Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1837-1845

Сегодня встретил опять m-lle Mars: бледна и бела, как привидение, по все еще поступью богиня. Кто-то сказал о Талейране в Академии: «М-r Talleyrand est comme m-lle Mars: il veut mourir sur la sc?ne». Доктор долго уговаривал его отказаться от чтения академичного и наконец сказал ему: «Si vous allez ? l'Institut, je ne rеponds pas de vous!» – «Mais qui vous prie de repondre pour moi», отвечал Талейран с жаром. Семонвиль, коего называют вторым Талейраном, рассказал мне много новых о нем анекдотов, но одного словца не передал. Семонвиль слывет образцовым эгоистом, подчиняющим все действия и поступки рассчетам выгод своих. Кто-то, обращаясь к Талейрану, не кстати напомнил ему о старости Семонвиля: «Savez-vous qu'il vieillit?» – «Pas possible», отвечал Талейран: «quel intеr?t peut-il avoir vieillir?»

– -

Кажется, что мы сохраним Баранта, и я этому очень рад. Вот слова Кине, за кои ему спасибо от имени тех, кои не любят народности: «Les temps ne sont plus divisеs par des autels intolеrants. L'unitе de la civilisation est devenue un des dogmes du monde. Un seul Dieu prеsent dans chaque moment de l'histoire, rassemble en une m?me famille les peuples-fr?res, que des annеes rapides sеparent seulement les uns des autres: ceci еtabli, n'est ce pas le temps de rеpеter avec plus de fois, que jamais, le mot du thе?tre romain:

Je suis homme: rien d'humain ne me semble еtranger.

    (Эпиграф Гердера).
В этих строках переводчика Гердера виден отблеск мыслей историка человечества; чувствуешь тихое веяние немецкого гения, олицетворившагося в Гердере и в его веймарских сомыслителях и поэтах. «Прометей» Кине вышел. Я опять спросил о нем Шатобриана, а он опять хвалил в нем многое, и я решился послать тебе его. Князю А[лександру] Н[иколаевичу] посылаю «L'iudiffеrantisme religieux» Кине, а Арженитинову «Une ma?tresse de langue»; и то и другое советую и тебе прочесть. Ламартинта прислала мне несколько речей мужа: «Sur la peine de mort», «Sur la loi de la presse», «De la jurisdiction militaire» u прочее. Но все это берегу про себя. Он будет скоро опять говорить, об уничтожении смертной казни, в Камере, и мне уже обещали на это заседание билет. Сегодня пошли туда многие слушать Гизо, Тьерса и, может быть, и министров; но я дома начитаюсь больше, нежели там услышу. Я часто вижу князя Ивана Сергеевича Гагарина: он, кажется, опять стал тем же, каким я знавал его в Минхене, где мне он очень правился. Не чуждаясь света, он заглядывает и в книги и любит салоны Свечиной и ей подобных. К. А. Нарышкин все осматривает и вчера также был в Камере. Недавно князь Михаил Голицын давал[4 - Пропущено, вероятно, слово: вечер.] молодым русским дамам: княгине Долгоруковой (Булгаковой), Голицыной (Кутайсовой), графине Завадовской; Мещерская, за тяжеловесием, не приехала. Я поболтал о тебе с ними и жалел, что тебя не было у нашего любезного Лукулла. Все просят и всем роздаю твои брошюры. Все хвалят ее и удивляются слогу. Отнес Женисону, баварскому министру, четыре экземпляра: ему, королю, Шеллингу и Севериной, а не Северину, который не вспомнил обо мне в Москве. Здесь роздал: Жомару, Moreau de-Jonn?s, Лагранжу, Лёв-Веймару, коего наконец встретил у Лагранжа и болтал много; там же видел и литератора Гейне: он умнее или, по крайней мере, болтливее в книжках и в стихах, чем на словах. Посылаю несколько экземпляров в Лопдон, а может быть и сам свезу. В «Моде» все еще о тебе ничего не вышло: ей не до нас теперь, но вероятно скоро выдет. В «Revue Suisse», коей афишку посылаю, вышла умная статья Vinet: «Sur l'еtude de la littеrature» и критика на «Pensеes d'Ao?t», но кажется критика приятельская. St.-Beuve сам в Лозанне, где она писана. Отошли к Эмилии Пушкиной свою брошюру, но от меня: правда ли, что князь Горчаков не женится? До какого рода книг охотница Эмилия Пушкина? Вероятно, до романов? Постараюсь попасть на её вкус в поэзии или в воспитании, о коем она мне когда-то говорила, но дамская педагогия здесь не в силе. Я сбирался дослать к тебе копию с письма Georges Sand к Мицкевичу о его поэме или трагедии, которую он давал ей просматривать и поправить в языке, но она расхвалила и советовала и других чуждых поправок не принимать. Поленился списать письмо, а теперь уже и нет его здесь. Сбереги Сисмонди, ибо оригинал затерялся. Любопытное письмо читал к той же Циркур и от Декандоля, но прозябаемые тебя не интересуют; ты и без того окружен ими, и сам от них зябнешь.

