Андрей Первозванный – апостол для Запада и Востока

Когда оба архипастыря отправились в паломничество, они действовали не во имя свое. Они живо сознавали, что их епископское служение распространяется на всю церковь, и мыслили примерно так же, как епископ-мученик Игнатий Антиохийский, который в своем послании к Смирнской церкви написал: «Где будет епископ, там должен быть и народ, так же, как где Иисус Христос, там и кафолическая Церковь»[122 - Гл. VIII. Цит. по кн.: Ранние отцы церкви. Антология. Брюссель: Жизнь с Богом, 1998. – Прим. пер.].

Папа Павел VI и патриарх Афинагор сознавали свое свидание в том смысле, что через них, епископов, встретившихся в Иерусалиме, по-братски встретились досточтимые церкви Рима и Константинополя. Потому-то на иконе, данной на память, изображены в братском объятии не личные покровители обоих паломников, а покровители их церквей.

Оба покровителя были апостолами Христа, и у каждого наличествовали все духовные дары, потребные для служения делу искупления; таковы же и обе церкви, через своих епископов встретившиеся в Иерусалиме, ибо Господь одарил их всем потребным для спасения своей паствы. Апостолы на протяжении жизни участвовали в совместном несении креста Христова; так же и обе церкви в своей истории протяженностью в две тысячи лет нередко изнемогали под тяжестью своего креста, но в то же время от крестоношения вновь и вновь черпали силы для нового расцвета, когда жизненные обстоятельства приводили к ослаблению, затемнению их святости. Оба апостола были братьями, обе церкви стали сестрами. Церкви равны во всем, они переняли одно и то же наследие апостолов, пусть в разных формах и неодинаковым образом, с самого начала толкуя его по-разному. Так они сформировались в полноте возраста сестер, обладающих характерными индивидуальными чертами. К сожалению, сестры рассорились. И эта икона написана для увещевания христиан, напоминая о встрече в священном Граде Креста и Христова Воскресения обоих покровителей, вставших рядом друг с другом.

Состояние апостолов, изображенное на иконе, должно побудить нас убрать без остатка всё ведущее к спорам и отчуждению, причем очень важно, что апостолы на иконе показаны определенным образом. Каждому из них оказывается подобающее уважение. В надписании апостола Петра присутствует титул «Первый», а апостолу Андрею придан титул «Первозванный». Вокруг головы того и другого апостола выписаны светящиеся нимбы, символизирующие совершенство во Христе. Хотя лица обоих апостолов написаны на одинаковом уровне, светящийся нимб Первозванного Андрея несколько, так сказать, смиренно отступает назад, чтобы полнее проявился нимб Первого, нимб Петра. И Петр получает благословение от правой руки Христа, тогда как Андрей – от левой. Этим икона провозглашает преимущество Петра. Он первым получил благословение от Господа, отправившего апостолов на проповедь; и он первым, приступив к исполнению поручения, зажег светильник, чтобы люди увидели добрые дела Господа и прославили Отца Небесного (1Пет 2:12); ему первому предстоит отвечать на суде, когда Господь совершит Второе пришествие и спросит, как распорядились рабы полученными от Него талантами.

Икона, о которой говорим, была передана папой Павлом VI Римскому секретариату по вопросам единства христиан с тем, чтобы ее повесили в зале для пленарных заседаний. Все важные заседания секретариата и все встречи с другими христианами, происходящие там, совершаются перед этой иконой. А в греческом мире широко распространены копии этой иконы. Во многочисленных храмах и приходских церквах Греции она помещается на самом видном месте и свидетельствует, что люди сознают свой долг стремиться к примирению между церквами-сестрами. Не следовало бы иконе получить большее распространение и в Католической церкви?

