Торпедой – пли!

Миша сконфуженно замялся, но решив, что деваться некуда, сбивчиво произнес:

– Вы только не подумайте ничего такого. Это я собирался, когда уже отслужу. А раньше ни-ни! Только когда уже на пенсии.

– Ничего не понял. Что ты собирался? На пенсии немецкий язык учить? Так может, нам до твоей пенсии подождать?

– Товарищ командир! – Миша тряхнул головой, пытаясь собрать мысли в кучу. – У моей жены в Германии родственники живут. Вот мы и думали, как отслужим, к ним уехать. Мы с ней вместе по самоучителю занимались.

– Хреново занимались, если ты даже документ прочесть не можешь.

– Я разговорный язык учил.

– Дайте, я прочту, – вмешался Артем, протянув руку.

– А ты, доктор, что, тоже за кордон собрался?

– Почему? Нет. Немецкий язык я в школе учил.

– А-а-а, – разочарованно протянул командир. – Ну, в школе мы все чему-нибудь учились.

Но на всякий случай Дмитрий Николаевич отдал доктору развернутые корочки.

Артем вскользь пробежал взглядом по тексту и, взглянув на лежавшего на койке моряка, сказал:

– Это солдатская книжка лейтенанта цур зее Отто Витмана, вахтенного офицера U-84. Родившегося первого марта тысяча девятьсот двадцать первого года в Дрездене.

– Какого года? – переспросил вездесущий Сан Саныч, сумевший с трудом втиснуться в тесный тамбур медблока. – Он неплохо сохранился. Это ему сейчас почти девяносто?

– Странно все это, – озадаченно произнес командир. – Доктор, а ты не ошибся?

– Нет, не ошибся. Немецкий язык я в школе лучше других знал.

– Хорошая у тебя была школа. Меня в моей так и русскому не смогли толком выучить.

– Я в Питере в гуманитарной гимназии учился, с языковым уклоном.

– Давайте лучше расспросим нашего древнего мамонта и все узнаем, – вмешался замполит. – И ежу понятно, что он притворяется и слушает нас. Док, спроси: от какого он цирка отстал?

Артем склонился над койкой и потряс напрягшуюся руку.

– Вы слышите меня? – спросил Артем по-немецки. Немного подумав, он поправился: – Вы понимаете меня? Вы говорите на немецком языке? Как вы себя чувствуете?

Поняв, что разоблачен, Отто Витман открыл глаза и посмотрел доктору в лицо. Не ожидавший этого Артем отшатнулся, но, спохватившись, улыбнулся и спросил:

– Кто вы? Как вы оказались в море?

– Я в плену? – вдруг отчетливо спросил моряк.

Артем выпрямился и, обернувшись к командиру, удивленно сказал:

– Он думает, что он у нас в плену.

– Он что – сумасшедший?

– Что ему сказать?

– Спроси: он с того затонувшего корабля? Что с ними случилось? Где остальной экипаж?

Артем еле успевал переводить задаваемые командиром вопросы. По мере того, как немец их выслушивал, его лицо все сильней вытягивалось от изумления.

– Кто вы? – ответил он вопросом на все вопросы.

– Он спрашивает – кто мы? Сказать? – спросил у командира Артем.

Дмитрий Николаевич задумался. По законам элементарной морали они сейчас должны помочь экипажу, терпящему бедствие. Но это означало бы полностью себя разоблачить. А тут как назло еще связи со штабом нет никакой! А с другой стороны: не может такая катастрофа остаться незамеченной. Рядом была тьма других кораблей. Наверняка уже всех спасли. И что делать с этим выряженным в такую странную форму немцем?

– Да, скажи. Но предупреди, что домой он вернется не скоро. В лучшем случае передадим на наш корабль, если штаб организует встречу. А если нет, то будет кататься с нами до окончания похода.

Артем дружески похлопал немца по плечу:

– Не волнуйтесь. Вы на борту российской подводной лодки. Разумеется, мы вас вернем домой, но не сразу. Придется потерпеть.

– Русские! – выкрикнул вдруг немец и, вскочив, сел на край койки. – Вы русские?!

– Он так удивляется, будто Россия уже тысячу лет как вымерла, – оскорблено прокомментировал поведение спасенного Артем. – Русские, русские! – передразнил он немца. – А ты кого хотел увидеть – армян?

– Кто-нибудь хоть что-то понимает? – развел руками Дмитрий Николаевич. – Я лично ничего!

Но тут вдруг опять заговорил немец, а затем поднял вверх руки и замер.

– Что он там лопочет?

Артем помедлил: с чего начать? И подать это в виде шутки или диагноза?

– Он сказал, что его зовут Отто Витман и он знает, что русские не соблюдают конвенцию о военнопленных, но просит его не расстреливать, так как он может быть нам полезен. Еще он говорит, что он из семьи рабочего и никогда не питал ненависти к коммунистам.

Теперь задумался даже не любитель напрягать голову Сан Саныч:

– Тут одно из двух: или лето на дворе, потому и лыжи не едут, или мы в центре какого-то дурацкого розыгрыша. Командир, может, дать ему по зубам, а то его шутки начинают меня доставать?

– Погоди, может, он больной. Сам же видел, сколько он в холодной воде болтался. Доктор, спроси: что случилось с кораблем и почему его не спасли вместе с остальными?

Решив для себя, что молчание может его погубить, Отто теперь говорил долго, обстоятельно, и, заглядывая в глаза доктору, старался угадать, какое впечатление производит его рассказ. Командир терпеливо ждал, когда Артем начнет переводить ему монолог спасенного. Наконец, заинтригованный растерянным видом доктора, он дернул его за рукав:

– Ну? Не томи!

– Товарищ командир, учтите, что это говорит он, а не я, – Артем вздохнул: – В общем так. Немец утверждает, что они вышли в атаку на американский транспорт, но неожиданно появился эсминец. Их лодка не успела погрузиться, и глубинные бомбы накрыли ее на малой глубине. Он успел надеть жилет, и его выбросило на поверхность вместе с воздушным пузырем. Что стало с остальными членами экипажа, он не знает. Видел, как поднялись винты и лодка камнем ушла под воду. Дальше он ничего не помнит, потому что его оглушило.

Тут уже не выдержал замполит: