Еще не сожжены мосты. Выпуск 5

– Ольга, это тебя… из издательства.

– Валера, ответь ты: аннотацию закончила, и утром в понедельник материал будет в редакции.

Он передал слова Ольги, положил телефон и пошел обратно к окну, встал рядом и продолжил смотреть на улицу, а точнее, на собаку, что, положив мохнатую ушастую голову на лапы, одиноко, без хозяина лежала у края скамейки на остановке.

После минуты молчания он произнес:

– А интересно, как давно мы его видим, этого старца с собакой, на лавочке у остановки?..

– Думаю, прошло недели две-три или, может, месяц, как мы приметили этого старца с тростью на лавочке и собаку у его ног. Но и до этого, возможно, он давно там так просиживал, а мы его не замечали. Там ведь троллейбусная остановка, многолюдно. Хотя он всегда сидел на краю скамейки, положив обе руки на ручку трости, что держал меж коленей, и эта большая лохматая собака у ног.

И, подумав минуту, продолжая смотреть на улицу, продолжила:

– А когда приметили?.. Было тогда к вечеру, я стояла у окна и, как всегда, смотрела вниз, на остановку. И помнишь, я сказала тогда: «А странно, и собака, что лежит у ног старца, такая же старая, лохматая, обрюзгшая, как хозяин, что в обветшалых лохмотьях». Ты подошел тогда, посмотрел вниз… и сказал: «Видать, старик с собакой ждут своего троллейбуса». И я сказала: «А нет, я наблюдала. Старик с собакой пропускают троллейбусы. Но только после полудня, ближе к вечеру, он встает, за ним лениво подымается и собака, и оба идут прямо к остановке. И когда подъезжает троллейбус, я заметила – седьмой номер, он подходит к передней двери, и собака за ним, пропускают пассажиров и потом поднимаются и уезжают. А вот ближе к полудню следующего дня он опять на лавочке, и собака у ног. И все время, что сидит так часами, до вечера, неподвижно, облокотившись на ручку трости, смотрит почему-то все время в одну сторону: и я заметила… странно, в сторону нашего дома». Помню, тогда ты подошел, посмотрел вниз и сказал: «Он, видать, бомж!.. Их теперь встретишь немало в городе. И не только в нашем городе, но и по всей стране их стало бог знает сколько!..»

Они продолжали стоять у окна и смотреть вниз, на улицу, в сторону троллейбусной остановки. Через минуту молчания она произнесла:

– И что странно, Валера, я заметила, в эти два-три дня, что наблюдаю, собака, учуяв наступление сумерек, как всегда, в то же самое время, как и до этого с хозяином, встает, и, понурив голову, лениво идет к остановке троллейбуса, садится у проезжей части и ждет и, когда подъезжает седьмой номер, – не другие, только седьмой, – пропускает пассажиров… и потом последняя влезает в передние двери троллейбуса…

Они оба, Ольга и Валера, продолжили стоять у окна и смотреть вниз, на остановку. Потом она тихим голосом произнесла:

– А странно, почему она без хозяина?

Он, продолжая смотреть на лежащую у остановки собаку, задумчивым голосом произнес:

– А может, он приболел, а собака, она на такое способна, у собак есть такой рефлекс на хозяина и на ориентир: может ждать, просидев на одном и том же месте долго. Это в тех случаях, если хозяином какая-нибудь вещь оставлена, долго может сторожить… Или, привыкнув провожать хозяина на транспорт, на условном месте, как теперь на остановке, может долго ждать его появления. О таком собачьем поведении не раз писали, когда-то читал. Но теперь, когда хозяин отсутствует?.. Ты говоришь, три дня?!

– Да, сегодня третий день она там одна, – с минуту помолчав и продолжая смотреть вниз, на остановку троллейбуса, произнесла Ольга. Потом тихим голосом продолжила: – Валера, помнишь, когда приметили старца с собакой, тогда смотрели долго на него и уходили, рассуждая о его судьбе. Мы задавались вопросом: а интересно, какова его повседневность, этого седовласого, в обветшалых лохмотьях старика с собакой, что лежит у его ног, такая же старая и лохматая? Какова его судьба? Какой была его жизнь в прошлом? Кем он был в молодости, во взрослой жизни, пока не стал таким, каким он сейчас выглядит? И в рассуждениях высказывали мнения: «Похожа ли жизнь его на судьбу одного из персонажей ночлежки нищих горьковской “На дне”? Скажем, Луки, странствующего проповедника, много разглагольствовавшего с постояльцами ночлежки о духовности, или Барона, обнищалого образованного интеллигента, убежденно рассуждавшего о нравственности, или другого персонажа – Сатина, философствовавшего с такими же опустившимися на дно нищими о жизни и в беседе с обездоленными люмпенами патетически произносившего такие глубокие по смыслу слова: “Ложь – религия рабов и хозяев. Правда – бог свободного человека”, “Человек – это звучит гордо”». Да, Горький умел вкладывать в уста своих героев такие глубинные по смыслу слова.

