Святоотеческие наставления о молитве и трезвении или внимании в сердце к Богу

43) Человеку без содействия Духа Святого невозможно как следует вести божественную беседу; почему прежде всего надо молиться, да благодать Его будет присущею нам и наитствует наш молитвенный труд, когда входим в церковь или дома в клеть свою, чтоб преклонить колена и вознести к Богу наши молитвы и моления. Когда же удостоверишься, что, совершая молитвы, ты и с Богом беседуешь и содействие Духа Святого приемлешь, то уже никак не допустишь диаволу иметь доступ к душе своей, освященной Духом [2, 781].

44) Кто скажет, что молитвы суть нервы души, тот скажет сущую правду. Ибо как, при целости нервов, тело держится в строе и живет, стоит и ходит, с пресечением же их совершенно расстраивается: так и души при действии молитв благоустроенны бывают, тверды и легко текут путем благочестия; если же ты лишишь себя молитвы, то сделаешь то же в душе, что делает в теле пресечение нервов, – она замрет, – или, по другому сравнению, это будет то же, что рыбу вынуть из воды, ибо как для рыбы жизнь – вода, так для души твоей – молитва [2, 781].

45) Желая привлечь людей к молитве и представить душам нашим, сколь великое благо есть молитва, Христос Господь вводит некоего судию злого и жестокого, всякий стыд пред людьми потерявшего и страх Божий из души изгнавшего. Достаточно бы было предположить лицо правдивое и милостивое и, сопоставив его правдивость с человеколюбием Божиим, показать чрез то силу молитвы. Ибо если человек добрый и кроткий милостиво принимает обращающихся к нему с прошением, не тем ли паче Бог, великость человеколюбия Коего не только наш превышает ум, но недомыслима и для самых Ангелов. Итак довольно было, говорю, предположить лицо судьи праведного; но Господь вводит судью жестокого, нечестивого, бесчеловечного, сказывая при сем, что и он, во всех случаях являющий неукротимую лютость, не выдерживал сего характера пред усердным и неотступным прошением, но явился тут благим и кротким. Чего же ради так сделал Господь? Чтоб дать тебе разуметь, что прошение и моление и злое естество легко превращает в доброе и милостивое, – и чтоб таким образом ни для кого уже не оставалась неведомою сила молитвы. Для этого Он, поставив вдову пред злейшим всех судиею и показав его, не по естественному его характеру, человеколюбивым, от него, злого, переносит слово к Отцу своему, благому, кроткому, человеколюбивому, превосходящему беззакония, прощающему грехи многие, хулимого и сносящего хулу, видящего чествование демонов и оскорбление Себе и Сыну Своему и неотмщающего. Если теперь Он, хулимый, так кротко переносит оскорбляющих Его: то, когда мы с подобающим страхом припадем к Нему, не помилует ли Он нас и скоро и всещедро? Слышите, говорит Господь, что судия неправды глаголет?Аще и Бога не боюся и человек не срамляюся: но зане творит ми труды вдовица сия, отмщу ея (Лк. 18, 4—6). Если вдова, припадая, жестокого сделала столь кротким; то чего не можем мы ожидать от человеколюбивого Бога, припадая к Нему? [2, 782].

46) Пад убо раб той, кланяшеся ему, глаголя: господин, потерпи на мне, и вся ти воздам. Милосердовав же господин раба того, прости его, и долг отпусти ему (Мф. 18, 29, 30). Послушаем ленивые на молитву, какую силу имеет умаливание. Раб этот ни пощения особенного не показал и ничего другого подобного, но потому только что умолял господина своего, преклонил его на милость. Не будем же унывать и отчаиваться в молениях. Кто был ничтожнее этого раба, только долги копившего и ничего доброго, ни большого ни малого, в себе не имевшего? Однако ж он не сказал сам в себе: бездерзновенен есмь, стыд покрывает лице мое, – как могу приступить? Как могу отверзть уста на умоление? – что говорят многие грешники, больные диавольским благоговением. Бездерзновенен ты? Для того и приступи, чтобы стяжать дерзновение. Разве человек есть Тот, Кого ищешь ты умилостивить, чтобы стыдиться Его и краснеть? Бог Он есть, больше тебя самого желающий очистить тебя от долгов твоих пред Ним. Не столь ты желаешь поставить себя в положение обезопашенное со всех сторон, сколько Он желает твоего спасения. И это показал Он самым делом. Не имеешь дерзновения? Но потому самому тебе и следует дерзать, что ты таким себя сознаешь. Ибо величайшее дерзновение есть, почитать себя бездерзновенным, как величайшее стыдение есть оправдывать себя пред Господом. Таковый нечист, хотя бы являлся святейшим всех людей; как напротив праведен, кто почитает себя последнейшим всех. Свидетели этого фарисей и мытарь. Не будем же отчаиваться и падать духом по причине грехов, но приступим к Богу, припадем, станем умолять, как сделал этот раб, бывший доселе в истинно добром настроении. Ибо не падать духом, не отчаиваться, исповедать грехи, просить облегчения и потерпения – все это хорошо, и есть признак сердца сокрушенного и души смиренной. Но что после того он сделал, то совсем не схоже с тем, что сделал в начале. Что ни собрал он умолением, все то потерял своим к сорабу немилосердием. Но перейдем к образу помилования, и посмотрим, как господин простил ему и как дошел до сего. Тот просил потерпения, а этот отпустил ему весь долг, так что тот получил больше, чем просил. Почему Павел и говорит: Могущему паче вся творити по преизбыточествию (преизбыточественнее), ихже (нежели) просим или разумеем… слава (Еф. 3, 20). Ты и вообразить не можешь того, что и сколько Он приготовил дать тебе. Не стыдись же и не красней. Стыдись, правда, грехов, но не отчаивайся и не отступай от молитвы, но приступи и будучи грешным, чтоб умилостивить Господа и дать Ему случай явить на тебе Свое человеколюбие отпущением тебе грехов твоих. Если же убоишься приступить, то положишь препону Его благости и попрепятствуешь излиться на тебе Его щедрости [3, 26—7].

47) (Я не говорю: будь целый день в церкви.) Но подари мне два часа дня, а прочие удержи за собою. Но и эти два часа не мне ты подаришь, а себе, – чтоб утешиться молитвою отцов, чтоб преисполниться благословениями их, чтоб выйти отсюда обезопашенным всесторонне, чтоб, облекшись здесь во всеоружие духовное, стать недосягаемым и неодолимым для диавола. Что приятнее, скажи мне, пребывания здесь? Хоть бы и целый день тут провести надлежало, что почтеннее сего? Где безопаснее, как здесь, где столько братий, где Дух Святый, где Иисус посреде и Отец Его? Какое другое подобное сему найдешь ты собрание? Какое совещалище? Какой синод? Такие здесь блага на трапезе (Господней), в слышании (Слова Божия и поучений), в благословениях, в молитвах, во взаимнообщении: а ты в другие обращаешь очи свои места собраний? Какое можешь ты иметь в этом извинение? Это говорю я не для вас (присущих здесь), потому что вы не имеете нужды в таких врачевствах, делом показывая свое здравие, послушание и теплую любовь к пребыванию в церкви. Но я говорю это вам, чтоб чрез вас услышали то не присущие здесь. Не говорите впрочем им, что я только осуждаю не пришедших сюда, но передайте им все мое слово сначала. Скажите им, сколь лучше всех других здешнее собрание, скажите, какую великую награду получают собирающиеся здесь. Ибо если скажете только, что я осудил их, то рассердите только их, – рану причините, а врачевства не наложите на нее. Если же дадите им понять, что я не как враг осудил их, а как друг болезновал о них, и убедите, что достовернее суть язвы друга, нежели вольная лобзания врага (Прит. 27, 6), то они с большим удовольствием примут обличение: ибо в таком случае они будут обращать внимание не на слова, а на намерение говорящего. Так врачуйте братий ваших. Мы ответны за спасение вас, здесь присущих, а вы – за спасение отсутствующих. Нам нельзя вести с ними беседу лицем к лицу: будем вести ее чрез вас, чрез ваше их научение. Мостом некиим да будет для нас к ним ваша любовь. Сделайте, чтоб слова наши чрез ваш язык перешли в их слух [3, 70].

48) Глядя на вашу малочисленность и на то, что собрания наши все более и более умаляются, и скорблю и радуюсь. Радуюсь за вас присущих; скорблю о тех отсутствующих. Вы достойны похвалы, что и малочисленность пришедших не умалила вашего усердия и не сделала беспечнейшими; а те наипаче виновны, что даже и вашим усердием не сделались тщаливейшими. Почему вас я ублажаю и называю ревнителями, что умаление приходящих сюда нимало не повредило вам, а тех несчастными почитаю и плачу о них, что никакой пользы не принесло им ваше усердие. Не послушали они пророка, который говорит: изволих приметатися в дому Бога моего паче, неже жити ми в селениях грешничих (Пс. 83, 11). Не сказал: изволих жить в доме Бога моего, ни: пребывать в нем, ни даже: войти внутрь; но: изволих приметатися (близ быть и около). Любезно мне хоть в числе последних быть вчинену: доволен буду, говорит, если хоть в преддверие войти удостоен буду; великим почту даром, если хоть к ряду последнейших кто причислит меня в доме Бога моего. Общего всех Владыку любовь делает своим собственным: ибо такова любовь. Любящий не любимого только любит видеть, и не дом его только, но и сени, и не сени только дома, но и крыльцо и двор. Он хоть одежду, хоть обувь увидит своего любимого, думает, что пред ним сам любимый. Таковы были пророки. Поелику не видели они Бога безтелесного, видели дом Его, и чрез дом воображали Его присутствие. Изволих приметатися в дому Бога моего паче, неже жити ми в селениях грешничих. Всякое место по сравнению с домом Божиим есть селение грешниче, назови ты судилище, назови советелище или частный дом. Бывают и там молитвы и моления, но бывают и споры, и брани, и пререкания, и соглашения по делам житейским. Сей же дом (церковь) чист от всего этого. Почему те суть селения грешничи, а этот есть дом Божий. Как пристань, огражденная от ветров и волн, великую доставляет безопасность входящим в нее кораблям, так и Божий дом, исхищая входящих в него от мятежа житейских дел, как от бури, дает им стоять в великой тихости и безмятежности и слушать Слово Божие. Место сие есть настроение к добродетели, училище любомудрия, не во время только собрания, когда слушаются Писания, предлагаются духовные поучения, и предстоят почтеннейшие отцы: но и во всякое другое время войди только в преддверие (нартик, паперть) – и тотчас отложишь житейские заботы. Войди внутрь – и тотчас веяние некое духовное обымет душу твою. Тишина, в нем царствующая, производит трепет отрезвляющий и располагает любомудрствовать, возбуждает ум, отбивает память о всем здешнем и переносит тебя с земли на небо. Если же без собрания (богослужения) такая польза от присутствия здесь; то, когда слышится глас пророков, когда благовествуют Апостолы, когда Христос бывает посреде, когда Отец приемлет бывающее здесь (жертвоприношение), когда Дух Святой исполняет духовным веселием, какими благами насытясь отыдут отсюда присущие здесь! Отсутствующие же какой потерпят ущерб! [3, 144—5]

49) Желал бы я знать, где проводят время презревшие наше собрание, что удержало их и отвело от сей священной трапезы (т. е. слушании Слова), о чем у них разговоры. Но я уже и знаю наверное, что они или болтают о неуместных и достойных смеха вещах, или опутаны житейскими заботами. Ни то, ни другое не достойно извинения и крайнее заслуживает обличения. О первом и говорить нечего: так оно самообличительно. Но что и те, которые домашние выставляют нам дела и говорят о неотложных там надобностях, не могут ожидать снисхождения, когда однажды в неделю будучи сюда призываемы, и тут духовное не хотят предпочитать земному, это явно из Евангелия. И в притче званные на брак такие же представляли отговорки: один купил волов, другой приобрел поле, третий жену поял (Лк. 14, 18—20); однако ж не избежали царского гнева. Причины те точно уважительны; но когда Бог зовет, цены не имеют. Всякая нужда должна отступать пред Богопочтением. Почти Бога; потом обращай попечение и на другое. Какой раб, скажи мне, прежде исполнения должного служения господину станет что-либо убирать в своем жилье? Как же не нелепо, господам – людям, где господство есть одно пустое имя, оказывать такой страх и послушание, а Того, Кто есть воистину Владыка, не наш только, но и Вышних Сил, не удостоивать и такого служения и почитания, какое является к сорабам? Когда бы возможно было вам проникнуть в совесть таковых, вы увидели бы добре, как они изранены, сколько у них терний! Как земля, которой не касается рука земледельца, запустевает и зарастает всякою сорною травою, так и душа, не возделываемая духовным учением, зарастает терниями и волчцами. Ибо если мы, каждый день слушающие пророков и апостолов, едва удерживаем гнев, едва обуздываем ярость, едва исторгаем занозу зависти, едва, и частые напевания (заговорные) из Божественных Писаний напевая нашим страстям, успеваем уложить этих бесстыдных зверей: то они, никогда не принимающие таких врачевств, никогда не слушающие уроков божественного любомудрия, какую могут иметь надежду спасения, скажи мне? Желал бы я показать очам вашим души их – и вы увидели бы их покрытыми всякою сквернотою, неряхами, растрепами, преуниженными и на глаза показаться не смеющими. Как тело, когда его не моют, покрывается грязью и нечистотою, так и душа, не обдаваемая духовным учением, бывает обложена многим множеством грехов. И все здесь, в храме бывающее, есть баня духовная, теплотою Духа всякую нечистоту испаряющая. Огнь Духа не только всякую нечистоту испаряет, но и цвет (ею наводимый).

Ибо Господь говорит: аще будут греси ваши яко багряное, яко снег убелю (Ис. 1, 18). Хотя бы говорит, нечистота греховная так глубоко въелась в естество души, что стала бы в ней неподвижною подобно природному цвету вещей, – и тогда я могу изменить ее в противоположное качество. Довольно сделать одно мановение, и всякой грех исчезнет [3, 145—6].

50) (Чем не отговариваются ленивые ходить в церковь?) Иные выставляют жаркое время. Удушливая, говорят, ныне атмосфера, жара нестерпимая, не можешь выносить тесноты и давки среди народа, когда потом так и обдает, жар, духота. Стыдно мне за них, поверьте. Ибо это – женские отговорки. Но и им нельзя этим достаточно извиниться, хотя их тела нежнее и природа слабее. Стыдно бы обличать такие извороты, но нужда належит. Ибо если они, выставляя такие предлоги, не краснеют, тем более нам не следует стыдиться вести речь против этого. Что же скажем выставляющим это? Хочу напомнить им трех отроков в пламени пещном. Огонь отвсюду обдавал их, опалял очи, вливался в уста, захватывал дыхание, а они не переставали от лица всей твари петь Богу священную оную хвалебную песнь, но, стоя среди пламени будто гуляя по лугу, всеусердно воссылали свое общему всех Владыке благохваление. После сих трех отроков приведу им на память ров со львами и Даниила среди их: и не только это, но попрошу их вспомнить и о другом рве и пророке – о рве тинном, в котором по самую выю погружен был Иеремия. Поднявшись из этих рвов, хочу я этих отговаривающихся давкою и жарою, ввесть в узилище и показать им Павла и Силу, привязанных к бревну, покрытых рубцами и язвинами, всем телом раскрасневшихся по причине множества ран, и несмотря на то в полунощи поющих песнь Богу и совершающих священное оное всенощное бдение. Как же теперь не будет ни с чем не сообразно, что, тогда как те святые, находясь в пещи, в огне, во рве, среди зверей, в тине, в узилище, в ранах, при бесчисленных болях и страданиях, ничего такого не выставляют в извинение, но с пламенным усердием проводят время в молитвах и в пении священных песней, мы ни мало ни много, не терпя ничего подобного сказанному, из-за небольшого жара и пота, даем себе дерзость не радеть о своем спасении, и оставя священное собрание, блуждать вне, вмешиваясь в растлевающие сборища, ничего здравого не имеющие? [2, 174—5].

51) Скажи ему (не ходящему в церковь): не стыдно ли тебе и не должно ли тебе краснеть пред Иудеями, которые с такою точностию соблюдают свою субботу и еще с навечерия ее оставляют всякую работу? Они как только заметят в пятницу, что солнце подходит к закату, тотчас пресекают все сделки и торговлю прекращают. И если кто, купив у них что-либо пред вечером, вечером принесет им цену купленного, они не согласятся принять ее и взять в руки сребро. Что я говорю о цене купленного? Хоть бы сокровище приходилось получить, они скорее согласятся потерять такое приобретение, чем нарушить закон. Итак Иудеи с такою строгостию соблюдают свой закон, и притом безвременно и так, что это соблюдение никакой уже не доставляет им пользы, но более вредит; а ты, ставший выше тени закона, сподобившийся узреть самое Солнце правды, принадлежащий уже к Царствию Небесному, не хочешь показать такую же ревность к спасительному, какую они показывают к безвременному не на добро себе, но, бывая призываем сюда на малую часть дня, даже и этого не имеешь терпения употребить на слушание божественных словес? Какое можешь ты улучить прощение, скажи мне? Какое можешь представить себе оправдание, благословное и уважительное? Нет, нельзя, никак нельзя улучить какое-либо прощение тому, кто столько нерадив и беспечен, хотя бы он неисчетные выставлял житейские нужды. К тому же не знаешь разве, что если ты, пришедши сюда, поклонишься Богу и пробудешь здесь всю службу, то дела, которые у тебя на руках, потекут благоуспешнее? Житейские у тебя есть заботы. Но для того и спеши сюда, чтобы, Божие стяжав благоволение ради молитвенного здесь пребывания, выйти отсюда с благонадежием на успех, чтобы Бога возыметь споспешником себе в борьбе с затруднениями, чтоб в силу вспомоществования вышнею десницею сделаться необоримым для демонов. Если сподобишься здесь отеческих (иереев) молитв, если причастишься силы общей (братии) молитвы, если послушаешь Словес Божественных, если привлечешь Божию помощь, если, такими огражденный оружиями, выйдешь отсюда, то сам диавол даже воззреть на тебя не возможет, а не только люди злые, у которых только и заботы, как бы кого искусить и оклеветать. Если же прямо из дома пойдешь на торжище, то будучи лишен всех таких оружий, явишься открытым для всех против тебя покушений [3, 176—7].