Полночь.

Я объехал три вторничные мои вечеринки, то-есть, Моле, Гизо и Ансело. У первых двух едва ли число посетителей было не равное, ибо со вчерашнего дня заговорили о соединении Гизо с Тьерсом для составления нового министерства. Сегодня Монталиве, министр внутренних дел, начал ораторствовать против экс-префекта полиции Жиске о тайных фондах и, не договоря, упал в обморок: тем кончилось и заседание Камеры. Уверяют, что подагра поднялась в желудок, но опасности нет. Почувствовав себя дурно, он оборотился с трибуны к президенту, говоря: «Je me trouve mal», а Дюпеню послышалось: «Domiez-moi le journal». – «Quel journal?» спросил он его, но министр упал уже в руки товарищей. Завтра Моле будет отвечать на обвинения и на оглашения полицейских секретов экс-полицеймейстера Жиске. Курьер, вероятно, не так скоро поедет, и Рейнваль позволил мне прислать и к нему пакет, а я за это обещал ему твою брошюру, которую подарил и Гизо, и прусскому дипломату во Флоренции и Царьграде Мартенсу. У Гизо толпились депутаты и искатели фортуны. Madame Ансело мучится родами, ибо завтра дают в первый раз её третью пиесу: «Isabelle, ou les deux jours d'uue femme». Вся её надежда на Дюплесси, коей завидует и мешает устаревшая m-lle Mars. Madame Aucelot пригласила нас приехать к пей после театра распить бутылку шампанского, если пиеса удастся, и молчать о ней во весь вечер, если будет освистана. Сдержу приятельское слово, хотя и хотелось бы поумничать кой о чем у С[вечиной].

Сейчас возвратился из французского театра и от Ансело. Успех «Изабеллы» был довольно блистательный, благодаря прелестной игре и прелестному личику m-lle Duplessy, которая оживила пиесу и, сколько могла, загладила дурную игру трех актеров. Есть сцены патетические, в коих она превзошла себя и заслужила рукоплескания не одних заказных хлопальщиков. В самой пиесе, писанной хорошим слогом французского классицизма, не без невероятностей; есть вялые сцены и слишком длинные разговоры. Автора вызвали слабо (его или ее назвали), но актрису Дюплесси – оглушительным хлопаньем и криками. Из театра приятели явились к авторше: она с трепетом ожидала нас у камина. Я был вторым вестником третьего торжества её, Оркестра не было, а места оного заняты были приятелями театрального директора и авторши. В центре партера было не без Claqueurs. После первого акта, в оркестре, журналист Брифо, издатель «Temps», поссорился с директором Водевиля, Арого, братом астропома, и получил от него громкую пощечину. У Брифо (не члена Института, коего новую трагедию услышим мы после-завтра у Овечиной) уже разбита рука на дуэли: они сказали друг другу: «А demain».

15/3-го марта.

Мне удалось достать еще два экземпляра статьи Гизо о религии. Пошлю один князю Голицыну, другой для вас всех, но с тем, чтобы окончательно он переслан был в Москву, к философу и Свербеевой чрез Булгакова, а потом к сестрице, Он мне нужен будет, ибо к тому времени получу я и ответы, кои готовят здесь двоеженцу. Не зная, когда едет курьер, я принужден отправить это письмо к Баранту. Чтение журнала и вчерашних прений в Камере депутатов заняло все утро. Прусский экс-дипломат, пришедший благодарить за твою брошюру, также заболтался со мной, ибо я должен был ему скицировать всех вас, начиная от убитого П[ушкина] до всех живых и мертвых, но еще живущих. Если князь А[лександр] Н[иколаевич] сам заговорит тебе о письме моем к нему, сегодня посылаемом, о книжке Гизо, то попроси для прочтения и спиши для меня копию и отошли сестрице для хранения с книжкою. Пожалуйста, исполняй мои просьбы, да не забудь о прежних листах, у тебя оставшихся и издателям «Современника» отданных. Обнимаю вас.

