– Э-э…
– Лепрекон, – добавил О’Брайен и кивнул. Подтвердил.
– Алексей Семёнов. Инженер, – только и осталось ответить Семёнову. – А вы… здесь?..
– Ненадолго. Поживу у тебя чуток, – непререкаемым тоном выдал Джеймс. После чего развернулся на каблуках и умчал из комнаты.
Семёнову и в голову не пришло возражать. Он редко возражал жизни – складывается, значит, складывается. В своё время у Алексея сложилось закончить электротехнический факультет и устроиться инженером. Сложилось жениться на однокурснице и развестись на ровном месте – когда Лара ни с того, ни с сего сказала: «Ухожу от тебя». Сложилось не спиться от отчаяния, потому что некогда и не с кем – друзья успели рассосаться раньше. Сложилось к сорока годам превратиться в почти не помятого гражданина заурядной сероглазой и русоволосой среднерослой внешности. Ну а теперь сложилось так, что сам собой завёлся лепрекон. Почти домовой, только покрупнее.
Следующим вечером О’Брайен поджидал на кухне – на столе красовалась пыльная бутылка с неразборчивыми надписями. На вопросительный взгляд Семёнова лепрекон ответил:
– Давай хоть познакомимся толком.
Джеймс курил трубку, рассказывал уморительные похабные анекдоты о феях, горланил гэльские песни. Семёнов пьянел потихоньку, отвечал анекдотами о поручике Ржевском, над которыми лепрекон хохотал, задрав к потолку рыжую бороду. Стены и шкафчики покачивались в дыму, которым понемногу заволокло кухню, и Семёнову было уютно, как давно не бывало. Засыпая, он подумал: «Лепрекон – это даже хорошо, даже очень…»
Так они и стали жить дальше. Семёнов приходил и мастерил, Джеймс иногда присоединялся и тачал какую-то мелкую обувь. Соседи молчали, перекидывались иногда парой слов, курили…
Как-то вечером Семёнов явился домой и обнаружил на диване бледного, растрёпанного лепрекона.
– Помираю, – клацнул зубами Джеймс и добавил несколько слов на незнакомом языке – видимо, по-ирландски.
– Я тебе помру, – процедил Семёнов и двинул на кухню – там в шкафчике затаилась аптечка.
Градусник показал тридцать девять. Семёнов уложил Джеймса, укутал одеялом и принялся искать аспирин. Лепрекон кое-как проглотил таблетку и затих. Вскоре забормотал непонятное, лоб его покрылся испариной. Семёнов устроился в кресле напротив и взял в руки очередную модель. Затем покрутил, взглянул непонимающе и поставил на столик.
Лепрекон под одеялом казался маленьким и беззащитным, даже борода заострилась и клювом смотрела в потолок.
«А как же на него наши лекарства действуют?» – подумалось Семёнову. – «Помогают, или?..» Он встревожился. Щупал Джеймсу лоб, прислушивался, вглядывался и беспокоился всё больше. Похоже, аспирин не помог – лепрекон весь горел и глаз не открывал.
Мало-помалу Семёнов запаниковал. Эдак Джеймс и вправду помрёт – с таким бестолковым лекарем. И что делать? Как быть, как его лечить?
Семёнов не придумал ничего лучшего, чем позвонить в «Скорую». Продиктовал адрес, получил указание ждать и начал метаться по квартире.
Метался он с полчаса, пока в дверь не позвонили. Миловидная, уютно-пухленькая девушка в белом халате строго спросила:
– «Скорую» вызывали?
– Да, да, проходите, пожалуйста.
– Где больной? – деловито поинтересовалась девушка.
– Вот… – Семёнов указал в сторону дивана.
Докторша увидела Джеймса и посерьёзнела ещё больше.
– Лилипут? – спросила она шёпотом.
Семёнов кивнул, благодарный за то, что самому ничего выдумывать не надо.
Девушка ловко осматривала и слушала лепрекона. Семёнов взирал на неё с приглушенным благоговением.
– Всё понятно. Острая респираторно-вирусная инфекция, – заключила жрица медицины.
Она закатала рукав Джеймсовой рубахи, сделала укол и повернулась к Семёнову.
– Температуру сейчас собьём. Потом обильное питьё, гомеопатические препараты и постельный режим.
Семёнов кивал на каждое слово.
– Не волнуйтесь так, – уже в дверях сказала докторша. – Выздоровеет ваш…
– Друг, – поспешно объяснил Семёнов.
– Не болейте больше, – улыбнулась девушка на прощание.
Лепрекон дышал ровно, тихо и покойно, как дышат спящие усталые люди. Семёнов вновь уселся в кресле и откинулся на спинку без сил. Посидел так, выдохнул. Смутная тоска щекотала изнутри, покусывала. Давно Семёнову не улыбались так – персонально и ласково.
Девушка встала перед глазами как живая – строгая и одновременно уютно-мягкая. Вспомнились и медовый узел волос на затылке, и подбородок с ямочкой, и круглые коленки…
Молоденькая. Замужем, наверное. А если и нет – разве на него такая посмотрит… Да и где её теперь найдёшь – уехала. Не складывается…
Лепрекон заворочался под одеялом, чихнул, матюгнулся и открыл глаза.
– Ну что, обормот ирландский? Где простуду подхватил?
– Где подхватил, там уже нету, – ухмыльнулся Джеймс. Потом свесился вниз, запустил руку под диван и выудил оттуда какую-то блестящую мелочь. Без замаха бросил Семёнову. – Держи!
Семёнов на автопилоте поймал брошенное. В руке у него лежали маленькие, изящные, откровенно женские часики.
– Э-э…
– Упали с неё, – пояснил Джеймс. – Ты ушами больше не хлопай, ладно?
Весна пришла в положенное время и как обычно внезапно. Драли горло воробьи и кошки, лужи и окна перемигивались солнечными зайчиками, а у Семёнова впервые за много лет кружилась голова.
Записку он обнаружил вечером на журнальном столике. «Еду в Ирландию. Спасибо. Д» Семёнов положил на прежнее место листок с каракулями и опустился в кресло. Что ж, всё правильно – в Ирландию… Без Джеймса что-то неуловимо изменилось в доме. Семёнов огляделся. Обои, мебель, торшер – прежние. Полки с автомобилями, готовыми сорваться и нестись далеко-далеко… Семёнов поднялся и подошёл ближе. Усмехнулся и тронул место, где стоял ещё вчера зелёный «кадиллак».
* * *
– Лёш, а Лёш?
– М-м… – Семёнов повернулся и сонно потёрся носом о макушку жены.
– Лёш, а помнишь, друг, который у тебя болел? Когда мы только познакомились?
– Помню, котёнок.
– Лёш, он же лилипут?