52) (Второй брак позволителен.) Запрещается только блуд и прелюбодеяние. Их будем бегать, как имеющие жен, так и не имеющие. Не будем постыждать жизнь свою, не будем жить жизнию, достойною посмеяния, не будем вводить в душу свою злой совести. Как тебе будет придти в церковь после обращения с блудницами? Как прострешь ты к небу руки, которыми обнимал блудницу? Как подвигнешь на призывание имени Божия язык и уста, коими целовал блудницу? Какими очами смотреть будешь на честнейших из друзей твоих? Ибо хоть бы никто не знал о грехе твоем, ты сам прежде всех других вынужден будешь стыдить себя и заставлять краснеть, и паче всех телом своим гнушаться. Если б не было так, то чего ради ты бежишь в баню после такого греха? Не потому ли, что почитаешь себя нечистейшим паче всякой нечистоты? Какого другого искать тебе доказательства, сколь нечисто сделанное тобою? Или какого ожидать тебе решения от Бога, когда сам ты, падший в грех, такое имеешь мнение о случившемся? Что таковые нечистыми себя почитают, хвалю и одобряю; но что не в надлежащее место идут они для очищения, за это осуждаю и порицаю. Если б тут телесная только была скверна, то право чаял бы ты отмыться от этих нечистот водами бани; но, душу осквернив и сделав нечистою, такое ищи и очищение, которое ее скверну в силах отмыть. Какая же баня для омытия такого греха? Горячие источники слез, стенания из глубины сердца исторгающиеся, сокрушение непрестанное, молитвы прилежные, милостыни, – и милостыни щедрые, раскаяние в сделанном, обет не покушаться более на такие дела. Так отмывается грех, так очищается душевная скверна: так что, если этого не сделаем, то, хотя бы мы обошли все источники вод, и малой части этого греха не отребим. Конечно, лучше совсем не покушаться на этот срамный грех. Но если уже кто поскользнулся на него как-нибудь, пусть спешит наложить на рану принятую показанные врачевства, полагая прежде всего обет не падать более в то же осквернение. Коли, согрешив, раскаемся, а потом опять на то же покусимся, то никакой не будет пользы от пройденного очищения. Омывшийся и опять падающий в кал тинный – что разоряющий, что построил, и строющий опять, чтоб опять разорить воссозданное, – никакой не получает пользы, всуе трудится и тяготит себя [3, 224].

53) Чего не можем мы исправить собственными своими усилиями, то довершить можем молитвами, – молитвами, разумею, непрестанными. Ибо молиться надобно непрестанно, и всем, и тому, кто в скорби, и тому, кто в радости, и тому, кто в бедах, и тому, кто в благополучии. Кто в радости и благополучии, тому надо молиться, чтоб такое состояние пребыло неподвижным и неизменным и никогда не пресекалось; а кто в скорби и бедах, – чтоб увидеть наконец благоприятное себе изменение своего положения и вкусить сладостного покоя от бед. Покойно тебе живется? Моли Бога, да пребудет нерушимым покой сей. Видишь, что поднимается гроза? Моли прилежно Бога пронести благополучно бурю и восстановить нарушенный покой. Услышан? Благодари за то, что услышан. Не услышан? Продолжай молиться, чтоб услышану быть. Бог нередко отсрочивает дарование по молитве не потому, чтоб гневался и отвращался, но для того, чтоб отдалением дарования долее удержать тебя при Себе, как делают и отцы чадолюбивые. Недостоин ты? Неотступностию моления сделаешь себя достойным. Приступила к Господу хананеянка и сильно взывала: помилуй мя, Господи, дщи моя зле беснуется (Мф. 15, 22). Кто она была? Чужая варварка, псу уподобленная. Но неотступностию моления сделалась достойною услышания, – и не только услышана, но и похвалена: о жено, велия вера твоя (ст. 28). В начале прошения Господь ничего ей не ответил; но когда она однажды, дважды и трижды приступала с молением, тогда лишь явил ей милость Свою: буди тебе, якоже хощеши, концом сим уверяя нас, что и вначале Он отлагал дарование, не имея намерения совсем отказать просящей, но желая показать терпение жены и нам дать урок в молитве терпеть (Кол. 4, 2). Нет ничего сильнее теплой и усердной молитвы [3, 319—20].

54) Когда молимся, тогда наипаче нападает на нас злобный к нам диавол. Видит он величайшую нам пользу от молитвы; почему всячески ухитряется сделать, чтоб мы воротились отсюда из церкви домой с пустыми руками. Знает он, добре знает, что если пришедшие в храм приступят к Богу с трезвенною молитвою, выскажут грехи свои и теплою сокрушатся о том душою, то отойдут отсюда, получив полное прощение: человеколюбив бо есть Бог. Почему предупреждает отвести их чем-либо от молитвы, чтоб они ничего и не получили. И это делает он, не насилуя, но мечтаниями приятными развлекая ум и чрез то наводя леность к молитве. Сами виноваты мы, что самоохотно отдаемся в его сети, сами себя потому лишаем благ молитвы, – и никакого не имеем в этом извинения. Усердная молитва есть свет ума и сердца, свет неугасаемый, непрестанный. Почему враг бесчисленные помыслы, как облака пыли, вливает в умы наши и даже такое, о чем мы никогда не думали, собирая, вливает в души наши во время молитвы. Как иногда порыв ветра, нападши на возжигаемый свет светильника, погашает его: так и диавол, увидев возжигаемыми в душе пламени молитвы, спешит навеять оттуда и отсюда бесчисленные заботливые помыслы и не прежде отстает от этого, как когда успеет погасить занявшийся свет. В таком случае будем поступать так, как поступают те, которые возжигают светильники. Те что делают? Заметив, что подступает сильное дуновение ветра, они загораживают пальцем отверстие светильника и таким образом не дают ветру доступа внутрь, потому что, ворвавшись внутрь, он тотчас погасит огонь. То же и в нас. Пока совне приражаются помыслы, мы можем еще противостоять им; когда же отворим двери сердца и примем внутрь врага, то не сможем уже нисколько противостоять им. Враг, погасив в нас всякую добрую память и помышление святое, делает из нас коптящий светильник: тогда в молитве лишь уста произносят слова пустые. Поэтому как те, возжигатели светильников, палец налагают на отверстие светильника, так и мы заградим дверь сердца трезвенным помыслом и тем пресечем злому духу вход туда, чтоб, вошедши, он не погасил там света молитвы [3, 358].

55) Молился Исаак об отъятии бесчадия Ревекки, жены своей, и услышал его Бог (Быт. 25, 21). Не подумай, что он, как только призвал Бога, так и услышан был. Нет, много времени прошло у него в молитве о том к Богу. Двадцать лет молился он об этом Богу. Сорок лет было ему, когда взял за себя Ревекку (ст. 20); а когда родились у него дети, было ему шестьдесят лет (ст. 26). Двадцать лет бесчадствовала Ревекка, и во все это время Исаак молился Богу. Итак, не стыдно ли нам, не следует ли нам закрывать лица свои, видя, как праведник двадцать лет терпит в молитве и не отступает, а мы после первой или второй молитвы часто соскучиваемся и дерзаем держать неудовольствие на неуслышание? И притом он великое имел к Богу дерзновение, и однако ж не роптал на отложение дарования, а терпеливо ожидал его; мы же бесчисленным множеством заваленные грехов, с лукавою живя совестью, не показав Господу никакого благоугождения, если, прежде чем изречем свое прошение, не бываем услышаны, теряем терпение, падаем духом и бросаем молитву. Оттого и отходим отсюда всегда с пустыми руками. Кто из нас двадцать лет молился Богу об одном чем-либо, или хоть двадцать каких-либо месяцев [3, 361—2]?