Напомни мне при свидании покоммеражничать с тобою о некоторых здешних исторических лицах мужского и женского пола; например, под литерами Л. и Г. Письменно неловко, хотя это и не относится до политики. Пакет или пакеты скорее и вернее, то-есть, через Булгакова, отошли к Нефедьевой.

815.

Тургенев князю Вяземскому.

[9-го апреля 1838 г. Париж].

Посылаю для тебя и для других, для хранения в Москве у сестрицы, несколько экземпляров «D'un mot sur la conversion des rentes». Ты угадаешь автора, а может и нет. Это брат мой, написавший эту брошюру для того, что заметил, что о remboursement худо толкуют и желая постановить различие между justice и еquitе в отношении к conversion. Он послал ce mot к главным журналистам и говорунам Камеры. На другой день об еquitе заговорили «Дебаты». Заметно, что и депутаты, говорившие после, прочли сию брошюру. Вопрос не решен еще, но кажется, что уменьшение процентов неизбежно, и я потеряю 3400 франков ежегодного дохода. Такой грех не безделица! Ламартин говорил превосходно и увлек своим дельным финансовым красноречием партизанов и противников этой операции; но везде, даже в «Монитере», речь его, импровизированная jusqu'aux chiffres pr?s, искажена или сокращена. Он печатает ее особо, и если до отъезда курьера выдет, то пришлю. Его слушали с величайшим вниманием, весьма редким в Камере. Ройе-Колляр бросился обнимать его. Насмешники уверяют, что он имеет в рантах 20000 дохода… Молва назначает Ламартина министром духовных дел: тогда, вероятно, увидим храм пантеизму.

Ожидаю к понедельнику Шатобриана, а во вторник едет курьер. Если возьмут, то пришлю и две толстые части Вильменя, но тебе только для прочтения, после чего отошли в Moскву, а Шатобриана возьми себе. Если же Шатобриан не выйдет к отъезду курьера, то удержи Вильменя.

М-me Рекамье переехала в Abbaye aux bois, и я реже вижу ее. Догановский опять плох, и доктора теряют надежду, а было гораздо лучше. Пашковой лучше; она гуляет, хотя и мало выезжает.

Министр финансов и без того плохой оратор, к тому же и в подагре. По выслушании его речи против уменьшения процентов, Ламартин сказал: «Лаплаз повредил делу вдвое более, нежели я помог ему».

С. П. Свечина сообщила мне о помолвке князя Евгения Гагарина с дочерью Стурдзы, семнадцатилетней, милой, благовоспитанной, приятной и на первый случай с 50000 р. дохода, а потом с стапятьюдесятью и более. Графиня Эдлинг отдает все племяннице, ибо она бездетна, а у брата одна дочь. Я читал письмо её: какая душа и какое перо! Ни одной фразы, а вся душа её!

Я получил письмо из Симбирска. Все ли ты переслал туда? От Татаринова все ни слова, Перешли ему письмо поскорее и вытребуй ответ или заставь его написать ко мне и уведомить о прошлой и о нынешней трети и об аренде. Мне нужны деньги в Москве теперь. Пусть он перешлет билеты туда, если получил или получит деньги, и уведомит, сколько перешлет. Право, досадно! Ведь у меня уже нет Тургенева! И фонды продавать здесь невыгодно теперь. Брат сам едет за своими в Лондон, потому что банкир переменился и требует присылки билетов, а пересылать их дороже, нежели самому ехать в Лондон. Здешние не требуют поездки в Лондон, но за то менее приносить будут процентов.

