Эта гиблая жизнь

– Да что кончилось?

– Не знаю. Не люблю осень. Сейчас дождик на неделю зарядит… А в море дождь бывает? Так что снизу вода и сверху вода?

– Конечно, бывает, – засмеялся Олег, – просто дождь по волне лупит. А если заряд ударит, так не дай Бог на верхней палубе вахту нести. Поток в лицо, в шторм, ветер над водой лентикулярисы срывает, и они летят отдельно. Это барашки белые – так по-латыни. Паруса уберут. Оставят штормовой, полоской на… мачте и дрейфуем по ветру.

– Лентикулярисы… Олег возьми меня с собой. Не могу я здесь. Время сейчас такое, что одной нельзя, опасно просто. Возьми меня к себе на парусник.

– Так это только на камбуз или дневальной, то есть уборщицей.

– Все равно возьми, хоть кем.

– Лидусик! Мы же не круизный лайнер. Нам сейчас в Бремен идти. Матросов человек пять возьмут – концы таскать, на швартовку. Ну что ты?! Да там и вся романтика за неделю проходит.

Лида молчала.

– И поднимет наш барк паруса, утром алые, как у Грина. А знаешь почему они алые? Потому что солнце утром на них светит.

– Господи, какой еще Грин? – тяжело вздохнула Лида. – Скажи проще: поматросил и бросил.

Наступал вечер. Кафе быстро заполнялось веселыми, празднично одетыми людьми. Бармен воткнул кассету в магнитофон и бодрая задорная музыка загромыхала так, что разговаривать было уже невозможно.

– Пойдем ко мне, уж в последний раз, – прокричала Лида, наклонившись.

– Почему в последний? – Олегу показалось, что он не расслышал. Он взял Лиду за руку и повел к выходу.

Как-то быстро пришла осень. Под ветром облетала листва. Прячась от него, они шли проходными дворами. Первый парадный двор, второй поплоше и третий, заваленный мусором, надежно скрытый от проспекта. И снова выход на линию к особнякам.

– Здесь Петр Первый вообще хотел вместо линий каналы отрыть, Венецию сделать.

– Ну и где каналы? – поинтересовался Олег.

Лида пожала плечами.

– Наверное, деньги украли.

У булочной стояла согнутая, как знак вопроса, старушка, протягивая к прохожим вытянутую ладошку. Побирушек в последнее время стало немерено. Таджики со своими детьми садились в засаленных халатах на коврики прямо на перекрестках.

У старушки на мужском, старого покроя пиджаке был зеленый знак блокадника. Прохожие шли мимо, словно не замечая ее.

Олег, задрав подбородок, прибавил шаг. Лида, оглянувшись, вернулась. У старушки просто упала булка хлеба, и ей было не поднять ее.

– Молиться за вас буду, – едва слышно прошептала она им.

– Стыдно как. – Олег еще потоптался, раздумывая, не вернуться ли, не предложить ли еще помощь. Но и старушки-то уже не было.

Они дошли до дома. Прямо перед подъездом стояла огромная, с кузов грузовика, помоечная лохань, почти доверху заваленная мусором.

– Смотри, – показала Лида на старый Гришин диван, край которого торчал оттуда.

Бегом они поднялись по лестнице. Двери квартиры были распахнуты. В свободных комнатах уже содрали обои, срезали батареи и лишь снятый старинный паркет был заботливо сложен в углу. Вдобавок рабочие что-то начудили с проводкой, и света теперь не было.

Закрытая комната Лиды была нетронута.

Она достала откуда-то свечу, и та стояла в бокале криво и расплавленный парафин стекал прямо на подоконник.

– Гляди, пригодился соседский подарок, – достал Олег начатую бутылку джина, – хоть ты и говоришь, что елкой пахнет, но это самый что ни на есть морской напиток. Я так и не понял, что ты про переезд говорила.

– Говорила, что переезжаю. Ты утром как ушел, сосед со своими и подвалил.

– С бандитами?! – дернулся Олег.

– Почему с бандитами? Такие же юристы… Все в костюмах. Все культурно. Предложили на выбор. Однокомнатную в новостройке в любом районе, дом в области или деньги. Вполне приличные.

– И ты в новостройки поедешь?

– Нет. Здесь же. На третий двор, на две арки вглубь острова. У них для таких, как я неходовая квартира есть. Такая же комната будет, только не на Неву, а во двор, но квартира без алкашей, соседки – старушки из коммуналок, что из центра уезжать не хотели. Я уж и документы подписала.

– Может, не стоит? – мысленно взвесил все Олег. – Все-таки новый район, отдельная квартира…

– Вот и сиди в ней, как в клетке. Сколько раз к знакомым ездила. Мусор, грязь, дома все одинаковые. Даже не представляю, как там можно просто так погулять по улице. Там и гуляющих-то нет, разве мамы с колясками. Все топают куда-то конкретно. Утром в метро вдавиться, вечером выдавиться, пожрать и к телевизору.

– Думаешь, здесь таких мало, – улыбнулся Олег, – быт заел. К тому же у тебя и коммуналка нормальная, Гриша он тихий алкаш был. А сколько здесь таких, когда соседи с белой горячкой, зэки какие-то, психи, просто сволочи.

– Наверно. Только знаешь, я первые месяцы, как приехала, по Васильевскому каждый день часами меряла, от линии до линии. Здесь на Малом проспекте знаешь, какие тихие места есть… Даже на работу летом пораньше выходила. Я из мемориальных досок больше, чем за все годы истории в школе, узнала.

– А может, все это правильно, – пожал плечами Олег, – жили здесь культурные богатые люди. Дворяне. Рояль играл, пары танцевали, домашние концерты. Кто-то сидел, не высовываясь, в комнате для прислуги и на балалайке тренькал. Потом трах-бах, революция. Перетасовали все. Сначала богатых истребляли, потом друг друга. Война, блокада, голод, коммуналки. Теперь вот тоже революция по-тихому. Глядишь, откупят назад квартиры и особняки. Станут новые хозяева культурными. Грамоты нарисуют, что они дворяне. Снова будет рояль играть.

– Не будет, – покачала Лида головой, – тетка говорит, был рояль, да сожгли в блокаду.

– Ну, домашний кинотеатр будет стоять какой-нибудь.

В дверь тихо постучали.

– Кто это? – переглянулся Олег с Лидой.

– А ты как думаешь? – усмехнулась она и крикнула уже громко. – Заходи, сосед. Чего жмешься?

Там действительно стоял сосед. Он, еще раз спросив разрешения, зашел. Поздоровался. Тихо присел так, что лица его в полутьме и не было видно.

– Вот, Лида, ваши документы. – Протянул он ей прозрачную, набитую бумагами папку. Переезжайте, когда вам удобно. Только здесь уже строители свои работы начали. Боюсь, вам задерживаться будет не слишком удобно. Хотя они и переехать помогут, вещи перетащат… Ну, не буду вам мешать, – встал он. – Да, урну с Гришей к семье, на Шуваловское отвезли, если вам интересно.

Сосед ушел. Пыль, поднятая днем строителями, набилась и в комнату.

Свеча на подоконнике отражалась в стеклах, они и от слабого огня стали темными и словно три огонька плясали перед ними.

Лида только притронулась к форточке, и сильный порыв ветра толкнул ее, распахнув. Ветер загасил свечу, поднял гардину, закружил по комнате. Сквозь него донесся слабый отзвук выстрела.

– Что это?