    Перевод с нем. Е. М. Верещагина

Виктор Малахов. Традиция апостола Андрея и некоторые особенности христианского понимания призвания

Почитание апостола Андрея неразрывно связано в христианском сознании с идеей призвания: как сообщает Евангелие, он был одним из первых или даже первым призван Иисусом Христом. Отсюда наречение: святой Андрей Первозванный. При этом уже в первых евангельских строках, повествующих о призвании Андрея, смысл самой идеи призвания словно бы возводится в степень: речь, по существу, идет о призвании к призыванию. Так, согласно евангелисту Матфею, Христос говорит Симону-Петру и его брату Андрею: «идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков» (Мф 4:19); согласно же Евангелию от Иоанна, Андрей, последовав за Христом, тотчас привел к нему и своего брата (Ин 1: 41–42). В обоих повествованиях призыв, обращенный к конкретному человеку, полагает начало бесконечному процессу передачи призвания, возвещения Благой вести, Слова Божьего. Несение этого бесконечного призвания сквозь времена и пространства земные, посланничество в нем и ради него, собственно, и составляет сущность апостольского служения; не случайно поэтому, что св. Андрей, вся жизнь которого представляла собой служение подобного рода, воспринимается в христианском мире как одна из ключевых фигур, являющих суть апостольства как такового.

В свою очередь, апостольский подвиг св. Андрея, благодаря своему основополагающему характеру, позволяет вдуматься в общий смысл христианской концепции призвания, ярко высвечивает некоторые ее принципиальные черты. Так, в отличие от ряда известных историй призвания, призвание Андрея описывается в Евангелии не как прямое откровение сверхъестественного, а как феномен межчеловеческого общения: проходя близ моря Галилейского, Иисус обращается к братьям-рыбакам, закидывающим в воду сети; пойдя за Христом, Андрей увидел, где Он живет, и пробыл у Него тот день; всё это, как сказали бы сейчас, представлено вполне человекомерно. Вместе с тем существо этого призвания-в-общении выходит далеко за рамки задач индивидуальной самореализации субъекта; не ограничивается оно и рамками миссии какого-либо отдельного народа или особой группы людей. Как таковое, оно изначально собирательно, кафолично, по слову Христа: «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Мф 28:19); «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари» (Мк 16:15). Так и апостол Андрей Первозванный, посланник Божий, шел бескрайними своими путями, собирая людей и народы Христовым призывом, творя между ними новую, небывалую связь. Наконец, христианское призвание, изначальный образец которого являет апостол Андрей, по своему содержанию есть призвание духовное – оно не пригвождает призванного к голой фактичности, а раскрывает перед ним, перед его свободной волей трансцендентное, «неотмирное» измерение бытия.

Таким образом, память о св. Андрее Первозванном обращает нас к размышлению о комплексе характерных черт христианского отношения к жизни: определяющем его внутреннюю динамику сдвиге от укорененности к призванности, от покорности судьбоносным началам бытия к вольному нравственному отклику, от культа происхождения к осознанию себя в открытом контексте неограниченного общения, от диктата «посюсторонней» фактичности к свободной и ответственной сопричастности.

Очень важно по достоинству оценить значение этого многопланового, но единого в своей основе сдвига для реальной истории европейской цивилизации – истории, которую во многом приходится толковать именно как отклик на «вызов» или «призыв». В этом смысле роль апостола Христова для исторического сознания ряда европейских народов, в том числе русского и украинского, альтернативна роли мифологического родоначальника, «основателя» народной общности; ее воплощает не генеалогия и не преемство власти, а эстафета призванности, сквозящее в истории указание – крест на горе. Вехи апостольского служения св. Андрея – вехи собирания различных земель и времен в единый круг христианской ойкумены, собирания, сводящего воедино скифов и славян, румын и греков, Россию и Грузию… Каждый народ и каждая отдельная личность сохраняют в процессе такого собирания свою особенность, свое место и свой жизненный простор, остаются, так сказать, в своем при-себе-бытии и вместе с тем обретают измерение возвышенной близости, духовной и исторической одновременно.

В современном мире традиция христианского призвания и со-призвания противостоит не только засилью эгоистических тенденций, распространенному утилитарно-прагматическому способу построения межличностных и межнациональных отношений, но и имморалистской патетике хайдеггерианского «зова бытия», пресловутому голосу «почвы и крови». Противостоит именно благодаря своей человекомерности, благодаря тому, что не вынуждает человеческое существо забыть о своей свободе и нравственной взыскательности, а наоборот, базируется на этой его способности. Идти вослед Христу и Его апостолам мы можем, лишь реализуя свои собственно человеческие задатки, лишь оставаясь людьми (что в современном мире становится всё более проблематичным), не поддаваясь тому дегуманизирующему, безличному «одержанию бытием», о котором, в частности, предупреждал М. М. Бахтин[123 - Бахтин М. М. К философии поступка, в: Бахтин М. М. Работы 1920-х годов. Киев: «Next», 1994. С. 22, 48.]. В мире, где столько могущественных сил влекут личность вниз, в плен страстей, разделения и вражды, окликнутость апостолом побуждает взглянуть кверху – и благодаря этому перемещению взгляда заново распознать и разметить также и пространство своего земного бытия. Так и в Киеве (автор этих строк – киевлянин) мы видим, что места, связанные с памятью св. ап. Андрея, как бы сами собой отвергают набившие оскомину современные национальные противостояния: Андреевская гора, Андреевский спуск, Андреевская церковь взывают к единению и согласию, дают этому согласию образ.

Нынешний, в частности, постсоветский опыт убеждает в том, что реанимация идеи укорененности, идеи происхождения сама по себе способна лишь усилить человеческую страсть к самоутверждению, придать ей субстанциалистский, «родовой» характер. Между тем несомый апостолом оклик Господень – прообраз такого нравственного импульса, который как раз побуждает человека отвлечься от собственного «упорства в бытии» (conatus essendi) и обратиться к Другому – совершить это жизненно важное, напряженное, бескорыстное движение, которое Э. Левинас небезосновательно именовал «литургией»[124 - См., напр.: Левинас Э. Избранное: Тотальность и Бесконечное. М. – СПб.: Университетская книга, 2000. С. 313.].

Такое обращение к Другому христианство учит понимать не просто как диалог, но как со-причастие, как поворот к новой, евхаристической реальности, раскрывающейся в собыйтиности дара и благодарности. Философское осмысление подобной событийности как феномена человеческой жизни предполагает разработку особого, «постсекулярного» представления бытия, способного впитать конструктивный опыт мысли эпохи модерна и вместе с тем дистанцированного от ее эгологической основы.

Насыщенный упомянутыми бытийными отношениями сопричастности, собственно духовный аспект христианского призвания, первообраз которого являет апостол Андрей, обрисовывается для нас не только как раскрытие «неотмирности» как таковой (см. выше), но и как утверждение возможности экзистенциально укрепиться в этой «неотмирности», обнаружить в ней хлеб жизни (panem quotidianum) – онтологически достоверный источник целостного жизненного смысла. Подлинная духовность воплощается в способности, не отвращаясь от мира, обретать надежную опору для выхода и обращения к нему в сфере Инакового. Подобным образом онтологически насыщенная и обеспеченная духовность позволяет человеку наших дней не поддаваться разрушительным и дегуманизирующим тенденциям «века сего», выстоять, когда это необходимо, против преобладающего течения времени. В этом отношении слово апостола, именно как слово призыва – также и простертый сквозь века жест реальной духовной поддержки, подмоги, насыщающий жест, обращенный к каждому, кто готов на этот призыв откликнуться.

P.S. Поставив точку в своем непритязательном эссе, я, однако, остаюсь при вопросах, которые, возможно, должен адресовать не только собственной совести. Выше шла речь о неизбежности, в связи с проблематикой общения как сопричастности, философской разработки принципиально нового представления бытия, альтернативного онтологии эпохи модерна (с Хайдеггером включительно). Понятия дара, благодарности, жертвенности при этом как будто напрашиваются сами собой и можно, казалось бы, порадоваться актуальности обращения к ним для современного сознания – но вправе ли, в самом деле, основанная на них концепция притязать на новизну и соответствие подлинным запросам нашей современности? Ведь сами подобные понятия, как выразился недавно о. Владимир Зелинский, размышляя, кстати, о «евангелии от Андрея», в наши дни «как-то незаметно ссыхаются, теряют свое душевное наполнение и потихоньку переходят в разряд почтенных… экспонатов отправленной в музей души»[125 - Свящ. Владимир Зелинский. Наречение имени. Киев: Дух i лiтера, 2008. С. 302.].