56) Недовольно для спасения нашего молиться, если при том не будем молиться по тем законам, которые положил для сего Христос. Какие же Он положил законы? Молиться за врагов, хотя бы они много нас опечалили. И если не будем этого исполнять, то погибли мы, как видно из того, что было с фарисеем. Ибо если этот, не против врагов молясь, а только потщеславившись, такое понес наказание, то какое наказание ожидает тех, которые многие и долгие творят молитвы против врагов! Что делаешь ты, человек? Стоишь, испрашивая прощения грехов, или гневом наполняешь душу свою? Когда надлежит нам быть кротчайшими всех, потому что беседуем к Господу всемилостивому, молимся Ему о грехах своих, просим себе милости, человеколюбия и прощения; тогда ли прилично свирепствовать, предаваться зверству и горечью исполнять уста свои? И как, скажи мне, можем мы с тобою улучить спасение, вид держа просителей, а слова произнося гордостные и преогорчевая тем своего Владыку? Вошел ты, чтоб уврачевать собственные свои раны: это время умилостивления, время умоления и стенаний, а не гнева, – слез, а не раздражения, – сокрушения, а не негодования. Зачем возмущаешь порядок вещей? Зачем сам против себя воюешь? Зачем разоряешь собственное построение? Молящемуся прежде всего другого надлежит быть мирну душою, иметь ум, смиренно настроенный, и сердце сокрушенное; а против врагов вопиющий никак не может ничего такого исполнить, потому что он полон гнева и не способен иметь кроткие чувства [3, 366].

57) Когда увидишь, что породились какие-либо затруднения или в супружестве, или в положении прочих житейских вещей, призывай Бога на помощь. Это есть самый лучший способ разрешения встречающихся затруднений. Оружие молитвы есть самое сильное. Это я часто говорил, и ныне говорю, и не перестану говорить. Хоть ты – грешник, – смотри на мытаря, который не получил отказа, но столько грехов своих очистил. Хочешь ли знать, какова сила молитвы? Не сильно у Бога столько дружество, сколько молитва. И это не мое слово: не посмел бы я от своего ума произнесть такое положение. Послушай из Писаний, как дружба не сделала того, что сделала молитва. Кто от вас, говорит Господь, имать друга и идет к нему в полунощи, и речет ему: друже, даждь ми взаим три хлебы, понеже друг прииде с пути ко мне, и не имам чесо предложити ему: и той извнутрь отвещав речет: не твори ми труды: уже двери затворени суть, и дети моя со мною на ложи суть: и не могу востав, дати тебе. Глаголю вам: аще и не даст ему востав, зане друг ему есть, но за безочество его, востав даст ему елика требует (Лк. 11, 5—8). Видишь как, чего не сильна была сделать дружба, то сделала неотступность (моления)? Поелику проситель был друг, то, чтоб ты не подумал, что по этой причине имела успех просьба, Господь сказал: аще и не даст ему, зане друг ему есть, но за безочество его даст ему. Если и не сделает, говорит, этого дружба, но неотступность сделает то, для чего не сильна была дружба. Но где же было так на деле? На мытаре. Мытарь не был друг Богу, но сделался другом. Так и ты, хотя бы враг был, неотступностью сделаешься другом. Посмотри и на Сирофиникиссу, и послушай, что говорит ей Господь: несть добро отъяти хлеба чадом, и поврещи псом (Мф. 15, 26). Как же Он сделал это, если оно нехорошо? Неотступностью жена достигла сего блага, да уразумеешь, что чего мы недостойны, того достойными делаемся посредством неотступного моления [3, 370].

58) Не говори: грешен я, не имею дерзновения, не смею молиться. Тот и имеет дерзновение, кто думает, что не имеет дерзновения; как наоборот, кто думает, что имеет дерзновение, отнимает силу у дерзновения, как фарисей. Кто почитает себя отверженным и бездерзновенным, тот паче будет услышан, как мытарь. Смотри, сколько на это имеешь примеров, – Сирофиникиссу, мытаря, разбойника на кресте, друга в притче, три хлеба просившего и получившего их не по дружбе, а по неотступности прошения. Всякий из этих, если б сказал: грешен я, постыжден и потому не могу приступить с прошением, ничего бы и не получил. Но как каждый из них не на множество взирал грехов своих, но на богатство человеколюбия Божия, то воздерзновенствовал и восприял смелость, и будучи грешником, стал просить того, что выше его достоинства, и получил, чего желал. Воспоминая все сие, будем молиться непрестанно, с трезвением, дерзновением, с благими надеждами, со многим усердием. Будем молиться и за врагов и за друзей, и конечно получим все благопотребное. Человеколюбив бо есть Даятель, – и не столько мы желаем получать, сколько Он желает давать [3, 370—1].

59) Хотя и вне церкви находишься, взывай и говори: помилуй мя! не губами только шевеля, но из сердца вопия. Ибо Бог слышит и молча вопиющих к Нему. Не место требуется, но благонастроенное сердце. Иеремия во рве тинном был и Бога имел с собою; Даниил в яме со львами сидел, и Божиим покрываем был благоволением: три отрока, в пещь огненную вверженные, хвалебными песнями Бога преклонили на милость; разбойник распят был, но крест не помешал ему рай отверсть; Иов сидел на гноищи, и Бога милостивым к себе соделал; Иона во чреве китове был, и Бог услышал его. Хоть в бане будешь молись, хоть в пути, хоть на одре, – и где бы ты ни был, молись. Ты сам – храм Божий, не ищи другого места для молитвы: нужно только молитвенное настроение ума и сердца. Море было впереди, позади Египтяне, посреди Моисей. Для молитвы крайнее стеснение, и однако же молитва была пространнейшая. Позади гнались Египтяне, впереди стояло море, посреде – молитва. Моисей ничего не говорил, но Бог сказал ему: что вопиеши ко Мне (Исх. 14, 15)? Уста не говорили, но сердце вопияло. И ты, возлюбленный, всегда и везде так прибегай к Богу! Бог – не человек, чтоб идти к Нему в известное место. Он всегда и везде близ есть. Если желаешь о чем-либо просить человека, спрашиваешь, что он делает, занят чем или отдыхает. Идя к Богу, ничего такого разведывать не нужно. Где ни приступишь к Нему и ни призовешь Его, слышит. Скажи: помилуй мя, – и Бог уже близ есть. Еще глаголющу ти, говорит Он сам, реку: се Аз (Ис. 58, 9). О глас, преисполненный человеколюбия? Не ожидает и окончания молитвы: не успеешь кончить молитвы, как уже получишь дарование [3, 458—9].

60) Когда скажу кому: молись, проси Бога, умоляй Его, – отвечает иной: просил единожды, дважды, три, десять, двадцать раз, – и все не получаю просимого. Не отступай, брате, пока не получишь. Концом моления да будет получение просимого. Тогда перестань, когда получишь; или лучше и тогда не переставай, но все продолжай молиться. Пока не получишь, молись, чтоб получить; а когда получишь, молись благодаря, что получил [3, 458].

61) Многие входят в церковь, прочитывают тысячи стихов и выходят, но не помнят, что читали. Уста двигались, а слух не слыхал. Сам ты не слышишь своей молитвы, а хочешь, чтобы Бог слышал твою молитву? Я преклонил, говоришь, колена; но ум твой блуждал вне. Тело твое было внутрь церкви, а мысль вне ее. Уста говорили молитву, а ум считал барыши, обдумывал сделки и обмен товаров, обозревал поля и прочие имения и вел беседы с друзьями. Злый диавол, зная, сколь полезна для нас молитва, наипаче нападает помыслами во время ее. Часто праздно лежим мы на одре и никаких не имеем помыслов. Но пришли помолиться, – и помыслы бесчисленны. Это враг хлопочет, чтоб мы отошли от молитвы ни с чем [3, 458].

