Стальная петля

И, вскинув армган, навел его на вбежавшего под арку Дюймового.

– Но-но, полегче! – возмутился я, подскочив к Ипату, а затем сбил его подножкой на асфальт, наступил ботинком на притороченный к руке рыцаря излучатель и, отстегнув батарею, швырнул ее в реку. После чего в назидание добавил: – Не смей обижать юродивого! Лучше я сам с ним разделаюсь, а ты пока поиграй с драконом!

– Мангуст! – гневно прорычал Ипат, косясь, однако, не на меня, а на приближающийся «вертолет». Хотя куда еще мог таращиться враг, если я все равно был ему не виден. – Ладно, беги – повезло тебе сегодня! Но учти: скоро мы опять встретимся! Очень скоро!

– Спасибо за предупреждение. Обязательно учту, – не стал спорить я, отпуская мнемотехника, которому было самое время браться за дрессировку монстра.

Боясь опоздать, дрессировщик тут же забыл обо мне, поднялся на ноги и, не оглядываясь, побежал навстречу Жорику. Тот шарахнулся от Ипата, как тореадор от быка, но, сообразив, что мнемотехнику сейчас не до него, проводил «брата» злобным взглядом, а потом снова закричал.

На сей раз я его расслышал. А расслышав, удивился, потому что Дюймовый не просто голосил от страха, а взывал ко мне.

– Бегите, Геннадий Валерьич! – надрывал глотку брат Георгий, размахивая на бегу руками и озираясь по сторонам. – Бегите отсюда! Это я – Жорик! Я пришел, чтобы спасти вас, Геннадий Валерьич!..

– Хорош орать, дурень! – Я выскочил сталкеру наперерез и остановил его, ухватив за плечо. – Я здесь! Да не дергайся ты!

– Генна-а-а-а-а… а-а-а, это вы! – перепугался, но в следующее мгновение обрадовался недотепа, глядя сквозь невидимого меня. – А я это… как раз к вам спешил! Выглянул из ямы, гляжу: вас над рекой крепко прессуют! Вот и подумал, что надо срочно бежать к вам на подмогу.

– Ладно, заткнись и чеши что есть духу на тот край моста! – прервал я его сбивчивые оправдания. Нет, вы это слышали: он ко мне на подмогу! А ведь не врет простофиля. Стал бы он иначе вообще разыскивать меня на мосту? – Я впереди побегу, так что зазря не оглядывайся. Если отстанешь, буду ждать тебя у памятника, на бывшем трамвайном кольце! Готов?.. Тогда пошел!

Вмиг приободрившийся Жорик – кажется, он и не чаял встретить меня живым – припустил в указанном направлении. Я бросил прощальный взгляд на арку и рванул за своим «спасителем». Торчащих на смотровой площадке узловиков теперь можно не опасаться. Все их внимание наверняка приковано к приближающемуся дракону, который уже маячил рядом с аркой, едва не задевая ее винтами. Я не видел верхолазов, но полагал, что они попрятались в ужасе кто куда и просидят в укрытиях до той минуты, пока Ипат окончательно не разберется с нагрянувшей к нам тварью.

А он стоял сейчас посреди Живописного моста и, вытянув перед собой ладони с растопыренными пальцами, был всецело поглощен своей мнемотехнической «магией», направленной на обуздание монстра. Периодически тело Ипата сводила кратковременная, но сильная судорога. Он то резко прогибался в пояснице, то его мотало из стороны в сторону, то начинало корежить, словно больного артритом. Лицо рыцаря было перекошено от боли, глаза закатились, а вены на шее вздулись. Происходи это с ним не трехсекундными приступами, а беспрерывно, можно было подумать, что он исполняет какой-то безумный шаманский танец.

В действительности все объяснялось гораздо проще. Мучения, терзавшие сталкеров-мнемотехников во время «дрессировки» техноса, вызывались имплантами, вживленными им в мозг и обожженными затем во время многочисленных гиперпространственных переходов. Дикие боли и судороги – такова плата укротителя биомехов за обладание этой уникальной способностью. И чем могущественнее он был, тем сильнее страдал, когда вступал в противостояние со здешними тварями. Вот почему энергиков вроде Жорика в Зоне было пруд пруди, а мнемотехников – особенно таких, как Ипат, – насчитывались единицы. И немудрено. Далеко не каждому сталкеру хотелось одерживать победы над монстрами путем столь жутких самоистязаний.

То, что дело у Ипата мало-помалу продвигалось, было понятно по поведению дракона. Подлетев к арке, он угодил под воздействие мнемотехника и теперь завис над мостом, ведя напряженный ментальный поединок с выступившим против него человеком. В противном случае биомех разделался бы сначала с Ипатом, потом нашел и перебил бы его попрятавшихся соратников, а напоследок настиг бы нас с Дюймовым. И если я еще имел возможность остаться для дракона незамеченным, Георгию при таком раскладе не светило ничего хорошего. Удивительно, как при своей неуклюжести он вообще успел допрыгать до арки!

Впрочем, об этом я расспрошу его позже. А сейчас все, что мне требуется, это бежать. Стремительно и без оглядки. Ведь только так можно спастись от драконов ценой минимальных потерь либо вовсе избежать их.

Именно так всегда и поступает Алмазный Мангуст, когда ему выпадает малейший повод улизнуть от врагов незамеченным. Разве что прежде мне не доводилось делать это в компании идиота, но, надеюсь, скоро я от него все-таки отвяжусь. Потому что иначе мне придется его прикончить. Чем я ему, кажется, уже пригрозил. А он меня не послушался. М-да…

Плохо кончит этот увалень, попомните мое слово! Если человек – идиот, это уже пожизненный приговор, а храбрый идиот – все равно что обезьяна с гранатой. Или того хуже – бешеная обезьяна с канистрой нитроглицерина. Такие долго не живут ни за внешней стороной Барьера, ни тем паче здесь. И то, что сегодня я проявил к Жорику милосердие, ни о чем не говорит. Я лишь отсрочил ему смерть, и только. И еще преподал урок, который он не усвоил. А я, в свою очередь, не усвоил урок, который Дюймовый, сам того не ведая, преподал мне.

«Не связывайся с идиотами!» – таким было пропущенное мной мимо ушей назидание. И раз уж сам я пренебрег им, так, может быть, вы сделаете на моем примере правильные выводы и когда-нибудь скажете мне спасибо.

Дай только бог, чтоб не посмертное…

Глава 4

Шестью годами ранее

Было заметно, что командиру нашей эскадрильи, подполковнику Сафронову не хочется отправлять меня на это задание. И мрачный тон, каким Дмитрий Михайлович сообщил, что доведенный до меня приказ исходит ни много ни мало от самого главкома ВВС России, лишний раз подтверждал: гордиться оказанной мне честью – все равно что радоваться золотой веревке на собственном повешении.

И тем не менее я гордился. Что ни говори, а приятно, когда тебя отбирают из огромного числа пилотов как самого лучшего. Для человека, который действительно любил свою работу – а я за пять лет службы ни разу не пожалел, что связал жизнь с боевой авиацией, – это и впрямь было великим достижением.

– Не впадите в заблуждение, лейтенант, и хорошенько зарубите себе на носу: это задание только на первый взгляд кажется простым, – подчеркнул подполковник, хотя по его суровому настроению я давно догадался, что работенка предстоит не сахар. – Отнеситесь к нему со всей серьезностью. Имейте в виду: группа «Альфа-12», которой командует капитан Баграмов, отбиралась по тому же принципу, что и вы. И раз генерал Шепетов затребовал себе команду самых высококлассных специалистов, значит, он не просто перестраховывается, а рассчитывает исключительно на успех. Так что не подведите ни его, ни меня, ни капитана Баграмова, чьи приказы вам предстоит выполнять за Барьером… Ах да, вы же еще не в курсе: так наши умники-ученые назвали оболочки этих аномальных территорий, в глубь одной из которых вам предстоит проникнуть… Чертовы «пузыри»! Как будто у нас без них проблем нет!