Это «ссыхание» слишком легко объяснить духовным упадком нынешнего мира, однако, думается, нам не следует игнорировать и иную возможность, пожалуй, более грозную с точки зрения перспектив христианства: а что, если в нынешнем отвержении «высоких» понятий христианской традиции есть своя правда? Что, если в этом также сказывается некий реальный исторический и нравственный опыт – опыт невиданных доселе превращений человеческих, пренебрегать которым мы во всяком случае не должны? Тогда, пожалуй, у нас тем более есть веские основания признать, что для каждого нового поколения, каждой новой культурной формации возвещение Благой вести начинается как бы сызнова, в сопряжении с новым, ранее неведомым риском, а значит, и обращение к истокам апостольского служения не может утратить своей живой проблемности, своей нравственной остроты.

Владимир Зелинский. Евангелие от Андрея и вера третьего тысячелетия

Апостол Андрей в Евангелии

Представим на минуту мозаику, одну из тех старинных мозаик, которые покрывали купола или стены старинных византийских храмов. Предположим, что каждая из плиток этой мозаики – строка из Евангелия, вглядимся в эти строки и увидим за ними изображение Христа в окружении 12 апостолов. Есть апостолы, фигуры которых выписаны или выложены евангельскими стихами с наибольшей щедростью и полнотой; таковы Петр и Иоанн, если же взять весь Новый Завет, то и Павел. Однако от большинства из них осталось лишь имя, всё остальное – житие, мученичество, прославление – сложилось в какой-то цельный образ лишь позднее, в Священном Предании, которое складывается в истории церкви. Рядом с этими апостолами как бы «первого ряда» и остальными, оставшимися в тени, Андрей стоит где-то посередине. Образ его составлен лишь из нескольких евангельских стихов или мозаичных стекол, освещенных изнутри и извне светом Солнца Правды (Мал. 4,2), как Писание и гимнография называют Спасителя. Вот по немногим отражениям этого света можно попытаться восстановить всю фигуру апостола или, скажем, услышать ту весть, которая нам через него посылается. Ибо всё, что мы узнаем затем об Андрее из его жития – его апостольских странствиях к берегам Черного моря, «в страны Вифинийския и Пропондитския», как сказано у свт. Димитрия Ростовского, благословлении будущему Киеву, а затем и мученической смерти в Патрах – служит словно продолжением и раскрытием той вести. Вчитываясь в эти отрывки, попробуем выложить их как камешки, по которым можно сложить недостающие звенья нашей мозаики.

Начнем с первой главы Евангелия от Иоанна: «Один из двух, слышавших от Иоанна об Иисусе и последовавших за ним, был Андрей, брат Симона-Петра. Он перый находит брата своего Симона и говорит ему: мы нашли Мессию (что значит: “Христос”); и привел его к Иисусу. Иисус же, взглянув на него, сказал: ты – Симон, сын Ионин; ты наречешься Кифа, что значит “камень” (Петр)» (Ин 1:40–42).

«Мы нашли Мессию»

