Алое восстание

– Я хочу драться! – Знаки на руках у меня подкрашены, волосы тоже, в глазах яркие контактные линзы. В форменном балахоне вольных алых и с инструментами уборщика на плече никто не распознает во мне ржавого крота. – Ваше задание не по мне, я просто не смогу, да и никто не сможет!

– Ты сказал, что готов выполнить любое задание, – холодно отвечает Танцор.

– Но это… – И в самом деле, только полный псих может за такое взяться, но я не смерти боюсь, а того, что Эо меня не узнает. Не хочу явиться к ней демоном ночного октоберфеста. – Поищите кого-нибудь другого, а мне лучше дайте лучевик или бомбу!

– Мы тебя вытащили специально для этого, – хмурится Гармони, – и больше ни для чего. От тебя зависит самый грандиозный проект Ареса, о котором он мечтал с самого начала.

– Скольких уже вы для него вытащили?

Гармони бросает взгляд на Танцора, тот молчит. Она отвечает за него:

– Мы знаем про девяносто семь, и все провалились. Ни один не выдержал обработки.

– Ни хрена себе! И что с ними стало?

– Умерли… – Она пожимает плечами. – Сами или попросили о смерти.

Криво усмехаюсь:

– Эх, зря дядька Нэрол доставал меня из петли…

Танцор хватает меня за плечо и разворачивает к себе:

– Послушай, Дэрроу… Послушай меня! Да, им не повезло, но ты-то совсем другой. Я нутром чую!

* * *

От взгляда в ночное небо, исчерченное контурами небоскребов, кружится голова и подкашиваются ноги. Мир вокруг будто шатается, опрокидываясь в бездонную глубину космоса. Я поспешно опускаю глаза и стараюсь внушить себе, что это просто еще один туннель, как у нас из поселка на форум.

Ночная жизнь Йорктона – так называется город – не перестает меня изумлять. Вдоль улиц рядами тянутся разноцветные светящиеся шары. Здесь сектор высоких технологий, вдоль дороги струятся непрерывные видеополосы, и люди в транспорте и на движущихся пешеходных дорожках подолгу застывают с опущенной головой, словно трости с изогнутой рукояткой. Из-за ярких огней вокруг светло почти как днем. По пути встречаются все новые незнакомые мне цвета. В этом секторе чисто: бригады алых уборщиков выполняют свою работу быстро и аккуратно.

Шагаем втроем по узкой полосе, отведенной алым, она не движется, как другие. Неподалеку полоса для медных, пошире. Там идет женщина, и видеоканалы на ходу перестраиваются, показывая ее любимые программы, но если поблизости оказывается кто-то из золотых, все мигом гаснет. Случается это редко: они предпочитают гравиботы. Медные, черные, серые и серебряные тоже имеют право летать, если получили специальную лицензию, но лицензионные гравиботы громоздки и неудобны.

Прямо под ногами вдруг появляется реклама крема от ожогов: женщина странно худосочных пропорций украдкой приподнимает полу красного кружевного халата и наносит крем на голое тело в таком месте, где едва ли кому-то приходилось обжигаться. Я вспыхиваю и отворачиваюсь, потому что видел обнаженной лишь одну женщину в своей жизни.

– Придется тебе забыть о скромности, – хмыкает Гармони, – иначе никакая маскировка не поможет.

– Срамота, – бурчу я.

– Просто реклама, детка. – Смеясь, она переглядывается с Танцором.

Над нами неспешно пролетает золотой, совсем старик, я таких старых еще не видывал. Мы почтительно склоняем головы и умолкаем.

– Здесь, наверху, за работу платят даже алым, – объясняет Танцор, – немного, но достаточно, чтобы приручить. Все свои деньги они тратят на товары, которые, как их заставляют думать, им нужны.

– Как и прочим трутням, – шипит Гармони.

– Так они не рабы? – спрашиваю я.

– Рабы, которые не в силах перестать сосать из титек этих ублюдков.

Танцору трудно идти с нами вровень, и я замедляю шаг, несмотря на недовольное ворчание Гармони.

– Все устроено в интересах золотых, – говорит он, – развлекательные программы, деньги и подачки в седьмой день каждого земного месяца, чтобы приучить к постоянной зависимости. При этом создается видимость свободы. Если насилие для золотых – своего рода спорт, то манипулирование массами – форма искусства.

