. Выговор у него странный, да и построение фраз… необычное. Да еще и эти «среднеимперские» года. Да еще имя… Вдруг действительно с головой не все в порядке? С настоящими-то сумасшедшими Ломов никогда дела не имел…

Но, взглянув на задержанного, лейтенант от мысли, что Олег псих, мысли, закружившейся вокруг его головы, словно надоедливая муха, тут же отмахнулся. Не псих он, скорее всего, Олег Гай Трегрей или как его там… Придуривается, играет. И это, кстати, у него очень хорошо получается.

– Ладно, – вслух проговорил Ломов, – разберемся. А вам, Олег Гай, придется еще у нас погостить.

Он поднял телефонную трубку, набрал внутренний номер и сказал:

– Саш, давай этого… раннюю пташку.

Через несколько минут в кабинет ввели низкорослого мужичонку в пухлом, не по погоде, свитере и замызганных длинных шортах, босого. Глаза мужичонки метались из стороны в сторону, как у испуганной ящерицы. Сходство с земноводным дополнялось бледной, с коричневыми пятнами давних ожогов, лысиной. Нижняя губа мужичонки была рассечена, на подбородке и на шее виднелись следы засохшей крови. Походка у лысого была какой-то дерганой, будто он каждую секунду был готов к прыжку.

Заведя лысого, дежурный спросил, указав на парня:

– Этого куда? Обратно в «обезьянник», или как?

– В камеру.

– Да камеры, Никит… это… моют сейчас. Пусть тут посидит немного, а то гулять с ним туда-сюда…

– Ну, погодите здесь пока, – разрешил Ломов – А вы, Олег Гай, пересядьте вон к стене.

Парень молча переместился на короткую скамейку. Лысого усадили на его стул. Дежурный со скучающим видом утвердился на подоконнике.

Лейтенант подвинул себе несколько исписанных бумажных листов, неторопливо и внимательно прочитал первый, пробежал глазами остальные. Все это время лысый дергался и косился по сторонам, словно сидел не на стуле, а на нагревающейся сковороде.

– Сергей Александрович Романов? – поднял глаза от протокола лейтенант. – Прописан: улица Немецкая, один, квартира пять?

– Да! – почему-то с вызовом выкрикнул лысый.

– Проживаете по месту прописки?

– Проживаю!

– Надо же, – удивился дежурный, – проживает он. Шикарно устроился, в самом центре. А на вид – бомж бомжом. Тут с тремя спиногрызами в съемной однушке паришься годами, пока до тебя очередь дойдет на квартиру, а эти синерылые царствуют в собственных хатах. Там же, на Немецкой, одни «сталинки»… А зачем ему «сталинка»? Я бы таких вообще вывозил бы куда-нибудь за город, в бараки.

Ломов неодобрительно глянул на дежурного, и тот замолчал. Но через несколько секунд не удержался и снова обратился к задержанному:

– Слышь, болезный? А хата у тебя сколькикомнатная?

– Тр-рех! – отчеканил Романов.

– Во, гад! – ахнул дежурный. – Правильно вас на квартиры кидали… кидают и будут кидать. По справедливости!

– Сержант, ты что вообще?! – опять вскинул глаза на дежурного лейтенант.

– Молчу, молчу, ладно… Нет, обидно просто, Никитос! Вон у меня сеструха, литературе учит детишек в школе, взяла хатку-малосемейку в ипотеку – по социальной, сука, программе от правительства области. Так ей рассчитали: двадцать пять лет по пол-зарплаты ежемесячно относить. В итоге получается – в три с половиной раза переплатит. Если доживет, конечно. Четыре года платила исправно, приходит ей очередная бумажка-уведомление – и знаешь, на сколько она сумму реального долга скостила? На неполных пять косарей! А этот калдырь, падла… Все, Никитос, молчу…

– Курите, Сергей Александрович? – после паузы осведомился старший лейтенант у задержанного.

Романов замотал лысой головой.

– Это хорошо, – одобрил Ломов. – И я не курю… Ну, что ж, Сергей Александрович, начнем? Итак, сегодня, около шести утра вы вошли в круглосуточный продуктовый магазин по адресу Немецкая, дом три и, воспользовавшись отсутствием охранника, а также тем, что работник магазина спала на рабочем месте, совершили хищение продуктов на сумму две тысячи двадцать три рубля. После чего были задержаны вернувшимся в магазин охранником и переданы сотрудникам полиции, приехавшим по вызову. Так было дело, Сергей Александрович? Лысый шмыгнул носом и шумно задышал.

– Не брал я ничего! – тонко выкрикнул он. – Этот козел, как вошел, сразу меня крутить начал – ни с того ни с сего! Продавщица зенки разлепила и тоже орать стала! Они меня вдвоем там чуть не убили! А эти… макароны и бутылки разные… с прилавка попадали, когда эти гниды меня пластали!

Он даже приподнялся со стула, прижимая руки к груди, дабы придать своим словам больше искренности.

– Сядь! – окрикнул его дежурный.

– Я матерью клянусь, командир, ничего не брал! – брякнувшись на стул, пискнул еще Романов.

– Заткнись! – велел дежурный.

Старший лейтенант потер двумя пальцами переносицу.

– Сергей Александрович, – негромко проговорил он, – сотрудничество со следствием вам обязательно зачтется на суде…

– Я ничего подписывать не буду! – лицо лысого теперь злобно исказилось. – Ничего я не брал! Докажите сначала! На суде!..

– Да и доказывать нечего, – сказал Ломов. – Во-первых, задержали вас непосредственно на месте совершения преступления, чему есть два свидетеля. Во-вторых, помимо трех бутылок водки, бутылки коньяка, двух пачек макарон, которые действительно первоначально находились на прилавке, при вас обнаружили еще три упаковки замороженных пельменей, которые на прилавке никак не могли оказаться. Вы их, Сергей Александрович, из холодильника вытащили.

– Ничего я не вытаскивал! – взвизгнул лысый, снова подскакивая. – Не докажете!