Слово о полку Игореве

билися другой;
на третий день к полудню пали стяги Игоревы.
Тут два брата разлучились на берегу быстрой Каялы,
тут кровавого вина недостало,
тут пир окончили храбрые русские:
сватов напоили, а сами полегли
за землю Русскую.
Никнет трава от жалости,
а дерево с тоской к земле преклонилось.
Уже, ведь, братья, невеселое время настало,
уже пустыня войско прикрыла.
Встала обида в войсках Даждьбожья внука,
вступила девою на землю Трояню,
восплескала лебедиными крылами
на синем море у Дона;
плеская, прогнала времена обилия.
Борьба князей против поганых прекратилась,
ибо сказал брат брату:
«Это мое и то мое же».
И стали князья про малое
«это великое» говорить,
и сами на себя крамолу ковать.
А поганые со всех стран приходили с победами
на землю Русскую.

О, далеко залетел сокол, птиц избивая, —
к морю!
Игорева храброго полка не воскресить!
По нем кликнули Карна и Желя,
поскакали по Русской земле,
размыкивая огонь в пламенном роге.
Жены русские восплакались, приговаривая:
«Уже нам своих милых, любимых
ни мыслию не смыслить,
ни думою не сдумать,
ни глазами не повидать,
а золота и серебра совсем не подержать».

И застонал, братья, Киев от горя,
а Чернигов от напастей.
Тоска разлилась по Русской земле;
печаль обильная пошла посреди земли Русской.
А князи сами на себя крамолу ковали,
а поганые,
с победами нарыскивая на Русскую
землю,
сами брали дань по белке от двора.

Ибо те два храбрых Святославича,
Игорь и Всеволод,
уже коварство пробудили раздором,
а его усыпил было отец их —
Святослав грозный великий киевский
грозою:
прибил своими сильными полками
и булатными мечами,
наступил на землю Половецкую,
притоптал холмы и овраги,
взмутил реки и озера,
иссушил потоки и болота.
А поганого Кобяка от лукоморья,
из железных великих полков половецких,
как вихрь, исторг:
и упал Кобяк в городе Киеве
в Святославовой гриднице.
Тут-то немцы и венецианцы,
тут-то греки и чехи
поют славу Святославу,
укоряют князя Игоря,
потопившего богатство на дне Каялы реки
половецкой, —
насыпавшего русского золота.
Тут-то Игорь князь пересел из седла золотого
в седло рабское.
Приуныли у городов забралы,
а веселие поникло.
А Святослав мутный сон видел
в Киеве на горах.
«Этой ночью с вечера одевают меня, – говорит, —
черным покрывалом
на кровати тисовой;
черпают мне синее вино,
с горем смешанное;
сыплют мне пустыми колчанами поганых
иноземцев
крупный жемчуг на грудь
и нежат меня.
Уже доски без князька
в моем тереме златоверхом.
Всю ночь с вечера
серые вороны граяли у Плесеньска,
в предградье стоял киевский лес,
и понеслись [они – вороны] к синему морю».

И сказали бояре князю:
«Уже, князь, горе ум полонило;
ведь вот, два сокола слетели
с отчего престола золотого
добыть города Тмутороканя
или испить шлемом из Дона.