Мы входим в район, где обитают низшие цвета. Здесь шумно, нет размеченных пешеходных дорожек, витрины светятся электронной рекламой зеленых. Если выложить недельную зарплату, можно за один час провести целый месяц в альтернативной реальности. Двое зеленоглазых коротышек плутоватого вида, с лысиной, утыканной металлическими шипами, и бегущей цифровой татуировкой подмигивают и приглашают в какой-то Осгилиат. Другие заведения предлагают банковские услуги, биомодификации и средства гигиены. Реклама сыплет цифрами и непонятными названиями. Такого столпотворения мне видеть еще не приходилось.

Розовые вывески борделей вновь заставляют меня краснеть. В открытых витринах стоят в соблазнительных позах женщины и мужчины, поигрывая электронными ценниками. Цифры меняются, учитывая спрос. Пышнотелая девица окликает меня хриплым чувственным шепотом, я отворачиваюсь. Помимо живых людей здесь стоят и машины, покрытые искусственной плотью, они дешевле. Под их призывное бормотание Танцор объясняет мне, как работают деньги. В Ликосе они не в ходу, хватает простого обмена на бухло и сигареты.

В городе есть всякие районы, в том числе и для высших цветов, куда остальным вход заказан, только по приглашениям. Попасть к золотым или медным – великая честь, зато любой медный может сколько угодно ошиваться в барах и борделях алых кварталов или торговаться на шумном базаре, в недра которого мы сейчас углубляемся.

В воздухе висит тяжелая смесь запахов человеческих тел, еды и автомобильных выхлопов. Среди тесных проулков и проходов мне легче, чем на широких улицах, к открытым пространствам и звездам в высоком небе надо еще привыкнуть. В лабиринтах базара тоже горят фонари и мелькает реклама, но все равно царит сумрак. Толпа галдит и напирает со всех сторон, а неряшливые дома, ощетинившиеся балконами и связанные паутиной переходов, будто сходятся над головой. Здесь сыро и грязно и крабы почти не попадаются. По словам Танцора, на базаре есть места, куда не стоит соваться даже черным.

– Чем больше людей, тем легче человечество раскалывается, – говорит он.

Странное ощущение, когда в толпе никто тебя не знает и никому нет дела до тебя. В Ликосе на каждом шагу сталкиваешься с теми, кто с тобой рос, с кем ты дрался, за кем ухаживал, а здесь кто-нибудь налетает на тебя в толпе и даже не думает извиняться. Не нравится мне город, одиноко тут как-то.

– Нам сюда. – Танцор показывает на низкий вход в каменной стене, над которым мерцает летящий электронный дракон.

Перед дверью высится массивный бурый страж с обонятельным имплантатом в носу. Приходится ждать, пока он обнюхает нас. Человек-гора, рядом с ним даже Танцор смотрится хиляком.

– Краска в волосах! – Страж кивает на меня. – Ржавье.

Из-за пояса у него торчит лучевик, в рукаве нож – это видно по движениям руки. На порог выходит еще один бурый, у того в карих глазах мерцают рубиновые наносхемы.

– Что с ним? Хочет пройти? – Бугай сплевывает. – Хорош пялиться, не то выну из тебя печенку да толкну на рынке.

Он думает, что я нарываюсь, но я всего лишь заинтересовался его рубинами. Чтобы успокоить, улыбаюсь и подмигиваю, как у нас принято, но он выхватывает нож. Видать, здесь и правила другие.

– Ну давай, давай! – шипит бугай. – Че, зассал?

– Нас ждет Микки, – перебивает Танцор.

Тот, что с носовыми имплантатами, замечает сухую руку Танцора.

– Не знаю я никакого Микки, убогий. – Оборачивается к другому. – А ты?

– Не-а, нет тут таких.

– Вот и славненько. – Танцор кладет руку на лучевик под полой куртки. – Раз не знаете, вам не придется объяснять Микки, почему его… щедрым друзьям не удалось с ним повидаться. – Он распахивает куртку, показывая знак на рукоятке – шлем Ареса.

– Черт! – Носатый опасливо сглатывает. Толкая друг друга, стражи поспешно открывают дверь. – П-попрошу сдать оружие.

– Обойдетесь.

Изнутри к нам кидаются еще трое, но Гармони в свою очередь распахивает куртку. К животу у нее примотана бомба, в руке мигает детонатор.

Носатый снова сглатывает и кивает: