Чёрный снег: война и дети

всё глуше громы незабвенных битв.
Но ты спокойно спи, великий мальчик!
Как и они, не будешь ты забыт.
А дни бегут. Большой весною дружной
украшен мир, насколько видит глаз.
Как дорожить нам нашей жизнью нужно,
когда она во столько обошлась!
Быть может, долгий век отпущен мне.
Я должен жизнь свою прожить такою,
чтобы зачлась она моей страною
с твоим коротким веком наравне.

Уже война почти что в старину…

Уже война почти что в старину.
В ряды легенд вошли сражений были.
По книжкам учат школьники войну,
а мы её по сводкам проходили.
А мы её учили по складам
от первых залпов городских зениток
до славы тех салютов знаменитых,
которых силу я не передам.
Войну, что опаляла наши дали,
в века отбрасывая зарев тень,
в холодных классах нам преподавали
и на дом задавали каждый день.
И мы прошли под зимний звон ветров
и песен, порохом её пропахших,
от тяжких слов о гибели отцов
до возвращенья без вести пропавших!
Я речь о том повёл не оттого,
что захотелось просто вспомнить детство,
а потому, что лишь через него
я в силах в быль великую вглядеться
и рассмотреть, что в грозном том году
и мы забыли тишь (без сожалений!),
чтоб стать сегодня равными в ряду
проверенных войною поколений.

Жигули

Той самой осенью суровой,
когда на подступах Москвы
ночных пожарищ свет багровый
ложился на «ежи» и рвы,
и ночь была мала тревоге —
сирена выла среди дня,
мы были далеко в дороге,
дворов московских ребятня.
Чернели берегом деревни,
и, мимо них спеша вперед,
волну на две делил форштевнем[1 - Форштевень (голланд. voorsteven) – носовая оконечность судна, являющаяся продолжением киля.]
наш затемненный пароход.
Он, торопясь, дышал устало,
ни блика не бросал волнам,
и даже бакены, казалось,
украдкою мигали нам.

Тянулись берега немые —
ни фонарей, ни ламп не жгли,
когда услышали впервые
мы это слово: ЖИГУЛИ.
И загляделись мы, мальчишки,
не замечая темноты,
на эти нефтяные вышки
и бесконечные плоты.
И разве думалось ребятам,
что, может, в будущие дни
сюда, к мохнатым горным скатам,
душой потянутся они?
И будут так, как я сегодня,
в один из самых ясных дней
широкой волжской гладью водной
спешить к причалам Жигулей…
…Дрожала палуба от гула.
Мы быстро шли. И над водой
уже смолою с гор тянуло,
и липой пахло молодой.
А мы у поручней стояли,
дыханье затаив, и вот,
швырнув гудок в лесные дали,
на месте замер пароход.
Казалось: так он и остался,
а этот шумный берег сам
неудержимо приближался,
всё увеличиваясь, к нам.
Притягивал лебёдок пеньем,
людьми, всей громкой жизнью той,
что так мы ждали в нетерпенье,
версту считая за верстой.
Потом раскачивались сходни
под топотом десятков ног…
Друзья, мы вышли вдаль сегодня
одною из больших дорог.
Мы запаслись одним – уменьем,
ведь не уместишь в рюкзаках
всего, что мы храним и ценим,
огромный мир держа в руках.
Мы входим в первые бригады
на стройках родины сейчас.