Литературный журнал «ДК» №01/2018

– Она называла нас «доморощенными Ромео и Джульеттой». Она в нас не верила, Тима, – Юля всхлипнула. – Да что уж там! Она до сих пор не верит.

Я кашлянул. Она внимательно посмотрела на моё лицо. Становилось всё холоднее. Молодой месяц почти не давал света, и она не могла ничего разглядеть. И уж точно она не видела то, что растёт внутри меня.

Это началось несколько месяцев назад. Поначалу, я чувствовал нечто инородное, абсолютно чуждое моему нутру. Оно, словно семечко, укоренилось внутри и стало расти. Оно ширилось и ширилось, не оставляя места ни для чего другого. Оно пускало побеги в мои ноги и руки, прорастая сквозь пальцы, пробивая ногти. Оно поселилось везде: в каждом зубе, в каждой волоске. И этого стало мало. Я чувствовал, как оно распирает моё тело, грозя вырваться, разорвать меня на части.

Я не могу дать этому имя. Одно я знаю наверняка – в нём нет человеческого. Более того, оно противоположно всей человеческой природе.

– А ты знаешь, что выросло у меня внутри? – спрашиваю её.

Чувствую, как напряглось её тело.

– Не понимаю. Что?

– Что выросло у меня внутри? – я повторяю вопрос.

Она останавливается. Я ощущаю её взгляд, шепчу:

– Я ведь уже зверь. Показать, что у меня внутри?

– Тима, не надо… Ты что? Ты…

Она не успевает договорить, потому что я толкаю её на рельсы. Она вскрикивает и пытается отползти.

– Тима, Тима, Тима! – сдавленно причитает она. – Не надо! Тима! Нет!

Я бью её в живот с разбега. Она снова падает на рельсы. Я бью её ещё раз, затем ещё раз, чувствуя, как под ботинком ломаются её кости. Она больше не причитает. Глухо стонет от боли. Я беру её за ноги и сдвигаю ослабшее тело так, чтобы голова легла ровно на шпалу.

Порыв ветра спугивает гигантскую птицу. Она пролетает надо мной и тут же теряется в почерневшем воздухе.

Я сажусь на её живот, обхватываю ладонями её голову. Она пытается сопротивляться, но руки её не слушают. Я приподнимаю её голову и обрушиваю на шпалу. Глухой звук. Глаза закатываются. Я снова приподнимаю её голову и обрушиваю на шпалу. Глухой звук. Из носа и рта змейками вытекает кровь. Я совершаю удар в третий раз и слышу влажный звук. Левый глаз, дёргаясь, закрылся. А правый – мутно уставился на молодой месяц.

Всё кончено.

Внутри пульсирует это нечеловеческое. Оно довольно. Я чувствую, будто оно готово вырваться из меня и заполнить всё – от горизонта до горизонта. Я смеюсь. Я счастлив.

Я ложусь рядом с ней.

– Юля, ты слышишь?

Она молчит.

– Ты увидела это?

Она не отвечает.

– Увидела, конечно, увидела. Потому и молчишь.

Я встаю.

Пальцы странно чешутся. Я начинаю раздевать её. Снимаю обувь, затем стягиваю колготки. Стягиваю юбку и кофточку. Теперь она лежит тут ярким пятном белой кожи, лишь голова закрыта чёрной кляксой. Её одежда сложена аккуратной стопкой рядом с телом, туфли венчают эту стопку. Я снова беру её за ноги и тащу в сторону ближайших деревьев – прочь от этих путей. Её лицо ещё сильнее уродуется гравием, но я продолжаю тащить. Только под деревом я успокаиваюсь и отпускаю руки.

Я низко наклоняюсь. Лицо почти не узнать. Губы вывернуты и залиты кровью. Я аккуратно вынимаю один из зубов, который чудом остался в челюсти, кладу его в нагрудный карман. Возвращаюсь к её одежде и сажусь рядом. Закуриваю.

Где-то вдали снова залаяли собаки. Месяц прячется за облаками. Стало темнее. Надо идти. Я выбрасываю окурок и сгребаю её вещи.

То, что росло внутри меня, стало сильнее. Оно двигает моими ногами. Заставляет руки сжимать её вещи. Я не пойду в город. Вместо этого я сверну и выйду на объездную дорогу. Конечно, путь неблизкий, зато меня вряд ли кто-то увидит. В такой темноте.

Юлина мать никогда меня не любила. Напротив, она обожала открыто показывать своё презрение. Она была из начальниц. Много лет на большом и важном посту. Привыкла распоряжаться. Та же история и в семье. Тихий и бессловесный муж, будто тень, рыскает по дому и пытается спрятаться от сильной жены.

Я осторожно закрываю за собой дверь, снимаю обувь. Включается свет, и я слышу голос старика:

– Тимка, это ты?

– Я, дедуль, – улыбаясь, говорю я. – Это я.

– Нет…

Я продолжаю улыбаться, снимаю одежду и вешаю её на крючки.

– Ты не Тима!

– Заткнись и посмотри на то, что во мне выросло!

Старик смотрит в мои глаза.

– Вижу… Я вижу!

– Значит, не мешай!

Я захожу в комнату, сажусь за стол.

– Дедуль, видишь там, в прихожей, женскую одежду?

– Вижу…

– Сожги её утром, договорились?

Слышу, как старик падает на колени и начинает что-то шептать. Молится. И плачет.

Я открываю ящик в столе и достаю оттуда ручку с листом бумаги. Начинаю писать короткое письмо: «Ваша дочь у нас. Пять тысяч рублей, и она вернётся. Жду деньги 28 августа у памятника Матросову. Ровно в 22:00. Никакой милиции. И без глупостей».

– Дедуль, принеси конверт!

Через несколько минут ко мне в комнату заходит старик и трясущейся рукой передаёт белый конверт. Я вынимаю зуб из нагрудного кармана и бросаю его вслед за письмом.

Я – зверь. У кого-то остались сомнения?

Мамочка