Прикованным к тачкам
Рабам крепостным.
Писалось Петром
Быть к работным добрей,
Да в штольне добром
Не унять бунтарей.
Кабальных Демидов
Не думал жалеть —
Косою завита
Тяжёлая плеть.
Грехи отпускала
Строптивым сполна;
Кровавою стала
Спина не одна.
Для страж так угодней,
Чтоб с кровью – всегда.
И шла с преисподней
На домны руда.
От жаждущих хлеба
Натруженных рук
Наверх, где от неба
Лишь крохотный круг.
Над ним – не забой!
Там в году – времена.
И видит любой,
Как приходит весна.
Внизу ж и во сне
Соловьи не споют,
Рабы о весне
По бадье узнают:
Вернётся обратно
В снегу, как в пуху,
И сразу понятно —
Зима наверху…
Избитый жестоко
Работный народ,
Пустил раньше срока
Для сына завод.
И дом из гранита
У домны сложил,
Чтоб младший Демидов
В нём жил не тужил.
На выступе горном,
У Нейвы-реки
Вознёсся он гордо
С отцовской руки.
Заводчик бывалый,
Жесток, как всегда,
Приладил к подвалам
Трубу от пруда.
Чтоб шлюз поскорей
У плотины поднять,
Когда бунтарей
Доведётся унять…
Томился город на жаре,
А я всё думал о фузеях
В стенах Уральского музея,
О ядрах, пушках, о Петре,
Его характере крутом,
Могучей силе и о том,
Как стала Русь морской державой,
Как жил Урал в тот трудный час,
Как били шведов под Полтавой
Из пушек, сделанных у нас.
Улыбка
Она мне просто улыбнулась,
к маршрутке мимо проходя,
теплом души моей коснулась
в канун осеннего дождя.
И сердце трепетно забилось,
как билось в юности не раз!
То, что забылось, возвратилось
в задорном взгляде серых глаз.
И всё вокруг октавой выше
запело вдруг, за тактом такт,
и даже дождь стал бить по крыше
как-то возвышенно, не так!
Солнце
Оно явилось к нам тогда,
когда к зонтам привыкли люди,
и уж казалось, что не будет
его над нами никогда.
На миг откуда-то взялось
и, раздарив прохожим тени,