Какая блестящая и многочисленная толпа русских была у всенощной, нерасходно с обедней в первый день праздника, и как мы дружно и аппетитно в коморке церковной, у посла, разгавливались в два часа утра! Этот праздник, это пение, это чувство русско-православное, во всей жизни нас согревавшее, так и порывают в Москву! И у нас наносили куличей и пасхи к царским дверям, и у нас нянюшки и барышни барские христосовались с нами, но модницы жали только руку. За обедней читали Евангелие по-гречески и по-славянски, ибо с нами и греки молились. Приведет ли Бог к Власию? Удастся ли качнуть под Новинские качели? Еслиб не укачали бурку крутые горки, так бы и дунул на балкон к Анне Дмитриевне Нарышкиной. Здесь гуляли мы три дни в Longchamps в самые, великие дни Страстной недели. Кстати или на беду нашу, церковь русская – в Елисейских же Полях, где и гулянье: прямо от часов великопостных в толпу Парижа! Блестящих экипажей более прежнего; из русских отличались: княгиня Багратион, Тюфякин, который прокачивал Нарышкина и графа Западовского четверкой, с фальшивыми англинскими жокеями и верховыми. Здесь давно забыли, что в Страстную должно молиться, а не кататься, а для нас соблазн да и только. Начало или повод к гулянью была также набожность; ходили на богомолье в монастырь; привычка осталась, а на месте монастыря – трухмальные ворота.

Князь Голицын напоминал графине Липона об аутографах, но она теперь занята своею пенсиею, о коей скоро заговорят в Камере; теперь дебатируют о пей в Комитете. Надежда успеха есть. Вместо аутографов, посылаю пока записку о её деле, то-есть, о правах на вознаграждение.

Я часто видаюсь здесь с князем Иваном Гагариным. Он попал в первоклассные fashionables и имеет на то полное право: богат, умен, любезен и любопытен. Здесь он опять проветрился и освежился. И в Лондоп не тянет его; но мой совет – здесь не заживаться, а, узнав Париж от Кедра до Иссопа, возвратиться на вечно зеленеющий остров и там выдержать душу и ум в живительной атмосфере, напитаться ею и направить путь в Москву; не быть одним из орудий машиниста Кудрлиского, а русским помещиком-джентльменом, но не провинциалом; выписывать из Лондона не машины земледельческие, а книги и журналы, а отсюда – мои письма. Так ли? Я в новой квартире и очень ею доволен: для меня одного две уютные комнатки; в них виды Симбирска, благодаря Жуковскому, и Тургенева с Волги; между ними вид Шапрозе, с садиком и виноградником брата и с Сеною. Над ними портрет Сашки; полки с книгами и рукописями; камин для утреннего чтения; К двух шагах – булевар, в десяти – Тюлерийский сад; недалеко кабинет с журналами всего света и даже с «Северной Пчелой» и с «Промышленностию» – Башуцкого. Но Старая Конюшня все нам мила!

Отдал еще два экземпляра твоего «Пожара» княгине Долгоруковой. Один она пошлет от себя царствующей принцессе Баденской, другой, от меня, – Стефании. Теперь пришло мне на мысль дать экземпляр Липонше. Как скоро пенсия назначится, пошлю ей «Дворец». С Засецким послал экземпляр графу Гурьеву в Неаполь. Я еще не имел духа справиться, сколько экземпляров продано в трех книжных лавках, коим поручил продажу. «Пожаръ* все еще в окнах виден. Перед отъездом справлюсь, сколько продано.

Я получил сейчас письмецо от Щербинина, из коего вижу, что посылка ему доставлена: спасибо! Кажется, что и Татаринов часть моих поручений исполнил, но все предложи ему написать ко мне; и если поедешь в Киссинген, то перед отъездом отбери письма от него, от федорова и Сербиновича.

Графиня Шленкур сказывала мае, что графиня Шувалова в Бадене почти без надежды; в Великую субботу доктора отчаивались сохранить се, по в Светлое воскресенье воскресла. Муж сбирался сюда, но не поедет, ибо страшится за жизнь её. В мае они ожидают туда Потоцкую.

22/10-го апреля. Воскресение.

Рюмип отложил отъезд свой от льдов на море, но приедет со вторым пароходом. С ним, вероятно, и Вильмень, ибо после завтра дай Бог отправить и одного Шатобриана с брошюрами.

23/11-го апреля.

Сейчас барон д'Экгатейн прислал мне ответа свой на брошюру Гизо о религии. Я посылаю ее князю А. Н. Голицыну с тем, чтобы он доставил ее тебе, а ты, прочитав, отошли в Москву для прочтения Ч[аадаеву], а потом для хранения у сестрицы. Ради Бога, будьте аккуратны. В этом письме всякая всячина, не вошедшая в сорокастраничное. Не дашь ли «Un mot» Канкрину? Я тебе после пришлю еще: теперь нет места.

816.

Тургенев князю Вяземскому.

12/24-го апреля 1838 г. Париж.

По секрету. Вот тебе Шатобриан, но с условием: не развозить его, а разве показать главу об Александре князю А[лександру] Н[иколаевичу] – и вот моя просьба от имени графа Сен-При, главного приобретателя сочинений Шатобриана, и от самого Шатобриана; они только за час пред сим прислали ко мне экземпляры сей книги с сею просьбою. Я едва успел пробежать главу об А[лександре]. Только ввечеру или завтра поступит она в продажу, и следовательно курьер никому не привезет ее. Вот в чем дело: издатели напечатали in 8° и 12° (5000 экземпляров последнего); один из них ездил нарочно в Бельгию, чтобы предложить тамошним книгопродавцам не перепечатывать книги, уступая им значительные за сие прибыли отречения от беззаконной прибыли; но бельгийцы не согласились и отвечали, что немедленно перепечатают. Издатели желали бы из Лейпцига, где уже поступят завтра же экземпляры в продажу, переслать их чрез Любек в Петербург; но опасаются, что не пропустят, а рисковать издержками пересылки не хотят. St.-Priest, бывший послом при Карле X в Гишпании, и Шатобриан просят меня узнать: пропустит ли ценсура в Петербурге книгу сию и узнать о сем скорее и вернее. Я хотел писать о сем к князю А[лександру] Н[иколаевичу]; но прочитав об А[лександре], не решился, ибо ему и вступиться в такое дело невозможно; лучше узнать о сем под рукою. Скажи мне свое мнение о сем или осведомившись, пропустят ли или нет; уведомь решительно, дабы я мог объявить издателям. Я полагаю, что не пропустят явно, и так скажу издателям; но можно ли надеяться, что под рукой посылать можно? Не думаю. Прости, поговори с кем нужно и можно и поскорее меня уведомь для ответа просителям.

Вижу по газетам, что в мае, к коронации, цесаревич будет в Лондон: правда ли? Куда приезжать?

817.

Тургенев князю Вяземскому.

20-го сентября 1838 г. Лондон.

Я выехал отсюда в понедельник, на другой день после тебя, в Бирмингем, по железной дороге; прикатил туда к пяти часам, ночевал там; на другой день в Ливерпуль, по железной же дороге; оттуда в Честер, Бангор и Голигед, к морю Ирландскому; но вдруг погода испортилась, и в воздухе стало мрачно, как в моем сердце; я ночевал на берегу моря, по не поехал в Ирландию, опасаясь не столько качки морской, сколько своей грусти. Опять на Ливерпуль и Манчестер и железной первой дорогой в Лондон. К понедельник был уже здесь и получил письмо от брага, какое предчувствовал: Клара осуждена лежать без движения в комнате (и она в Шанрозе до декабря, а может быть и долее). Она беременна: опасно движение, а как жить зимой в холодном доме! И брат опасается всего. Я только о ней и думал во всю дорогу и не мог продолжать путь от сильной грусти и беспокойства. Уехал бы тотчас туда, но есть дело. Если опасность продолжится, уеду прежде

1-го октября; если будет лучше, то 1-го октября: здесь тошно. Справлялся о тебе, но Киселев и не отвечал на записку. Берг ничего не знает. Посылаю это письмо к Бенкгаузену. Уведомь о себе подробнее и когда ожидать. Мне здесь несносно. Закупаю книг и всего Кларе, а она осуждена на заключение. Бедный брат! И мне придется запереться на всю зиму с ними, а зимой в летнем доме плохо! И доктор далеко! Пиши ко мне: а m-r Tourguenetf, Warwick-Street Charing-Cross, № 16. Дурново хотел звать тебя в Донкастер. Я не видал его. Живу в комнатах брата.

На обороте: M-r le prince Pierre Wiazemsky, 26 Kings-Road, Brighton.

818.

Тургенев князю Вяземскому.