На первых порах Андрей был учеником Иоанна Крестителя. От него будущий апостол должен был впервые услышать слова, которые в устах Христа станут Радостной вестью: «Приблизилось Царство Небесное». Но что означало это Царство в устах Иоанна? Каким воспринималось оно «слухом сердца» его современников? Когда проповедовал Иоанн, казалось, Царство, оставаясь невидимым, стояло грозным и огненным перед слушателями. Его Ангелы готовы были миловать и спасать, но и нести весть о суде и гневе Божьем, который вот-вот прольется. «Порождения ехиднины! – восклицал Иоанн, обращаясь к пришедшим к нему креститься фарисеям и саддукеям, – кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же достойный плод покаяния» (Мф 3:7). Лишь покаяние, возвещаемое устами Предтечи, отверзало двери того Царства Ягве, о котором говорили пророки до Иоанна. Близость и неминуемость Царства Божия была основой их проповеди. И вместе с тем Ягве уже здесь и сейчас царствует над всеми народами. «Престол Его на небесах» (Пс 10:4), Он – «великий Царь над всею землею» (46:3), «Он облечен величием…, потому вселенная тверда и не подвигнется» (Пс 92:1). Народ, избранный Им в удел, Он сделал «Царством священников и народом святым» (Исх 19:6), и с этим народом Он заключил Свой Завет. Но а тех, кто неверен этой данной от Бога святости – а кто может сказать о себе, что верен ей до конца? – Он сожжет, как солому. Но всё это – Закон и Пророки, наказания, посылаемые за неверность и посещения, даруемые в награду, – лишь отблески славы Его, доступные человеческому восприятию. Ибо Господь остается по ту сторону всякого Своего повеления или проявления, Он, по слову Соломона, «благоволит обитать во мгле» (3 Цар 8:12). Но из мглы, состоящей из плотности света, которую мы не способны воспринять, Господь ищет приблизиться к Своему народу, стать его Пастырем и Царем; народ же устами пророков молит о встрече с Ним. «О если бы Ты расторг небеса и сошел! Горы растаяли бы от лица Твоего» – восклицает Исайя (64:1). Знак «близящегося» Царства – новый завет, заключаемый с домом Израилевым – «вложу закон во внутренность их и на сердцах их напишу их» (Иер 31:33), но также и суд – «Он будет судить вселенную по правде, и народы по истине Своей» – (Пс 95), как и огонь: «Пред Ним идет огонь и вокруг попаляет врагов Его» (96:3).

Носителем такого огня и был величайший из пророков, «рожденных женами», Иоанн Креститель. Его проповедь – о наступающем мессианском Царстве и о суде, время которого, по слову апостола Петра, должно начаться с «дома Божия» (1 Пт 4:17). Однако мы так и не знаем, узнал, признал ли или не признал Иоанн Того, Которого проповедовал? Возможно – но это лишь мое предположение, – что, подобно великому своему предшественнику Илии на горе Хорив, Иоанн ожидал пришествия Царства в землетрясении, буре, пламени, но никак не в «веянии тихого ветра» (3 Цар 19:12), повеявшим из Назарета или Капернаума. Иисус же явился не как судия, но как целитель душ и телес, изгонявший нечистых духов, Царство Его «приблизилось» в заповедях блаженства, в свете, светящем в сердце и делах милосердия, открывающих перед людьми лик их Небесного Отца.

«Приблизилось Царство…», и если его приближение не до конца разгадал Иоанн Креститель, его сумел услышать Андрей. Он – первый по времени свидетель величайшего по своему значению преломления или, если прибегнуть к евхаристическому термину, «преложения» взыскующей пророческой веры в веру апостольскую, веру, которая говорит об исполнении всех обетований в явлении Иисуса из Назарета. В том «гласе хлада тонка», в котором Сын Божий явил себя миру, он узнает мессианское Царство и самого Помазанника, ожидаемого столько веков. И первым, еще до Петра, Андрей дает определение апостольской веры: «Мы нашли Мессию, что значит Христос». Эта формула примет свою богословскую завершенность у Петра: «Ты, Христос, Сын Бога Живого». Исповедание Петра более дерзновенно и отточено, исповедание Андрея – соборно, он говорит «мы». В этом общем исповедании Андрея-Петра звучит голос «приблизившегося» Царства, Закона и Пророков, исполнившихся в Мессии.

Однако Иисус, принимая именование Себя Христом, знает, что это именование станет полным исповеданием лишь после Креста. «Тогда (Иисус) запретил ученикам Своим, чтобы никому не сказывали, что Он есть Иисус Христос» (Мф 16:20). Ему надлежит исполнить другую часть пророчества – стать страждущим Отроком Божьим, Агнцем, ведомым на заклание, «много пострадать». Всего этого Андрей, Петр и другие ученики в то время еще не могли принять. Исповедуя апостольскую веру в пришедшего Мессию, они остаются пока лишь учениками. Апостолами в полном смысле их сделает сам Иисус, явив делом и жертвой – не проповедью только – Свое предназначение.

«Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев: Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающего сети в море, ибо они были рыболовы. И говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков» (Мф 4:18–19).

«Ловец человеков»

Слова Иисуса осуществляются немедленно: Андрей спешит делать то, к чему он призван. «Ловец» (буквально рыболов), он «улавливает» Петра, затем Филиппа; Филипп же в свою очередь становится «ловцом» Нафанаила. «Апостольские сети» и сегодня остаются символом миссии, даром благовествования. Но в чем же секрет этой «ловли человеков»? Откуда у апостолов власть над человеческими душами, следующими, подобно косякам рыб, за Словом, которое было им проповедано?

Еще раз присмотримся к пр изванию Андрея. Оно начинается с посещения Господа. Иоанн Креститель, «увидев идущего Иисуса, сказал: «вот Агнец Божий». Услышав от него слова сии, оба ученика пошли за Иисусом. Иисус же, обратившись и увидев их идущих, говорит им: что вам надобно? Они сказали Ему: Равви, где живешь? Говорит им: пойдите и увидите. Они пошли и увидели, где Он живет; и пробыли у Него день тот» (Ин 1:35–39).

Размышляя об этой встрече блаж. Августин говорит: «Один из этих двоих был Андрей. Андрей был брат Петра, и из Евангелия мы знаем, что Господь призвал Петра и Андрея оставить их лодки, сказав: «Я сделаю вас ловцами человеков». Христос показал им, где живет, и они пошли и остались с Ним. Сколь блаженный день должны были они провести! Кто может сказать нам, что услышали они от Господа? Построим же и мы в сердце нашем тот дом, куда Господь мог бы придти и учить нас, и остаться, чтобы беседовать с нами» (Омилия 9).

«Побыв с Иисусом, Андрей, и научившись всему, чему учил его Иисус, – говорит свт. Иоанн Златоуст, – не сокрыл в себе это сокровище, но поспешил к своему брату, дабы сообщить ему о полученном богатстве. Вслушайся хорошенько в то, что он сказал «Мы нашли Мессию, что значит Христос» (Ин 1:41)… Слова Андрея были словами того, кто с нетерпением ожидал прихода Мессии, Его сошествия с небес, и того, кто был весь пронизан радостью, когда увидел Его приход, так что поспешил сообщить об этом другим» (Омилия 19 на Евангелие от Иоанна)[126 - PG 59, 120–121.].

Даже по немногим упоминаниям об Андрее, которые мы находим у святых отцов, можно проследить внутреннюю структуру его апостольства: ожидание Господа и Царства Его вместе с Предтечей – встреча с Ним лицом к Лицу – радость открытия, твердость исповедания, затем проповедь этой услышанной и усвоенной сердцем вести тем, кто в ней нуждается, тем, кто ищет услышать ее. «Вера от слышания, а слышание от Слова Божия» – говорит Павел (Рим 10:17). Вслед за Христом апостол «отверзает слух к уразумению Писаний» (см. Лк 24:45), однако Писания эти записаны не только «чернилами и тростью» на пергаменте или бумаге, они записаны голосом Христовым «на плотяных скрижалях сердца» (2 Кор 3:3). Дар апостольства в том, чтобы «услышать Писания» и прочитать их в «сокровенном сердце человека» (1 Пт 3:4), дать ему уразуметь самого себя до конца, до последней доступной глубины в Слове Божьем, ибо только во Христе мы можем до конца познать и увидеть самого себя. Апостол никого не мог бы «поймать в сети» Христовы, если бы Христос неузнанным, подобно семени из притчи о сеятеле, не был бы «заброшен» во всякого человека, приходящего в мир.