Последние слова были произнесены Сафроновым вполголоса себе под нос и тоже свидетельствовали о многом. Если подполковник не сумел скрыть терзающее его беспокойство даже в официальной беседе с подчиненным, значит, он и впрямь сильно переживал. И за тех людей, что были отрезаны Катастрофой в районах, на которые она обрушилась, и за всех нас, кому предстояло по долгу службы прорываться в те труднодоступные края.

Сейчас Дмитрий Михайлович смотрел на меня так, будто чуял, что мы видимся с ним в последний раз. Да, он держался по-прежнему уверенно, говорил хоть и суровым, но твердым голосом, только меня подполковнику было не провести. Как и мне вряд ли удалось бы что-то от него скрыть. Мы были знакомы достаточно долго и могли замечать друг за другом любую перемену настроения, даже незначительную…

Разразившаяся три дня назад Катастрофа была объявлена глобальной уже через час после того, как телевидение пустило в эфир первые сводки о ней. А еще через час стало известно, что никто не в состоянии объяснить природу случившихся одновременно в России и Украине не то взрывов, не то ядовитых выбросов, не то вулканических извержений, не то еще какой смертоносной дряни. Впрочем, кое-что выяснилось сразу: один из очагов катаклизма вспыхнул в Чернобыле – пожалуй, самом щедром на подобные аномальные явления уголке планеты за последние шестьдесят лет. Выводы напрашивались сами собой, и были они крайне неутешительными.

Чернобыль, Крым, Новосибирск, Москва, Санкт-Петербург… Пронырливые журналисты быстро разнюхали, что эпицентрами прогремевших в них взрывов стали либо крупные научные институты, в которых велись активные исследования новых технологий и видов энергии, либо атомные электростанции. Последние являлись косвенным доказательством связи этих аварий с чернобыльской. Хотя каким путем распространилась эта необъяснимая детонация, не могли пока сказать ничего конкретного даже самые выдающиеся ученые-энергетики планеты.

Учитывая размах Катастрофы и количество жертв – пока лишь предполагаемое, но уже повергающее в ужас, – во всей стране было введено чрезвычайное положение. Ситуацию усугубляло то, что ни люди, ни техника не могли пробиться через образовавшиеся вокруг аномалий барьеры-«пузыри». Под ними царила беспросветная муть. Ее порождали миллиарды тонн пыли, поднятой в воздух при выбросах и удерживаемой над пораженными территориями все теми же барьерами.

Поначалу их сочли полусферическими. Но когда спасательные команды не сумели прорваться в зоны бедствия даже по глубоким подземным коммуникациям, все сошлись на мнении, что на самом деле «пузыри» – это сферы, уровень гравитации внутри которых чудовищно высок. Однако чуть позже ученые внесли поправку: по всем признакам, гравитация ненормальна лишь в пределах оболочки сфер, а тремя-четырьмя километрами глубже она, возможно, нормализуется.

Но как такое вообще допустимо? Что скрывает пылевая завеса? Каким путем вывести оттуда пострадавших? И реально ли наладить связь с беспилотными аппаратами воздушного наблюдения, многие из которых – те, что летали в наибольшей удаленности от эпицентров взрывов, – теоретически имели шанс уцелеть?

Вопросы, ответы на которые могли быть найдены сегодня – спустя трое суток с момента образования дьявольских «пузырей». И мне предстояло принять непосредственное участие в раскрытии их тайны, какой бы шокирующей она ни была…

Помимо этих ужасных событий, вокруг них разыгралось еще немало бед. Землетрясения, что сопровождали пять синхронных выбросов, переполошили всю Европу и половину Азии. Питер, Новосибирск, Москва… Я бывал в этих городах, и у меня в голове не укладывалась мысль, что сегодня каждый из них почти на треть лежит в руинах. Чернобыль, полуостров Казантип… В тех местах я ни разу не был, но вряд ли спокойно глядел бы на них сегодня, доведись мне там очутиться. Даже в Саратове, где базировалась наша вертолетная эскадрилья, не обошлось без разрушений и человеческих жертв. Что же тогда говорить про города, находящиеся гораздо ближе к очагам невиданных доселе катаклизмов?

