Тысяча и одна ночь. Коллекционное издание

И он находился в неведении и раскаивался в том, что сделал, пока не взошла заря и не явился день. И тогда он стал вздыхать и печалиться о своих поступках, и погрузился в море дум, и произнёс:

«Рассудка не лишён был я, – ныне же
В смущенье я.
Что делать мне, как мне быть?
Когда б любовь совлёк с меня кто-нибудь,
Я б сам силён и властен был здравым стать,
Душа моя от страсти с пути сошла, –
Люблю! В беде Аллах лишь поможет мне».

И когда он окончил свои стихи, вдруг показалось большое шествие. Посмотрев, он увидал больше чем двадцать невольниц, подобных месяцам, окружавших ту девушку, а она среди них была как луна меж звёзд. И они заслоняли эту девушку, на которой была царская парча, а стан её был повязан затканным поясом, шитым разными драгоценными камнями, и этот пояс сжимал её бока, и выставлял её ягодицы, так что они были подобны холму из хрусталя под веткой из серебра, а груди её походили на пару плодов граната. И когда Шарр-Кан увидал это, его ум едва не улетел от радости, и забыл он своё войско и своего визиря. И он всмотрелся в её голову, и увидал на ней сетку из жемчужин, перемежающихся с разными драгоценными камнями, и невольницы справа и слева от неё принимали её полы, а она кичливо покачивалась. И тут Шарр-Кан вскочил на ноги, увидя её красоту и прелесть, и закричал: «Берегись, берегись этого пояса!» А затем он произнёс такие стихи:

«О, гибкая, с тяжёлыми бёдрами,
Гибка она, и грудь её нежна.
Таит она любовь свою тщательно, –
Но чувств своих таить я не буду.
Ряд слуг её идёт, за ней следуя:
Жемчужины на нити и порознь».

И девушка долгое время смотрела на него, и вновь, и вновь на него взглядывала, пока не удостоверилась, кто он, и не узнала его, и тогда она сказала, после того как подошла к нему: «Это место озарено и освящено тобой, о Шарр-Кан! Какова была твоя ночь, о богатырь, после того, как мы ушли и оставили тебя? Ложь для царей недостаток и порок, в особенности для царей великих, – продолжала она. – Ты Шарр-Кан, сын царя Омара ибн ан-Нумана, не скрывай же твоей тайны и твоего положения и не заставляй меня после этого ничего слушать, кроме правды, ибо ложь порождает ненависть и вражду. Стрела судьбы пронзила тебя, и тебе надлежит покориться и быть довольным».

И когда она сказала это, Шарр-Кан не мог отрицать и подтвердил правдивость её слов и сказал: «Я Шарр-Кан, сын Омара ибн ан-Нумана, которого подвергла пытке судьба и закинула в это место; делай же теперь что хочешь».

И девушка опустила голову к земле на долгое время, а потом обратилась к Шарр-Кану и сказала: «Успокой свою душу и прохлади свои глаза, ты мой гость, и между тобою и нами есть хлеб и соль. Ты под моей защитой и покровительством, будь же спокоен! Клянусь мессией, если бы обитатели земли пожелали повредить тебе, они бы, наверное, не достигли до тебя раньше, чем изошёл бы из-за тебя мой дух! Ты под охраной мессии и моей охраной».

И она села возле него и стала с ним забавляться, пока его страх не рассеялся и он не понял, что если бы у неё было желание убить его, она бы, наверное, это сделала прошлой ночью. А потом она заговорила с одной из невольниц на языке румов, и та на некоторое время скрылась и потом пришла к ней, и с ней была чаша и столик с кушаньями. Но Шарр-Кан медлил есть и подумал про себя: «Быть может, она что-нибудь положила в это кушанье». И девушка поняла его тайные мысли и сказала: «Клянусь мессией, это не так, и в этом кушанье нет ничего из того, что ты подозреваешь! И если бы у меня было желание тебя убить, я бы уже убила тебя к этому времени». И она подошла к столику и съела от каждого кушанья кусочек, и тогда Шарр-Кан стал есть, и девушка обрадовалась и ела с ним, пока они не насытились. И они вымыли руки, а вымыв руки, девушка поднялась и велела невольнице принести цветы и сосуды для питья, – золотые, серебряные и хрустальные, – и чтобы питьё было всевозможных и разнообразных видов и качеств, и невольница принесла ей всё, что она потребовала. И девушка наполнила первый кубок и выпила его раньше Шарр-Кана, так сделала и с кушаньем, а затем она наполнила кубок вторично и подала Шарр-Кану, который его выпил, и сказала ему: «О мусульманин, посмотри, каково тебе в приятнейшей и сладостнейшей жизни». И она до тех пор пила с ним и поила его, пока его разумение не исчезло…» И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сорок девятая ночь

Когда же настала сорок девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка до тех пор пила и поила Шарр-Кана, пока его разумение не исчезло от вина и от опьянения любовью к ней, а потом она сказала невольнице: «Марджана, подай нам какие-нибудь музыкальные инструменты». И невольница отвечала: «Слушаю и повинуюсь!» – и, скрывшись на мгновение, принесла дамасскую лютню, персидскую арфу, татарскую флейту и египетский канун[24 - Канун – многострунный инструмент (вроде гуслей).]. И девушка взяла лютню, настроила её и, натянув её струны, запела под неё нежным голосом, мягче ветерка и слаще вод Таснима[25 - Тасним – по мусульманским преданиям, райский источник.], идущим от здравого сердца, и произнесла такие стихи:

«Аллах да простит очам твоим! Сколько пролили
Они крови любящих и сколько метнули стрел!
Я чту тех возлюбленных, что злы были с любящим, –
Запретно жалеть его и быть сострадательным.
Да будет здоров глаз тех, кто ночь по тебе не спал,
И счастливо сердце тех, кто страстью к тебе пленён!
Судил ты убить меня – ведь ты повелитель мой, –
И жизнью я выкуплю судью и властителей.»

И потом каждая из невольниц поднялась со своим инструментом и стала говорить под него стихи на языке румов. И Шарр-Кан возликовал. А после этого девушка, их госпожа, тоже запела и спросила его: «О мусульманин, разве ты понял, что я говорю?» – и Шарр-Кан ответил: «Нет, но я пришёл в восторг лишь из-за красоты твоих пальцев», а девушка засмеялась и сказала: «Если я спою тебе по-арабски, что ты станешь делать?» – «Я не буду владеть моим умом!» – воскликнул Шарр-Кан, и она взяла лютню и, изменив напев, произнесла:

«Вкусить разлуку так горько,
И будет ли тут терпенье?
Представилось мне три горя:
Разлука, даль, отдаленье!
Красавца люблю – пленён я
Красой, и горька разлука».

А окончив свои стихи, она посмотрела на Шарр-Кана и увидела, что Шарр-Кан исчез из бытия, и он некоторое время лежал между ними брошенный и вытянутый во всю длину, а потом очнулся и вспомнил о пении и склонился от восторга. И они стали пить, и играли, и веселились до тех пор, пока день не повернул к закату и ночь не распустила крылья. И тогда она поднялась в свою опочивальню, и Шарр-Кан спросил о ней, и ему сказали: «Она ушла в опочивальню», а он воскликнул: «Храни и оберегай её Аллах!»

А когда наступило утро, невольница пришла к нему и сказала: «Моя госпожа зовёт тебя к себе». И Шарр-Кан поднялся и пошёл за нею, и когда он приблизился к помещению девушки, невольницы ввели его с бубнами и свирелями, и он дошёл до большой двери из слоновой кости, выложенной жемчугом и драгоценными камнями. И они вошли туда и увидели другое обширное помещение, в возвышенной части которого был большой портик, устланный всякими шелками, а вокруг портика шли открытые окна, выходившие на деревья и каналы, и в помещении были статуи, в которые входил воздух и внутри их двигались инструменты, так что смотрящему казалось, что они говорят. И девушка сидела и смотрела на них, и, увидя Шарр-Кана, поднялась на ноги ему навстречу, и, взяв его за руку, посадила его с собою рядом и спросила, как он провёл ночь, и Шарр-Кан поблагодарил её.

И они сидели, разговаривая, и девушка спросила его: «Знаешь ли ты что-нибудь относящееся к влюблённым, порабощённым любовью?» – «Да, я знаю некоторые стихи», – ответил Шарр-Кан, и девушка сказала: «Дай мне их послушать». И тогда Шарр-Кан произнёс:

«Во здравье да будет Азза[26 - Азза – возлюбленная поэта Кусейира (умер в начале VIII в.), воспетая им в стихах.], хвори не знает пусть!
Всё с честью моей она считает дозволенным!
Аллахом клянусь, едва я близко – бежит она,
И много когда прошу я, мало даёт она.
В любви и тоске моей по Аззе, когда смогу
Помехи я устранить и Азза одна со мной,
Подобен я ищущим прикрытья под облаком:
Как только заснут они, – рассеется облако».

И девушка, услышав это, сказала:

«Кусейир был явно красноречив и целомудрен.
Он превосходно восхвалил Аззу, когда сказал:
«И когда бы Азза тягалась с солнцем во прелести
Пред судьёй третейским, решил бы дело ей в пользу он.
Но немало женщин с хулой на Аззу бегут ко мне –
Пусть не сделает бог ланиты их её обувью».

«И говорят, что Азза была до крайности красива и прелестна, – добавила она и потом молвила:

– О царевич, если ты
Знаешь что-нибудь из речей
Джамиля Бусейны[27 - Джамиль – известный поэт, современник Кусейира. Бусейна – его возлюбленная. Джамиль с Бусейной и Куссейр с Аззой – классические любовные пары, о которых сохранилось в арабской литературе много трогательных повестей.], скажи нам».

Шарр-Кан отвечал: «Да, я знаю их лучше всех», – и произнёс из стихов Джамиля такие стихи:

«Они говорят: «Джамиль, за веру сразись в бою».
К каким же бойцам стремлюсь я, кроме красавиц?
Ведь всякая речь меж них звучит так приветливо,
И, ими поверженный, как мученик гибнет.
И если спрошу: «О, что, Бусейна, убийца мой,
С любовью моей?» – она ответит: «Всё крепнет!»
А если скажу: «Отдай рассудка мне часть, чтобы мог
Я жить!» – то услышу я в ответ: «Он далеко!»
Ты хочешь убить меня, лишь этого хочешь ты,
А я лишь к тебе стремлюсь, к единственной цели».

Услышав это, девушка воскликнула: «Ты отличился, царевич, и отличился Джамиль! Что хотела сделать с Джамилем Бусейна, когда он сказал это полустишие:

«Ты хочешь убить меня,
Лишь этого хочешь ты?»

«О госпожа, – отвечал Шарр-Кан, – она хотела сделать с ним то же, что ты хочешь сделать со мной, хотя даже и это тебя не удовлетворяет». И она засмеялась, когда Шарр-Кан сказал ей эти слова, и они, не переставая, пили, пока день не повернул к закату и не приблизилась мрачная ночь. И тогда девушка встала и ушла в свою опочивальню и заснула, и Шарр-Кан проспал в своём месте, пока не настало утро. А когда он очнулся, к нему, как обычно, пришли невольницы с бубнами и музыкальными инструментами и поцеловали землю меж его рук, и сказали: «Во имя Аллаха! Пожалуй, наша госпожа призывает тебя явиться к ней».