И ты еще тогда сказал: «Или судьба этого старца схожа с жизнью одного из персонажей “Людей бездны” Джека Лондона. Известный прозаик, переодевшись в тряпье, спускался на дно лондонского Ист-Энда и так ярко, с пристрастием описал быт и нравы людей бездны – людей одиноких, беспросветной нищеты и старости. Подобной той, которую мы сейчас видим». «Да, – заключили мы потом в рассуждениях, – точно жизнь этого старца должна быть схожа с житьем одного из тех персонажей, о которых мы говорим».

И мы решили тогда вынести ему кое-что из одежды, ее у нас в гардеробе скопилось… немало, и отдать старцу. Он ведь жалко смотрелся в таких обветшалых лохмотьях! Кроме одежды и из продуктов что-то подобрать и отдать… При разговоре о нем мы еще подумали: когда спустимся, пообщаемся… и после расспросов, может, найдем нечто интересное, тогда – черкнуть… по социальной теме. А теперь старца нет, к кому?! Может, он болен и потому его нет, а он так нуждается?!

Они продолжали стоять у окна и смотреть вниз, на троллейбусную остановку. И через минуту молчания Валера произнес:

– Если старика нет и он болен, собака должна была оставаться около него. Ну, скажем, у дома хозяина, где они живут. Но что-то не так!..

– А может, он приболел, и… забрали в больницу, и собака осталась одна, без него, без хозяина. И в эти дни, когда она его не видела, подумала, что, может, он уехал куда и появится на привычном, условном месте – на остановке троллейбуса. Ты же говоришь о подобном рефлексе у собак. И теперь в ожидании его так просиживает одна у остановки… Точно, так оно и есть! Ну вот, Валера, глянь, она привстала и, понурив голову, медленно пошла к остановке… А время точно такое же – начало восьмого. А жаль ее… Интересно, что со старцем стало?! Валера, а может, если завтра собака окажется там, внизу, спустимся и проследим, куда уезжает точно в это время? Заодно прихватим кульки, куда я сложила одежду и продукты.

Она умолкла и через минуту молчания задумчивым, тихим голосом заговорила опять:

– Да, интересно!.. Давай, Валера, проследим, если, конечно, завтра, а завтра ведь суббота, мне не надо… в редакцию. Заодно прихватим кульки с одеждой и продуктами, что приготовили, и пойдем по следу собаки. А ведь интересно, где обитель их, если собака уже третий день приходит, просиживает так одна, без него, и потом уезжает?..

– Нет, – произнес Валера, – сначала кульки не возьмем с собой. Еще неизвестно, куда собака нас приведет и там ли будет старец, – сомневаюсь! Собака одна так долго не просиживала бы здесь без него. Видимо, хозяина нет в доме, и потому собака в поисках его приезжает сюда, на остановку.

Вечером следующего дня на скамейке остановки троллейбуса сидели Ольга и Валера. Прямо у их ног, положив голову на лапы, лежала большая лохматая дворняга. Она, редко-редко смыкая веки, устало смотрела меж ног прохожих. Иногда поднимала голову и задумчивым собачьим вопрошающим взглядом, навострив свисавшие уши, провожала некоторых из них. Прохожие, видя такой добродушный собачий взгляд, небоязливо проходили мимо, а некоторые присаживались на край скамейки, не обращая внимания и не тревожа лежащую близко у ног крупную дворнягу.

День начал клониться к вечеру. Собака зашевелилась, приподняла голову, потом медленно привстала, лениво оглянулась, развернулась и не спеша пошла к остановке троллейбуса, села у края тротуара.

– Валера, – произнесла Ольга, – посмотри на время.

– Уже семь, начало восьмого.

Оля и Валера привстали, подошли к сидевшей у остановки собаке и встали рядом. Потом Ольга сказала:

– Валера, когда подойдет троллейбус, поднимемся в задние двери, так будет лучше, оттуда проследим.

Показался седьмой номер троллейбуса, собака, навострив уши, зашевелилась.

Когда троллейбус остановился, Ольга и Валера вошли в задние двери, быстро прошли вперед и сели на свободные места, как раз близко к водителю, у передних дверей троллейбуса.

Когда вышел последний пассажир, водитель произнес:

– Амурка, давай пошустрей влезай, не будем срывать график.

Собака, услышав голос водителя, живо приподняла передние лапы, положила на ступеньки и, оттолкнувшись задними, прыжком влезла в троллейбус, поджав хвост, свернулась калачиком и легла у кабины водителя. Когда троллейбус отъехал от остановки, водитель, покручивая баранку, взглянул на собаку и как бы про себя произнес:

– И ты, Амурка, состарился, морда-то у тебя поседела, как и твой хозяин!..

Услышав, что водитель троллейбуса назвал собаку Амуркой, Ольга и Валера переглянулись. И Ольга легонько толкнула локтем в бок Валеру, который сидел на краю скамейки, ближе к водителю. Валера понял намек, посмотрел на водителя и, обращаясь к нему, сказал:

– Вы назвали собаку Амуркой, вы знаете ее хозяина… Она не бездомная?