29-го сентября 1838 г. Лондон. Вечер.

Я приехал сюда почти под таким же дождем, как в Брейтон; только за два часа до Л[ондона] прояснилось. Я нашел здесь четыре письма: от брата – весьма нужное по делам. Кларе все также. От Лансдовна из Дублина: зовет в Бовуд на будущую неделю, но я буду в Париже в конце оной. От Кривцова из Рима о рукописях; из Лондона от милой miss Horner: зовет завтра на вечер. Я представлялся в тот же день принцу Ольденбургскому; обедал у него, много рассуждал о его Юридической школе и познакомился с Мальцовыми, кои о тебе много распрашивали и опасаются, не сердишься ли ты за Вординкг, если ты туда без них приехал. Он худо расчел время и должен был явиться к принцу. С ним, то-есть, принцем, я и о книгах, и о людях много шарлатанил, а он ссудил меня немецкою книгою о правах, для его училища изданною: примечательна, по об этом на словах. Сбирался на вечер к Мальцовым, но они все в театрах и пр. Был в City и в Solio-Square; искал для тебя туриста, но нет ни в одной лавке. Один хотел выписать, но успеет ли? Если ты долго в Лондоне пробудешь, то могу прислать из Парижа. Да не лучше ли уже там всем добром запастись, а здесь сапогами, калошами «India rubber», хотя первые и очень дороги, но носки и красивы. Дурново в день отъезда уехал home, домой, но куда? Граф Строгонов накануне и увез все мои пакеты.

1-го октября.

Я не успел кончить письма. Вчера был в Виндзоре с 9-ти часов до б-го. Видел королеву за шаг от меня и потом к карете, но Виндзор любопытнее всех живущих своими мертвыми и вечно живыми красотами природы. Непременно посвяти день Виндзору и осмотри все, особливо в церкви и во дворце, и «побывай в Eton-College, за У+ версты отъ'него, где воспитывался Каннинг и другие. Можешь не ездить в парк, pour voir Virginia-Waters и разные затеи Георга IV, о коих ты имеешь уже понятие по Брейтонскому китайскому кремлю, но виндзорская церковь с кавалерами подвязки, но дворец, но картины и портреты и виды из дворца и с террасы! В Waterloo Room ты увидишь портреты мужей этой эпохи: Веллингтона (и везде), Каннинга, Кастлере, Ливерпуля, Гардепберга, всех императоров и генералов их и сподвижников императора Александра: представитель казацкого варварства Платов, палач Чернышев и – Уваров, ца два министра-иностранца, Нессельроде и Каподистрия – и только из русских; нет ни Кутузова, ни Барклая и даже князя Волконского и Соломки. Едва не подслушал моего не патриотического негодования какой-то соотечественник Назимов.

Я все сбираюсь в четверг. Напиши ко мне завтра или в среду.

Mettez-moi aux pieds de m-me Lеontieff. Je n'oublierai jamais son hospitalitе et les moments que j'ai passе ? Brighton. Удовольствие её беседы оживляется и надеждою увидеться и в Париже и быть не одному там, где так мало русских по сердцу. Не даром мое влекло меня в Брейтон, Поцелуй у ней нежно ручки и у miss Kogel, если она позволит, без замечания, как на мой счет. Напиши с ней в Париж. Вероятно, Любовь Николаевна приедет после меня. Поздравляю ее и тебя со всеми прошедшими именинницами и надеюсь, что с будущим сентябрем, мы не сентябрем будем смотреть друг на друга и на них, а лицом к лицу. Надеюсь увидеть сегодня Мальцовых. Получил ли Бенкг[аузен] письма, посланные из Брейтона и передал ли Бергу мое, не знаю. Не знаешь ли ты?

J'ai dеje?nе avec le prince Oldenbourg, qui est tr?s content de mon opinion sur son еcole. J'ai vu Pozzo qui m'a engagе ? diner demain avec le nouvel ambassadeur Clauricarde; je n'ai pas trouvе lady Morgan, qui est allе voir son oculiste. Je ne sais, si je la reverrai. Cette lettre ne partira que ce soir, vous l'aurez demain, еcrivez-moi toute suite, Benkhausen a remis uos lettres. Dеmain part un b?teau ? vapeur pour Pеtersbourg. Иду в Koвент-Гарден смотреть «Гамлета».