62) Видишь, возлюбленне, что все в Божественном Писании написанное, не для другого чего предано памяти, как для пользы нашей и спасенья рода человеческого. Поучаяся в нем, всякой из нас находит и налагает на раны свои соответствующие врачевства. Для того всякому открыт доступ до него, и всякому желающему удобно найти требуемое для томящей его болезни врачевство, воспользоваться им и получить наискорейшее оздравление; только пусть не отвергает предлагаемого врачевства, а с охотною покорностию примет его. Ибо нет ни одной, из схватывающих человеческое естество болезней, – ни душевной, ни телесной, – для которой не нашлось бы здесь врачевства. И вот смотри! Входит кто сюда, печалию томимый и житейскими обстоятельствами теснимый и оттого одолеваемый малодушием; но вошедши сюда и тотчас услышав слова пророка: вскую прискорбна еси, душе моя, и вскую смущаеши мя? Уповай на Бога, яко исповемся Ему, – спасение лица моего и Бог мой (Пс. 41, 6, 4), – достаточное приемлет утешение и отходит отрясши всякое малодушие. Иной, крайнею бедностию томимый, скорбит и мучится, особенно видя, как к другим течет богатство, и они надымаются и с такою выступают пышностию. Но слышит он слова пророка: возверзи на Господа печаль твою, и Той тя препитает (Пс. 54, 23). И еще: не бойся, егдаразбогатеет человек, или егда умножится слава дому его: яко егда умрети ему, не возмет вся (Пс. 48, 17, 18), – и воодушевляется терпеть благодушно долю свою. Иной опять скорбит, подвергшись наветам и клевете, и жизнь вменяет не в жизнь, нигде не находя человеческой помощи. Но и этот от того же пророка получает урок, – в подобных обстоятельствах не к человеческой прибегать обороне, но поступать, как он говорит о себе: оболгаху мя, аз же моляхся (Пс. 108, 4). Видишь, где ищет он содействия и помощи? Другие, говорит, сплетают козни, клеветы и наветы; я же прибегаю к стене необоримой, к якорю надежному, к пристани неволненной, – к молитве, которою все трудности делаются для меня легкими и удобоодолимыми. Иной еще, будучи отвергнут и презрен прежде ему помогавшими и оставлен друзьями, смущается и мятется помыслами. Но и он, если захочет прийти сюда, услышит потребные ему слова блаженного сего пророка: друзи мои и искреннии мои прямо мне приближишася и сташа, и ближнии мои отдалече мене сташа: и нуждахуся ищущи душу мою, и ищущи злая мне глаголаху суетная, и льстивым (ковам) весь день поучахуся (Пс. 37, 12, 13). Видишь, как те до самой смерти сплетали наветы и непрестанную вели войну? Ибо весь день означает – всю жизнь. Что же делал он, когда те так наветовали на него и такие строили ему ковы? Аз же, говорит, яко глух не слышах, и яко нем не отверзаяй уст своих: и бых яко человек не слышай и не отверзаяй уст своих (ст. 14, 15). Видишь преизбыточество любомудрия, как он, противоположных держась путей, одерживал верх? Те ковы сплетали, а он и уши затыкал, чтоб даже не слышать о том. Те все время изощряли язык и поучались суетностям и козням, а он молчанием обезоруживал их манию (злые замыслы). Почему же он так поступал, и, когда строили против него ковы, он держал себя, будто глухой и немой, не имеющий ни слуха, ни языка? Послушай, что сам он говорит о причине такого любомудрия. Яко на Тя, Господи, уповах (ст. 16). Поелику, говорит, я на Тебя возложил все упование мое, то никакой уже у меня заботы нет о том, что те делают. Ибо единое Твое мановение довольно к тому, чтобы рассеять и сделать бесплодными все их наветы и ковы, и ничему из заготовленного ими не дать перейти в дело. Видите, как во всякой нужде, беде и скорби, можно здесь получить пригодное врачевание и отойти отсюда отрясши всякую житейскую печаль. Посему я и умоляю вас: почаще сюда приходить и тщательно внимать тому, что читается здесь, из Божественных Писаний, и не только здесь внимать Писаниям, но и дома брать в руки Священные Книги и усердно усвоять себе прочитываемое. Ибо великая отсюда произойдет польза [4, 261—2].

63) С постом надобно соединять молитву. А что воистину так должно, слушай, что говорит Христос: сей род ничимже изыдет, токмо молитвою и постом (Мф. 17, 20). И об апостолах пишется, что, по утверждении в вере душ учеников в Дервии, Листре и Ликаонии, они помолившеся с постом, предаша их Господеви (Деян. 14, 2, 3). Опять и апостол говорит: нелишайте себе друг друга, точно по согласию до времене, да пребываете в посте и молитве (1 Кор. 7, 5). Видишь, как пост имеет нужду в содействии с этой стороны? – И молятся тогда более трезвенно, так как ум тогда бывает быстродвижнее, не будучи тяготим злою ношею страстей [4, 279].

64) Молитва есть великое оружие, великое ограждение, великое сокровище, великое пристанище, безопасное убежище: только если трезвенно приступаем к Владыке и, отвсюду собрав ум свой, в таком настроении вход пред Него совершаем, никак не допуская врагу нашего спасения прокрасться к нам. Ибо он, зная, что в это время мы, исповедав грехи свои и показав Врачу раны свои, можем получить совершенное уврачевание, сильнее на нас нападает и всякие употребляет хитрости, чтоб отбить нас от молитвы и ввергнуть в нерадение и рассеянность. Почему будем трезвиться, умоляю вас, и, зная козни врага, в это наипаче время стараться отражать его, как бы видя его присущим и пред очами нашими стоящим, и, отрывая всякий помысл, возмущающий ум наш, всецело простираться горе, делая моление наше настоящею молитвою, чтоб не только язык произносил слова молитвы, но и ум сшествовал глаголемому. Если же язык будет произносить слова, а ум вне будет влаяться, то домашние пересматривая вещи, то торжищные воображая дела, то никакой не будет нам пользы, а паче осуждение. Св. Павел внушает нам молиться на всяко время духом (Еф. 6, 18), – не языком только, но и в самой душе, – духом. Духовны да будут наши моления, да трезвенствует при сем помысл и ум да простирается вместе с словами [4, 280].

65) Великое благо – молитва. Если, разговаривая с добродетельным человеком, получаем не малую пользу, то с Богом беседовать сподобившийся, каких ни получит благ? Ибо молитва есть беседа с Богом. Что это так, послушай, что говорит пророк: да усладится Ему беседа моя (Пс. 103, 34), т. е. глаголание мое с Богом да явится приятным Ему [4, 280].

66) Разве не может Бог даровать нам потребное, прежде прошения нашего? Но Он ожидает моления нашего, чтобы от него взять повод праведно сподобить нас своего особого промышления [Там же].

67) Хотя получим просимое, хотя не получим, пребудем в молитве. И благодарны будем не только тогда, когда получим, но и когда не получим. Ибо не получить, когда того хощет Бог, не меньшее есть благо, как и получить. Ибо мы не знаем, что нам полезно, так как сие знает Бог. Почему и получение и неполучение почитая равным благом, за то и другое должны мы благодарить Бога. Не дивись, что мы не знаем, что нам полезно. И Павел, сей дивных тайн созерцатель, не знал, что ему полезнее, – и в неведении молился о неполезном. Было нечто тяготящее его, и он молился избавить его от того. И не однажды молился, но говорит: о сем трикраты Господа молих (2 Кор. 12, 8). Но не получил просимого. Что же? Тяжело это ему было? Скорбно? Неприятно? Никак нет. Господь сказал ему: довлеет ти благодать моя: сила бо моя в немощи совершается. И св. Павел вот чем ответил на это: сладце убо похвалюся паче в немощех моих (ст. 9). Не только, говорит, не ищу избавиться от тяготящего меня, но мне сладко даже хвалиться тем. Видишь, сколь благодарна эта душа? Видишь, какова любовь ее к Богу? Послушай, что еще в другом месте говорит тот же апостол: о чесом бо помолимся, якоже подобает, не вемы (Рим. 8, 26). Невозможно, говорит, нам людям знать все до точности. Почему надобно предоставить Творцу нашего естества определение полезного для нас, и то с радостью и полным удовольствием принимать, что Он одобрит, не на видимость случающегося смотря, а на то, что оно благоугодно Господу [4, 280—1].

68) Нашим да будет всегдашним делом прилежать молитвам и не унывать при медленности услышания, но являть терпеливое благодушие. Будем приучать себя к тому, чтоб прилепиться к молитве, – и молиться и днем и ночью, особенно ночью, когда никто не докучает делами, когда улегаются помыслы, когда вокруг все безмолвствует, и ум полную имеет свободу возноситься ко Врачу душ. Если блаженный Давид, царь вместе и пророк, столькими озабочиваемый и утомляемый делами, полночь посвящал молитве, как сам говорит: полунощи востах исповедатися Тебе о судьбах правды Твоея (Пс. 118, 62), то мы частную и немногодельную проводя жизнь, что можем сказать в свое оправдание, не поступая так, как он? Будем же и мы подражать ему, люди простые – царю, проводящие жизнь немногоделовую и покойную тому, кто в диадеме и порфире превосходил жизнь монахов. Ибо слушай, что еще говорит он в другом месте: быша слезы моя мне хлеб день и нощь (Пс. 41, 4). Видишь душу, в непрестанном сокрушении пребывающую? Пищею, говорит, моею, хлебом моим, моею трапезою было не другое что, как слезы мои, днем и ночью проливаемые. И еще: утрудихся воздыханием моим, измыю на всяку нощь ложе мое (Пс. 6, 7). Что прекраснее этих очей, как маргаритами приукрашенных, таким обильным дождем слез? Видел ты царя днем и ночью предающегося слезам и молитве; посмотри теперь учителя вселенной, заключенного в темницу вместе с Силою и всю ночь проводящего в молитве, несмотря ни на узы, ни на страдания от побоев, которые не только не помешали молитве, но сделали ее еще более горячею и пламенеющею любовью ко Господу. В полунощи, говорят Деяния, Павел и Сила молящеся пояху Бога (16, 25). Давид на царстве в диадеме в слезах и молитве всю проводил жизнь. Апостол, до третьего неба восхищенный, неизреченных тайн откровений сподобившийся, находясь в узах, в полночь молитвы и песни возносил к Господу. И царь, в полночь вставая, исповедался Господеви; и апостолы в полночь совершали песнопения и прилежные молитвы. Им будем подражать и мы, непрерывностию молитв ограждая жизнь свою от всего неприятного и бедственного. Всякое место и всякое время пригодно для такого деяния. Если ты имеешь ум очищенным от нечистых страстей, то будь ты на торжище, будь дома, будь в дороге, будь в судилище, будь на море, будь в мастерской, – и где ты ни будь, везде, призвав Бога, можешь улучить просимое [4, 281—2].

69) Анна, мать Самуила, окрыленная любовию к Богу, возвела ум свой на небеса и, как бы самого Бога зря, молилась Ему со всею теплотою. Что же говорила она? Сначала ничего, но пред начатием молитвы положила глубокие воздыхания и раздирающие стенанья и испустила потоки горячих слез. Как сухая и жесткая земля, ниспадшим на нее дождем оросившись и умягчившись, делается способною к порождению плодов, так было и с сею женою. Умягченная плачем душа породила сильную молитву: умиленна душею, помолися Господу: Адонаи Господи Елои Саваоф (1 Цар. 1, 10, 11). Не одним призвала она Его словом, но многими, к Нему прикладными, являя свою к Нему любовь и горячее расположение. Самую же молитву внушила болезненная скорбь сердца. Она скоро была услышана, потому что прошение ее было написано крайне разумно. Таковы обычно бывают молитвы, исходящие из души, раздираемой скорбию. Вместо хартий был у ней ум, вместо пера язык, вместо чернил слезы. Почему доныне читается ее прошение: ибо письмена, написанные такими чернилами, остаются неизгладимыми [4, 640].

70) Ничего нет равного молитве, ничего нет сильнее веры. То и другое показала нам Анна. Ибо приступив к Богу с сими дарами, она получила все, чего желала: и естество свое бесплодное исправила, и стыд бесчадия отъяла, и поношения ревнивой (пары своей) пресекла и к великому востекла дерзновению, когда с камня неплодоносившего сжала клас обильный. Вы слышали и знаете, как она молилась и просила, как умолила и получила, как родила, воспитала и Богу посвятила своего Самуила: так что не погрешит, кто эту жену назовет материю и вместе отцом детища. Ее молитвы, слезы и вера были началом рождения, хотя не бессеменного. Ей будем подражать мужи, ей подражайте жены. Эта жена есть учитель того и другого рода. Какие из вас бесплодны, не отчаивайтесь; какие стали матерями, воспитывайте детей, как она. Все поревнуем любомудрию жены сей прежде рождения, вере в рождении и попечительности по рождении [4, 643].

71) Умножи молящися пред Господем (1 Цар. 1, 12). Две добродетели указывают в Анне слова сии: терпеливое пребывание в молитве и бодренность ума; первое словом: умножи, а второе – словом: пред Господем. Все мы молимся, но не все пред Господом. Ибо, если, когда тело простерто на земле и в устах журчит молитва, ум носится то по дому, то по торжищу, как может потом сказать таковый, что он молился пред Господом? Пред Господом молится тот, кто отвсюду собирает душу свою, и, разобщившись с землею, весь преселяется на небеса и всякой человеческий помысл извергает из души, как и эта жена сделала тогда; ибо она, всю себя собравши и ум простерши к Богу, так призывала Бога из наболевшей души. Но как же говорится: умножи, когда молитва ее была не многословна? Умножи значит: часто произносила то же, одни и те же повторяя слова долгое время, не утомлялась и не отступала. Так и Христос Господь повелел в Евангелии молиться. Ибо сказавши ученикам, чтоб не молились по-язычески, многословя в молитве, Он указал меру молитвословия (Мф. 6, 7) и тем показал, что то, чтобы быть услышану, не от множества молитвенных слов зависит, а от трезвенности и бодренности ума молящегося. Но как же, скажет кто, притчею Он учил, что должно всегда молиться и не унывать, если не должно молиться многословно? Как и св. Павел заповедует в молитве пребывать (Рим. 12, 12) и непрестанно молиться (1 Сол. 5, 17)? Ибо не многословить в молитве, а между тем непрестанно молиться, – одно другому противно. Нет, это нисколько одно другому не противно, а напротив, одно с другим совершенно согласно. И Христос Господь и св. Павел велят частые, но краткие творить молитвы, с малыми промежутками [4, 645—6].

72) О св. Анне пишется, что во время молитвы уста ее двигались, а слов не было слышно. Это и есть настоящая молитва, когда вопли возносятся извнутрь, когда молитва выражается не тоном голоса, но устремлением ума. Так молился и Моисей, которому, когда он ничего не произносил устами, Бог сказал: что вопиеши ко мне (Исх. 14, 15)? Люди слышат только этот звуковый голос, а Бог прежде его слышит то, что вопиется внутри. Почему возможно и без вопияния быть услышану, и ходя по торжищу молиться умом со всем усердием, и сидя с друзьями или другое что делая, воплем крепким призывать Бога, – внутренним, разумею, – не делая сего явным никому из присущих. Это делала тогда и св. Анна. Глас ея не слышашеся (1 Цар. 1, 13). Но Господь услышал ее. Таков был ее внутренний вопль [4, 646].

73) И воставши Анна по ядении их в Силоме, ста пред Господем (ст. 9). Видишь? Какое время другое делают временем отдыха сладкого, то она сделала временем молитвы, и после трапезы поспешила к месту молитвы и излила потоки слез, представляя Богу ум целомудрствующий и трезвенствующий. Она и после трапезы так прилежно и усердно молилась, что получила дар сверхъестественный. Так жена сия подает нам пример – молиться и после трапезы. И сколько было бы пользы, если б мы взялись подражать сему! Ибо помышляющий о молитве после трапезы не станет много пить и не допустит себя до опьянения, не станет и есть много и не допустит себя до пресыщения. Ожидание, что надо будет молиться после трапезы, будет у него уздою для помыслов, чтоб в меру касаться всего предлежащего: а это и для души и для тела будет великим благом. Трапеза, молитвою начинающаяся и молитвою преемлемая, никогда не оскудеет, но обильнее источника всякое нам доставит благо. Где молитва и благодарение, там присещает благодать Св. Духа: оттуда бегут демоны и вся противная сила отступает. Думающий после трапезы обратиться к молитве не дерзнет во время трапезы сказать что-либо неуместное, и, если скажет, тотчас опомнится и раскается. Посему должно, и приступая к трапезе, и окончив ее, молиться Богу и благодарить Его [4, 650].

74) Возьмем и мы в учительницы себе св. Анну, будем всегда и во всем прибегать к Богу и у Него просить себе всего потребного. Ибо ничего нет равного молитве: она невозможное делает возможным, трудное удобным, стропотное гладким. Ее и блаженный Давид всегда держал, почему и говорит: седмерицею днем хвалих тя о судьбах правды Твоея (Пс. 118, 164). Если царь, муж в бесчисленные погруженный заботы и всюду развлекаемый, столько раз в день призывает Бога, то какое можем иметь оправдание или извинение мы, такую праздную проводящие жизнь, что не молимся так часто, имея притом получить от сего такие великие плоды? Ибо человеку, с надлежащим усердием молящемуся и Бога часто призывающему, невозможно, никак невозможно согрешить когда-либо. И вот почему это так. Кто, согрев сердце свое и душу возбудив, весь переселяется на небо и так призывает Владыку своего, исповедуя грехи свои и прося прощения в них, тот при таких расположениях естественно всякое отлагает житейское попечение, окрыляется и становится высшим человеческих страстей. Потому после молитвы, врага ли увидит он, уже не будет смотреть на него, как на врага, женщину ли красивую, не увлекается ее видом, потому что огнь, молитвою возжегшийся внутрь, еще пребывает в нем и отражает всякий неуместный помысл. Но как нам, человекам сущим, обычно охлаждаться, то когда, по прошествии двух или трех часов после молитвы, заметишь, что породившаяся в тебе теплота начинает мало-помалу рассеиваться и слабеть, – прибегай скорее опять к молитве и согрей охлаждающееся твое сердце. Если будешь так делать в продолжение всего дня, согреваясь частыми молитвами чрез удобные промежутки, то не дашь диаволу повода или доступа к своим помыслам. Если будешь так поступать, то какие бы ветры ни подули против тебя, – искушения, скорби, неприятные помышления, и что бы то ни было тяжелое, – не возмогут они повалить и разрушить дома твоего, частыми молитвами тако крепко связуемого. Скажешь: но как же можно человеку житейскому, или приставленному к разбирательству дел судных, по три часа в день стоять на молитве и еще в церковь ходить? Возможно, и очень удобно. В церковь ходить не всякому удобно, а молиться всякому и везде можно. Ибо в молитве требуется не столько глас молитвенный, сколько мысль, к Богу обращенная, не столько рук воздеяние, сколько души горе устремление, не столько положение молящегося, сколько настроение сердца молитвенное. Так и делай. Восстенай горце, помяни грехи свои, воззри на небо и скажи в сердце своем: Помилуй мя Боже! И ты совершил молитву [4, 666—7].