Водитель, мужчина пожилого возраста, не отводя глаз от дороги, продолжая осторожно рулить, заглянул в зеркало, что висело над ним, выше смотрового окна, откуда было видно весь салон троллейбуса, а также ряд передних скамеек, где сидели Валера и Ольга, и произнес:

– А вы кто будете?.. Почему спрашиваете о хозяине собаки?

– Извините, мы не из той службы, что за бездомными собаками… И потом… о чем вы подумали… – робко произнесла Ольга. – Мы живем в доме напротив остановки и каждый день видели из окна старика с этой собакой на остановочной скамейке. А последние три дня собаку видим одну, а хозяина нет. И потом подумали: «Может, что с хозяином стало?» – и собаку стало жалко. Забрать к себе не можем, она большая и… и старая. Может, если что… мы могли бы в собачий приют ее…

– В приют?.. – задумчивым голосом произнес водитель. И, продолжая внимательно смотреть на дорогу и осторожно рулить баранкой, повторил: – Говорите, в приют?..

Сказав это, он умолк, потом заговорил:

– Что ж!.. А кто хозяин будет этой собаки?.. Собаку зовут Амур, а хозяин… а хозяина Амурки – Никола.

– Значит, вы в курсе, знаете, почему собака одна просиживает на остановке, раз назвали его имя – почему-то Никола, а не Николай… Вы понимаете, – продолжила говорить Ольга, – мы журналисты, и мы решили написать статью об этой собаке и ее хозяине. Было бы ведь интересно. Собака в ожидании хозяина одна просиживает не один, а уже третий день! Но вы… раз назвали его не Николаем, а сокращенно – Николой… Мы поняли, что вы его близко знаете.

Водитель опять заглянул в смотровое зеркало, что висело над ним, посмотрел на Ольгу и заговорил:

– Уже не первый день собака одна!.. Значит, хотите о собаке и ее хозяине… то есть о Николе… черкнуть статью. А вообще, написать о Николе есть что, если, конечно, все по правде…

Водитель, прежде чем продолжить говорить, ухмыльнулся и, не отрываясь от дороги, спокойным голосом сказал:

– Если для вас, журналистов, так важно, ну, значимо о подобном человеке написать что… Только… только интересно ли будет, что я расскажу о нем? Рассказать о человеке, у которого жизни как таковой и не… – не докончив, водитель умолк, подруливая к очередной остановке, и, когда сошли пассажиры и троллейбус тронулся, продолжил говорить: – Что же, ехать до конечной, где Амурка спрыгнет, еще порядком по времени, и вы, смотрю, действительно журналисты и собираетесь просидеть до конца маршрута и слушать… Главное, если вы собаку сможете, в случае чего, в собачий приют… А так я постараюсь, может, кое-что, что смогу о нем вспомнить… коротко, конечно… и рассказать о Николе, – сказав эти слова, он замолчал.

Валера и Ольга, глядя на водителя, ждали, когда он заговорит.

– Знать-то я знал его… можно сказать, с детского возраста, – тихим голосом начал тот. – Последнее время часто катал я его на троллейбусе. А последний раз, когда я видел Николая Кузьмича, было это к вечеру, несколько дней назад, когда подвозил. А наутро, дня три тому назад, ближе к полудню, я увидел скорую, которая стояла у бараков. Мог бы подумать, что скорая за кем-то другим подъехала. Бараков там с десяток. И есть там немало и немощных… Но когда развернулся и заметил, как вместе с пассажирами в троллейбус пролез Амур и лег, как обычно, у двери моей кабины, мне стало ясно, что скорая приезжала не за кем-то, а за Николай Кузьмичом. И люди оттуда, – продолжил он говорить, намекая на бараки, – через день, как увезли, рассказали, что у Николы сердце сдало и скорая увезла в больницу. А собака учуяла, что скорая увезла хозяина в сторону троллейбусной остановки, и, должно быть, увезла туда, куда они часто ездили. И вот теперь, когда подъезжаю, впрыгивает в троллейбус, и я везу ее к месту остановки, где просиживает она до вечера, а потом обратно… Бывает грустно, когда в эти дни подъезжаю к конечной… и вижу, как она сидит на остановке и ждет. И только выходят пассажиры, а другие садятся, она последняя впрыгивает и ложится у моей двери так, чтоб никому не мешать, и я привожу ее туда, к вашей остановке. А вечером опять ее обратно, на конечную, к баракам. Я мог бы ее не пускать… но жалко. Притом пассажирам она не мешает. Если кто из пассажиров, выходя из троллейбуса, наступит на хвост или на лапу, она не рычит и не скулит, с терпением случай переносит… завиляв хвостом. А я целый день за баранкой, бывает, и словечком с ней перекидываюсь: «Амур, не тоскуй… Скоро, скоро… твой хозяин Никола появится». А он в ответ завиляет хвостом. Так что решил: пусть покатается, может, по-собачьи учует, что хозяина там нет, и сама перестанет искать его на остановке. А за это время и хозяин вернется из больницы.