Я становился еще мрачнее, когда глядел на взволнованные лица жены и дочери. И пусть Аня в свои пять лет еще толком не понимала, что стряслось, она прекрасно чувствовала нашу обеспокоенность, поэтому постоянно капризничала и плакала.

А по телевизору нескончаемым потоком шли репортажи из мест трагических событий, один другого ужаснее. Эксперты, обязанные прояснять народу сложившуюся ситуацию, похоже, сами настолько запутались в своих догадках, что зачастую и вовсе несли с экранов откровенный вздор. Такой, что даже у меня – человека хладнокровного и сдержанного – волосы вставали дыбом. Прибавьте к этому религиозную истерию и биржевую панику, что прокатились по взбудораженной стране, чья столица и два крупнейших города фактически перестали существовать. Представьте все это, и вы поймете, в каком настроении я улетал из Саратова в Москву по приказу главкома ВВС.

Вместе со мной и лично сопровождающим меня подполковником Сафроновым в брюхе военно-транспортного самолета находился и мой вертолет «Ка-85» – не новая, но вполне боеспособная «Пустельга». Я летал на ней с того самого дня, как был распределен из училища в Саратовский военный авиаотряд. И то, что мне позволили выполнять это особое задание на своей машине, вселяло в меня дополнительную уверенность.

А она была нужна мне сегодня не меньше, чем воздух. Особенно после того, как я взглянул на Москву из иллюминатора самолета и впервые узрел наяву зловещий Барьер.

На экране телевизора он тоже казался огромным, но каким-то… ненастоящим, что ли? Зато теперь от одного вида уходящего в поднебесье грязно-мутного купола меня чуть не стошнило. Настолько мощное потрясение вызывала эта чудовищная нереальность на фоне привычной мне Москвы, наблюдаемой с высоты птичьего полета.

В телевизоре Барьер был похож на этакую аккуратную половинку коричневой жемчужины, выросшей в раковине величиной с Московскую область. В действительности он выглядел, как распухший и налитый гноем титанический волдырь, готовый вот-вот лопнуть и затопить своим мерзким содержимым и без того изуродованную им столицу.

При мысли о том, что вскорости мне предстоит влететь на «Пустельге» прямо в этот отвратительный прыщ, я ощутил себя вероломно обманутым и почти беспомощным. Хорошенькую мне честь оказали, слов нет! Говорите, особое задание для лучшего из лучших? Ну-ну! Хотелось бы узнать, господа командиры, какие приказы у вас получили бы штрафники, если бы вдруг вы призвали и их на это дело.

Москва – вернее, лишь та ее часть, что не угодила под удар Катастрофы, – была запружена войсками. Мне приходилось долго вертеть головой, дабы высмотреть на улицах гражданских, не эвакуированных из столицы по тем или иным причинам. И над всей этой камуфлированной и бронированной суетой возвышался Барьер, кажущийся с земли еще более огромным и ужасающим. На его фоне даже небоскребы и барражирующие в небе вертолеты смотрелись как спички и мошки рядом с куполом астрономической обсерватории.

Мне было не по себе. Нет, конечно, я не трясся от страха, будто осиновый лист, и не впадал в панику, хотя кое-какие ее признаки все же ощущал. Терзающий меня страх был непривычен, и потому я понятия не имел, как его быстро обуздать и вернуть себе боевой настрой. Впервые в жизни я – пилот грозной бронированной машины – ощутил себя ничтожным и уязвимым. Даже в компании тысяч соратников я не являлся достойным противником для той силы, с которой намеревался воевать. И тем не менее мы собирались бросить ей вызов, рассчитывая непонятно на что.