75) Не будем прикрываться предлогами, говоря, что нет вблизи молитвенного дома. Нас самих благодать Св. Духа благоволит содевать храмами Божиими, если будем трезвенствовать, так что нам повсюду есть полное удобство молиться. Наше служение Богу не таково, какое прежде было у Иудеев, имевшее много чувственного и нуждавшееся в видимых вещах и действиях. Там молящемуся о чем-либо надлежало придти в храм и принести вещество для жертвы, для совершения коей опять потребны нож, огонь, дрова и другое что-нибудь. Здесь же ничего такого; но где бы ты ни был, с собою имеешь и жертвенник, и нож, и святилище, – сам будучи и иереем, и жертвенником, и святилищем. Где бы ты ни был, можешь воздвигнуть алтарь, показав только трезвенствующее расположение; место не мешает, не мешает и время; и хоть колен не преклонишь, хоть в грудь не будешь ударять, ни рук к небу простирать, а только покажешь теплоту чувства к Богу, – ты совершил, как следует, дело молитвы. Можно и женщине сидящей за прялкою или ткацким станком воззреть на небо умом и тепло призвать Бога. Можно и мужчине, на торжище вступившему или одиноко шествующему прилежные творить молитвы. И тому, кто сидит в лавке и шьет что кожаное, можно душою своею возноситься к Богу. И слуге, когда покупает что, или взбегает наверх и сбегает вниз по делу услужения господину дома, или стоит пред очагом в кухне можно усердные творить молитвы в сердце, если некогда сходить в церковь. Бог не стыдится места: одного ищет, – теплого сердца и души целомудренной. Итак убеждаю вас, и в церковь чаще ходите, и дома на спокое молитесь; когда способно, колена преклоняйте и руки воздевайте; а когда случится быть посреди многих других, то из-за этого не оставляйте молитвы, но тем способом, какой я сейчас указал любви вашей, призывайте Бога в уверенности, что тем не менее получите просимое [4, 667—8].

76) Не обилие слов умоляет Бога, но чистая душа, ревнующая о доброделании. К тем людям, которые, живя порочно, надеются обилием слов умолить Бога, смотри, что Он говорит: аще умножите моление, не услышу вас: егда прострете руки, отвращу очи Мои от вас (Ис. 1, 15). Св. пророк Давид говорит: внегда призвати ми, услыша мя Бог правды моея (Пс. 4, 2), – т. е. Бог, видящий правду мою. Никто пусть не думает, будто он превозносится, говоря это. Он говорит это не с тем, чтобы превознести себя самого, но чтобы предложить некое наставление и увещание, весьма полезное для всех. Дабы кто-нибудь не сказал: он был услышан, потому что он Давид, а я не буду услышан, потому что я мал и незначителен, – он внушает, что и его Бог слышит не без причины и тебя не слышит не напрасно и не случайно, но всегда смотрит на дела. Если ты имеешь дела, которые могут ходатайствовать за тебя, то, конечно, будешь услышан; и напротив, если ты не имеешь их, то, хотя бы ты был Давидом, не возможешь умолить Бога. Кто к Богу, любящему правду, приступает с правдою, тот не отойдет от Него ни с чем: напротив, кто приступает к Нему без ней, или осквернившись противоположными ей пороками, тот хотя бы просил тысячи раз, не будет иметь успеха, потому что не имеет с собою того, что может умолить Бога [5, 40].

77) Если обращающийся с каким-либо дивным мужем получает великую пользу от самого сего обращения, то тем более – непрестанно беседующий с Богом. Но мы не знаем надлежаще, сколько пользы бывает от молитвы, потому что невнимательно молимся и молитвы совершаем, не как заповедал Бог. Когда мы намереваемся говорить с кем-либо из людей, которые выше нас, то наперед приводим в порядок и внешний вид свой, и положение тела, и одежду, и все и потом уже вступаем в беседу; а когда приступаем к Богу, то зеваем, передвигаемся с места на место, оглядываемся, скучаем и хоть иногда преклоняем колена, но мыслями блуждаем по торжищу. Когда бы мы с надлежащим благоговением приступали к молитве, помня, что с Богом имеем в ней беседовать, то узнали бы еще прежде получения просимого, сколь великую пользу получаем от самой молитвы, яко молитвы. Человек, научившийся беседовать с Богом в молитве, как должно беседовать беседующему с Богом, будет наконец как Ангел: душа его отрешается при сем от уз тела, так помысл его бывает высоковосходен, так переносится на небеса, так не внимает ничему житейскому, так становится пред самым Престолом Царским, хотя бы был беден, хотя бы слуга, хотя бы простец и неученый [5, 41].

78) Бог не требует от молящегося красоты речи и искусного сложения слов, но душевной теплоты и усердия. Коли он в таком расположении изречет пред Ним благоугодное Ему, то отойдет от Него, все получив. Видишь, какое удобство? У людей бывает так, что, приступая к кому-либо с прошением, нужно подобрать и особые слова. А здесь ничего такого не нужно; но имей ты трезвенный ум и ничто не помешает тебе быть близ Бога. Бог приближаяйся аз есмь, глаголет Господь, а не Бог издалеча (Иер. 23, 23); так что если мы далеки от Него, то причиною этому мы сами, а Он всегда близ есть. Но что я говорю, что здесь не нужно заботиться об искустве в слове? Часто не нужно бывает и голоса. Ибо, если и в сердце своем только изречешь Ему нужду свою и призовешь Его как должно, то и в таком случае Он услышит тебя. Так услышал Он Моисея, так услышал Анну [5, 42].

79) Вот угодный Богу образ молитвы! Приступив к Богу с трезвенным умом, с душою сокрушенною и потоками слез, не проси ничего житейского, будущего ищи, о духовном умоляй, не молись против врагов и ни на кого не держи злопамятства, изгони из души все страсти, сокрушайся о грехах, держи в порядке свое внутреннее, изъявляй готовность на всякую уступчивость и на то, чтоб язык свой обращать лишь на добрые о других речи, не вплетайся ни в какое дело ни согласием, ни содействием, не имей ничего общего с общим врагом вселенной, т. е. с диаволом. Ибо таким образом ты будешь праведным; а будучи праведным, услышан будешь, имея правду своею заступницею [5, 43].

80) Ущедри мя и услыши молитву мою (Пс. 4, 2). Что ты говоришь? Выше поминал о правде, а здесь обращаешься к щедротам и милости? И какая тут может быть последовательность? Великая и весьма сообразная с предыдущим. Ибо, хотя бы мы сделали бесчисленное множество дел добрых, но услышаны бываем по щедротам и человеколюбию; хотя бы мы взошли на самый верх добродетели, но спасаемся все же по милости. Отсюда научаемся, что с правдою потребно иметь сердце сокрушенное. Если кто и грешником будет, но станет молиться со смирением, – что уже есть часть добродетели, – то многое может получить: напротив, если кто и праведником будет, но приступит в молитве к Богу с гордостью, то лишится всех благ. Тому и другому научили нас своим примером мытарь и фарисей. Поучись у мытаря, не стыдясь взять себе в учители того, кто так прекрасно совершил дело молитвы, что всего достиг одними словами. Так как душа его хорошо была уготована, то и одно слово сильно было отверсть ему небо. Как же она была уготована? Он самого себя окаявал, ударял в грудь и не дерзал даже очей возвести на небо. Если и ты таким же образом будешь молиться, то сделаешь молитву свою легчайшею пуха [5, 44].