Как происходит эта апостольская «ловля», мы видим по истории Нафанаила. Филипп, который был из «Вифсаиды, одного города с Андреем и Петром» (Ин 1:44), приводит ко Христу Нафанаила, знающего заранее, что из Назарета ничего доброго быть не может. Но Христос говорит ему слова, которые словно пронизывают каким-то неожиданным знанием: «Прежде чем позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницей, Я видел тебя» (Ин 1:48). И Нафанаил не только что-то вспоминает, но прежде всего узнает себя под взглядом Бога Живого в только ему и Богу ведомом прошлом «под смоковницей». Так происходит чудо встречи, отверзающей в человеке «потоки воды живой»; узнавая Господа, человек заново узнает и самого себя. «И таким образом тайны сердца его обнаруживаются, – говорит апостол Павел, – и он падет ниц, поклонится Богу и скажет: «истинно с вами Бог»» (1 Кор 14:25).

«Ловец человеков» подводит человека к самой глубокой тайне его сердца, таинству узнавания Бога Живого, но сам и этой тайны не касается, и в этой встрече иной души с Богом не участвует. Он должен отойти в сторону, как отстраняется Андрей, который лишь «приводит» кого-то, кому-то «говорит», представляет, знакомит, указывает путь, а во время земной жизни Иисуса лишь находится рядом с Ним. Так, увидев однажды большую толпу, собравшуюся послушать Его, и видя, что люди проголодались, Иисус говорит Филиппу-апостолу: «Где нам купить хлебов, чтобы их накормить? Говорил же это, испытывая его, ибо Сам знал, что хотел сделать… Один из учеников Его Андрей, брат Симона-Петра, говорит Ему: Здесь есть у одного мальчика пять хлебов ячменных и две рыбки; но что это для такого множества?» (Ин 6:8).

Умножение хлебов, встреча с эллинами

Еще два важнейших евангельских отрывка связаны с участием и посредничеством Андрея, и оба они касаются самой сути его апостольского служения. Речь идет об умножении хлебов и первом появлении язычников в евангельском контексте, тех греков, которые пришли на праздник в Иерусалим и захотели увидеть Иисуса. В обоих этих случаях роль Андрея предельно скромна, почти неприметна; в одном из них он говорит старшему из апостолов о пище, которая нашлась у одного из мальчиков, в другом он вместе с Филиппом сообщает Иисусу о пришедших эллинах. Однако если читать Библию, как читали ее некогда отцы, то и за этими двумя отрывками можно услышать то обращенное к нам иносказание, коим отмечена каждая строка Писания. Умножение хлебов не несет ли в себе пророческое видение хлеба, «сшедшего с небес», как называет Себя Христос, не служит ли прообразом евхаристии? Иисус насыщает пятью хлебами и двумя рыбками огромную толпу народа; после Своего Воскресения Он будет насыщать Телом Своим одно поколение христиан за другим. «Ты бо еси приносяй и приносимый, и приемляй и раздаваемый, Христе Боже наш» – говорится в священнической молитве православной литургии. В исполнении этого пророчества и состоит как раз одно из апостольских призваний: совершать таинство умножения хлебов, когда Христа по плоти уже нет рядом с нами, «творить в воспоминание Христа» в евхаристическом хлебе, который становится Его Телом и Его Церковью, устраняясь при этом самому. Быть словом Иисуса, жестом Иисуса, вестью Иисуса, чудом, творимым Его руками, наконец, самим сакраментальным, таинственным Его присутствием, не заслоняя ни на краешек это присутствие собой.

Евхаристическое умножение хлебов, наряду с возвещением Слова, есть цель и внутренний смысл апостольства, обращенного прежде всего к «умножению» самого Иисуса, Его имени, Его жизни, Его дела спасения. Это «умножение» началось уже при жизни Спасителя, когда весть об исполнившихся пророчествах, о Мессии, пришедшем на землю, о Слове Божьем, заговорившим с людьми устами Иисуса, стала быстро растекаться по земле. Греки, пришедшие на праздник в Иерусалим накануне Пасхи, «подошли к Филиппу… И просили его, говоря: «Господин! Нам хочется видеть Иисуса». Филипп идет и говорит о том Андрею, и потом Андрей и Филипп сказывают о том Иисусу. Иисус же сказал им в ответ: пришел час прославиться Сыну Человеческому» (Ин 12:22–23).