В штабе оперативной войсковой группировки, который располагался неподалеку от Барьера и куда мы с Сафроновым прибыли на инструктаж, нас ожидали обнадеживающие новости. Стало доподлинно известно, что гравитационная аномалия вокруг всех зон Катастрофы уходит в глубь них лишь на три километра. Это выяснилось, когда гравитация в оболочках «пузырей» резко понизилась до трехкратной, а по краям она отныне превышала силу земного притяжения всего в полтора раза. Висящая в воздухе муть немного рассеялась, но все равно еще не позволяла рассмотреть, что творится под покровом оседающей пыли.

Все – и военные, и ученые – уповали на то, что Барьеры в конце концов исчезнут, и обстановка за ними нормализуется. Однако ждать, когда это произойдет, было нельзя. Их ослабление и последовавшая затем стабилизация сделала эту преграду проницаемой и для машин, и для людей. А значит, если за нею еще остались выжившие, их требовалось немедленно оттуда эвакуировать. Но сначала предстояло провести там тщательную разведку и заодно проложить для быстрого оттока пострадавших прямой, беспрепятственный коридор.

В Москве эту задачу уже вовсю выполняла группа «Альфа-12». Завалы у края Барьера были столь высоки и неприступны, что командование капитана Баграмова решило использовать для прорыва в зону бедствия один из полуразрушенных участков метро. И сейчас разведчики при поддержке метростроевцев полным ходом расчищали тоннель, заново укрепляли его стены, а также пробивали новый вход и выход из него.

– Ваша первая задача, лейтенант, будет состоять в том, чтобы преодолеть Барьер на максимальной высоте, – взялся инструктировать меня командующий операцией полковник Решетов. – Никто до вас этим еще не занимался. Но наши умники из научного отдела предполагают, что чем выше вы взлетите, тем вам будет легче пересечь область повышенной гравитации. Верна эта теория или нет, судить не берусь. Ее предстоит проверить вам. Покамест нам известно, что оборудование проходчиков и противоперегрузочные десантные скафандры наших разведчиков функционируют в аномальной зоне без сбоев. Вопросы по этому пункту плана у вас есть?

– Так точно, господин полковник, – ответил я. – Поскольку к вам уже поступили первые доклады от «Альфы-12», хотелось бы узнать, что именно ее бойцы чувствуют, переходя через аномалию. Были ли у них при перегрузке какие-либо нетипичные ощущения, галлюцинации или что-то в этом роде? Думаю, эта информация поможет мне во время полета.

– Капитан Баграмов утверждает, что при проходе через Барьер его тело утратило подвижность и будто налилось свинцом, – просветил меня Решетов. – Еще говорит, что если бы не механические усилители мускулатуры, вряд ли он и его ребята смогли бы вообще там передвигаться. Иных проблем вроде бы разведчики не испытали. Но для вас-то, пилота, троекратные перегрузки более привычны, верно? К тому же вам ведь не придется находиться в аномалии несколько часов. Пролетите опасный трехкилометровый участок, а дальше… Хм, а дальше, если я ответил на ваш вопрос, давайте перейдем ко второй вашей задаче. Сами понимаете: время нас поджимает…

Спустя час я уже сидел в кабине «Пустельги», прогревал двигатель и проводил привычную предполетную проверку бортовых систем и оружия. На душе у меня по-прежнему скребли кошки, но за последний час моя тревога не усилилась. Она стабилизировалась, подобно Барьеру, а когда я забрался в пилотское кресло и услышал приветствие виртуального штурмана, мое настроение даже чуть-чуть приподнялось.

Хороший знак. Все вокруг с ума посходили, привычная реальность рассыпается, словно песчаный замок, а в моем маленьком мирке все осталось как прежде. И голос Железной Леди – моего штурмана Марги – все так же невозмутим и по-деловому сосредоточен.