81) Молитвы бывают услышаны не просто, какие ни есть, но молитвы, совершаемые по закону Божию. Какие же это? Те, в которых испрашивают того, что прилично Богу даровать, а не просят того, что противно Его законам. Кто же, скажешь, столько дерзок, чтоб просить Бога сделать то, что противно законам Его? Тот, кто молится на врагов своих: ибо это не согласно с законом, от Него положенным. Он говорит: отпускайте должникам своим (Мф. 6, 14). А ты Того Самого, Кто повелевает тебе прощать врагам, призываешь на врагов. Может ли быть что-либо хуже такого безумия? Молящемуся должно иметь и вид, и мысли, и чувство просителя. Зачем же ты принимаешь другое лицо, лицо обвинителя? Как можешь ты получить прощение собственных грехов, когда молишь Бога быть наказателем грехов, содеянных другими? Итак да будет молитва твоя кротка, тиха, с лицом радушным и доброжелательным. Только такая молитва достойна слуха Царя Небесного, достойна небес, – только такая есть язык ангельский. Когда она приступает просить за оскорбивших и обидевших, тогда и Ангелы предстоя слушают ее в великом молчани, а когда умолкнет, не перестают рукоплескать ей, хвалить ее и дивиться ей. Когда приступаем к Богу в молитве, не будем думать, что это – обыкновенное зрелище. Нет – это такое зрелище, коего зрители – целая вселенная, паче же сонмы горних Сил Небесных, и среди их Царь Небесный, готовый услышать молитву нашу. Будем же совершать ее так, чтоб она оказалась достойною сего зрелища. Пусть ни один гитарист, ни один лирист не будет столько тщателен в приготовлении к выступлению на сцену из боязни, не допустить бы какого-либо неприятного звука, сколько мы, намереваясь вступить на зрелище Ангелов. Пликтором (чем ударяют по струнам) да будет у нас язык, который бы не произносил ничего неприятного, но одно стройное и благозвучное, с надлежащим настроением души. Приступая к Богу, прося Его и умоляя, будем и ко врагам своим умилостивлять Его: тогда, и о нас самих молясь, будем услышаны [5, 45—6].

82) Сынове человечестии, доколе тяжкосердии (Пс. 4, 3)? Сынами человеческими Пророк называет людей, преданных одним заботам житейским и наклонных ко злу. Посему что будет значить – тяжкосердии? Плотские, привязанные к земле, склонные ко злу, преданные порокам, развращенные сладострастем. А что может сделать душу легкою? Дивная жизнь, – такая, чтобы не увлекаться ничем здешним, и даже к ногам своим не прицеплять ничего, тянущего вниз. Из вещественных предметов одни обыкновенно стремятся вниз, как, например, камень, дерево и все подобное; а другие – вверх, как, наприм., огонь, воздух, пух, легкие по своей природе. Если к вещи легкой привяжешь какую-нибудь вещь, тяготящую вниз, то нисколько не поможет ей ее природная легкость. Так бывает и с сердцем. По природе своей оно создано легким и стремящимся вверх, а мы вопреки его природе делаем его тяжелым, привязывая его к земле. Не будем же делать его тяжелым, дабы оно не потонуло, подобно кораблю, имеющему слишком много груза [5, 47].

83) Почему многие бывают не услышаны? Иногда потому, что просят бесполезного: в таком случае быть не услышанным лучше, нежели быть услышанным; а иногда потому, что просим нерадиво: в таком случае Бог медленностию подаяния научает нас усердию к молитве. Бог умеет давать и знает, когда дать и что дать (Мф. 7, 11). И Павел просил и не получил; потому что просит бесполезного (2 Кор. 12, 8); и Моисей просил, но Бог не услышал и его (Исх. 32, 32). Итак не будем отступать, когда бываем не услышаны, не будем унывать и ослабевать, но продолжать просить с усердием; потому что Бог делает все на пользу [5, 48—9].

84) Яже глаголете в сердцах своих, на ложах ваших умилитеся [Пс. 4, 5]. Что означают сии слова? Во время, следующее за ужином, говорит, когда ты отходишь ко сну, когда готовишься лечь в постель, когда в отсутствии всех наступает великое спокойствие, когда никто не беспокоит и бывает глубокая тишина: ты начинай суд совести, требуй от нее отчета, и какие имел в течение дня порочные помыслы, составляя обманы, или строя ковы ближнему, или допуская развратные пожелания, все это во время такого спокойствия выставь на вид, поставь совесть судиею этих порочных помыслов, отребляй их, суди, наказывай грешащую душу. Это пусть будет каждый день, и не прежде засыпай ты, человек, пока не размыслишь о грехах, совершенных тобою в продолжении дня; тогда, без сомнения, на следующий день ты будешь не так скоро покушаться на подобное [5, 51].

85) Подобает предварити солнце на благодарение Тебе (Прем. 16, 28). У царя ты не допустил бы, чтобы кто-нибудь низший тебя прежде тебя поклонился ему; а здесь, когда уже все поклоняется Богу, ты еще спишь, уступаешь первенство твари, не предупреждаешь всех творений, созданных для тебя, и не воздаешь Ему благодарности, но, вставая и умывая лицо и руки, душу свою оставляешь нечистою. Или ты не знаешь, что как тело очищается водою, так душа – молитвою? Итак омой прежде тела душу свою. К ней пристало много пятен зла. Смоем их молитвою. Если мы таким образом оградим себя с первых часов по пробуждении, то положим доброе основание дневной деятельности [5, 65].

86) Пещь не разгорится, если не подложишь огня, – не разгорится и похоть, если не дашь ей пищи: не станешь засматриваться на благообразные лица, не станешь ходить на зрелища, – не будешь утучнять плоти пресыщением, не станешь потоплять ума в вине. И этого достаточно, скажешь? Нет, этого одного недостаточно, а нужно присовокупить и нечто другое: непрестанные молитвы, общение со святыми, сообразный пост, постоянное воздержание, [нудную по принуждению самого себя] непраздность, – и прежде всего страх Божий, памятование о будущем суде, о нестерпимых муках и обетованных благах. Соблюдая все сие, ты можешь обуздать свирепеющую похоть.

87) Всегда нужно помнить, что должно не просто только молиться, но молиться так, чтобы быть услышану. Ибо одна молитва недостаточна для получения желаемого, если мы не будем воссылать ее так, как угодно Богу. И фарисей молился, но не получил пользы, и Иудеи молились, но Бог отвратился от молений их; потому что молились не так, как должно молиться. Что же нужно? Нужны слезы, рыдания, воздыхание, удаление от людей порочных, страх и спасение суда Божия. Скажу вообще: будем услышаны, если окажемся достойными получить просимое; если молимся согласно с законами Божиими о молитве: если молимся непрестанно: если не просим ничего, Бога недостойного: если просим полезного; если исполняем должное и с своей стороны. Таким образом многие были услышаны: Корнилий был услышан за жизнь; Сирофиникисса – за неотступность в молитве; Соломон – за достойный предмет прошения; мытарь – за смиренье, другие – за другое. Не услышаны бываем, когда просим бесполезного, – также когда, молясь, не оставляем грехов своих, – и еще когда просим отмщения врагам.

88) Имеют ли силу молитвы святых, или они излишни и напрасны? Нет, не напрасны, но имеют великую силу, когда и ты спомоществуешь им. Так св. Петр воскресил Тавифу не одною своею молитвою, но и в силу ее милостыни. Сим же образом молитва святых спомоществовала и всем, кому спомоществовала. Но так бывает только здесь, на земле, а там не так, – там от одних дел спасение твое [5, 229].

89) Из глубины воззвах к Тебе, Господи (Пс. 129, 1). Что значит из глубины? Не просто устами, не просто языком: ибо слова могут изливаться и без мысли, – но из глубины сердца, с великим усердием и ревностию, из самых оснований души. Такие молитвы имеют великую силу и крепость, не рассеиваются и не колеблются, хотя бы диавол нападал с великою дерзостью. Как дерево крепкое, весьма глубоко впустившее корни в землю и охватившее недра ее, противостоит всякому порыву ветра, а дерево, держащееся на поверхности, поваливается при малом дуновении ветра, вырывается с корнем и падает наземь: так точно и молитвы, исходящие из недр души и имеющие корень в глубине ее, пребывают крепкими и неослабными и не колеблются, хотя бы приступали бесчисленные помыслы и все полчище диавола; а молитвы, исходящие из уст только и с языка, но не происходящие из глубины души, не могут даже взойти к Богу, по безучастию в ней сердца. Кто так молится, у того уста издают звук, а сердце пусто и ум празден [5, 373].

90) Молящийся от души, еще прежде нежели получит просимое, получает уже великие блага от самого действия молитвы. Такая молитва укрощает все страсти, смиряет гнев, изгоняет зависть, подавляет похоть, ослабляет любовь к вещам житейским, доставляет душе великое спокойствие, восходит на самое небо. Как дождь, падая на твердую землю, размягчает ее, или как огонь смягчает железо: так подобная молитва, еще сильнее огня и лучше дождя, смягчает и орошает ожестевшую от страстей душу. Душа сама по себе нежна и восприимчива: но как вода Дуная часто окаменевает от холода, так и душа наша от греха и беспечности отвердевает и делается камнем. Посему нам потребно много жара, чтоб размягчить затверделость ее. Это преимущественно совершает молитва. И так, когда приступаешь к молитве, то заботься не о том только, чтобы получить просимое, но чтоб и душу свою сделать лучшею посредством самой молитвы [5, 374].