Иисус знает, что Его земной путь уже подходит к концу. Посланный Отцом Небесным только к «погибшим овцам дома Израилева» (Мф 15:24), Мессия, о Котором говорили Закон и пророки, идет на распятие, чтобы «прославиться» затем как Господь всех народов. Встреча с чужеземцами предваряет Его прославление, которое станет делом Духа Святого и апостолов. Им предстоит стать свидетелями новой веры, работниками и носителями пасхальной вести. Эта весть должна быть предназначена всем народам. Исповедание Андрея – Петра заговорит устами их далеких и неведомых потомков. Имя Христово будет услышано до краев земли. «По всей земле прошел голос их и до пределов вселенной слова их» (Рим 10:18) – как, вслед за псалмопевцем (Пс 18:5), скажет апостол Павел.

Удел Андрея

Отсюда начинается разделение вселенной на пределы, которые затем станут апостольскими уделами.

«Пределы земли, – читаем у А. В. Карташова, – это только максимальное задание, цель, направление. От Иерусалима как бы мысленно проведены радиусы, и заключенные между ними секторы круга составили уделы апостольства, превышающие по своим вселенским размерам силы и срок жизни человека. Апостолы, уходя на проповедь в предназначенном каждому направлении… были посланы Духом Святым именно… в данные страны; они принципиально и духовно (а в лице своих продолжателей и преемников и конкретно) становились апостолами именно этих стран и обитающих в них народов, их небесными покровителями в истории навсегда»[127 - Цит. по изд.: Карташев А. В. Очерки по истории Русской церкви. М., 1993. Т. 1. С. 50–51.].

Разумеется, после «Истории Русской церкви» Е. Е. Голубинского посещение апостолом Андреем Приднепровья и благословение им имеющего родиться через пять веков Киева, более не рассматривается в качестве события, которое может быть как-то научно удостоверено, однако духовная реальность этого предания остается действенной и живой по сей день. При этом смысл самого предания может меняться со временем, повинуясь тому, что, словами Апокалипсиса, «Дух говорит Церквам». Не столько прямое апостольское происхождение христианства на Руси, коим так гордились наши предки, важно для нас сегодня, сколько восприятие Русской церкви как удела Иерусалима, исторического и небесного. В сущности, те пределы, куда Духом Святым были посланы апостолы, пусть даже физически они не могли дойти до них, становились новыми провинциями Царства Божьего, «приблизившегося» в покаянии, о котором возвещал Креститель, в мессианской вере, обретенной Андреем, в исповедании Петра, ставшего скалой церкви, в видениях Иоанна, приоткрывшего тайны Царства Христова. Едва ли мы решимся сказать, что наш или иной из апостольских уделов сумел сохранить до конца верность этому Царству, но от нашей неверности близость его становится не более дальней, но лишь по-человечески более трудной. Ибо, как говорит Иисус, «от дней Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф 12:11).

Это «восхищение» Царства Божьего, которое в качестве внутреннего задания, дается как отдельному христианину, так и всей церкви, несет в себе как историческую, так и эсхатологическую память. Царство Божье пришло во Христе, распятом при Понтии Пилате, пославшем «ловцов человеков» пронести его по всей земле, и оно еще должно прийти в «Царстве будущего века», в «Сыне Человеческом, грядущем на облаках небесных» (Мф 24:30). Однако оба эти Царства не разделены между собой так, как разделены наши церкви; земной удел Спасителя не отделен от небесного и не противостоит ему, это две реальности одного и того же Царства, которое «восхищается» апостольскими усилиями, коим надлежит проложить путь этому Царству в истории, связать обе его реальности, прошлую и грядущую, в одну, которая станет неописуемым настоящим, жизнью в Боге. Апостолам (и, следовательно, их преемникам) дано пространство, «пределы земли», куда они были посланы, но им дается также и всё историческое время, весь путь от одного Царства к другому, который им предстоит пройти. И не только пройти, но и пронести по нему весь свой земной удел, дабы включить его в грядущее Царство Христово, которому не будет конца.