Укридж. Любовь на фоне кур

– Вот! – сказал Укридж и неподражаемым жестом швырнул деньги на стол.

Теперь я понял, почему великий мыслитель одобрил мелкие купюры. Они придавали зрелищу особую внушительность. В открытое окно веял легкий ветерок и так музыкально зашелестел этим нагромождением богатства, что мрачная суровость мистера Никерсона, казалось, исчезла, будто след дыхания с лезвия бритвы. На миг его глаза остекленели, и он чуть пошатнулся, а затем, когда начал собирать деньги, обрел благолепие епископа, благословляющего паломников. Солнце воссияло на небосклоне для мистера Никерсона.

– Что же, благодарю вас, мистер Укридж, – сказал он. – Весьма вам благодарен. Надеюсь, никакой обиды?

– Не с моей стороны, старый конь, – отозвался Укридж благодушно. – Дело есть дело.

– Вот-вот.

– Ну, так, пожалуй, я теперь же заберу собак, – сказал Укридж, угощаясь сигарой из коробки, которую только теперь обнаружил на каминной полке, и самым дружеским образом опуская в карман еще две. – Чем быстрее они вернутся ко мне, тем лучше. Они и так уже лишились целого дня занятий.

– Ну, разумеется, мистер Укридж, разумеется. Они в сарайчике в саду у забора. Я незамедлительно приведу их к вам.

Он удалился через дверь, что-то вкрадчиво лепеча.

– Поразительно, как эти индивиды любят деньги, – вздохнул Укридж. – Такая пошлость. Глаза подлюги засверкали, положительно засверкали, малышок, пока он сгребал наличность. А неплохие сигарки, – добавил он, прикарманивая еще три. Снаружи послышались спотыкающиеся шаги, и в комнате вновь появился мистер Никерсон. Его, казалось, что-то угнетало. Обрамленные бородой глаза остекленели, губы, хотя разглядеть их в густых дебрях было не так-то просто, как будто горько искривились. Он обрел сходство с малым пророком, которого съездили по уху чучелом угря.

– Мистер Укридж!

– А?

– Со… собачки!

– Ну?

– Собачки!

– Что с ними?

– Они исчезли!

– Исчезли?

– Убежали!

– Убежали? Как, черт побери, могли они убежать?

– Оказывается, в задней стене сарайчика отвалилась одна досточка, и собачки, наверное, пролезли наружу. От них и следа не осталось.

Укридж в отчаянии воздел руки к небу. Он надулся, как аэростат. Пенсне закачалось на переносице, полы макинтоша угрожающе захлопали, а воротничок сорвался с запонки. Его кулак с грохотом опустился на стол.

– Провалиться мне!

– Я крайне сожалею…

– Провалиться мне! – вскричал Укридж. – Какое испытание! Какое тяжкое испытание! Я приезжаю сюда положить начало великому предприятию, которое со временем принесло бы оживление торговли и преуспеяние здешнему краю, и не успеваю я оглядеться и заняться предварительной подготовкой, как является этот вот субъект и лямзит моих собак. А теперь он сообщает мне с беззаботным смешком…

– Мистер Укридж, уверяю вас…

– Сообщает мне с беззаботным смешком, что они исчезли. Исчезли! Куда исчезли? Так ведь, черт дери, они могут рассредоточиться по всему графству! Да у меня нет никаких шансов снова их увидеть. Шесть дорогостоящих пекинесов, уже практически подготовленных для публичных выступлений, суливших, вне всяких сомнений, колоссальнейшую прибыль…

Мистер Никерсон, виновато шаривший в кармане, теперь извлек из него мятый ком банкнот и трепетно протянул их Укриджу, который с омерзением от них отмахнулся.

– Этот джентльмен, – прогремел Укридж, указывая на меня размашистым жестом, – между прочим, адвокат. На редкость удачно, что он приехал навестить меня именно сегодня. Вы внимательно следили за происходившим?

Я ответил, что следил за происходившим очень внимательно.

– По вашему мнению, тут есть повод для иска?

Я сказал, что это более чем вероятно, и веское суждение знатока со всей очевидностью довершило усмирение мистера Никерсона. Чуть ли не со слезами он старался вручить Укриджу смятые банкноты.

– Что это? – надменно осведомился Укридж.

– Я подумал, мистер Укридж, что, если вас это устроит, вы могли бы согласиться взять назад ваши деньги и считать инцидент исчерпанным.

Укридж обернулся ко мне, высоко подняв брови.

– Ха! – вскричал он. – Ха и ха!

– Ха-ха! – эхом подхватил я.

– Он думает, что может исчерпать инцидент, вернув мне мои деньги! Ну не смешно ли?

– Более чем, – согласился я.

– Эти собаки стоят сотни фунтов, а он думает, что может отделаться от меня паршивой двадцаткой. Вы бы поверили подобному, если бы не слышали собственными ушами, старый конь?

– Никогда!

– Я скажу вам, что я сделаю, – объявил Укридж, немного подумав. – Я возьму эти деньги… – Мистер Никерсон поблагодарил его. – Ну, и несколько пустячных счетов от местных торговцев. Вы уплатите по ним…

– Всенепременно, мистер Укридж. Всенепременно.

– А после этого… ну, мне надо это обдумать. Если я решу вчинить иск, мой адвокат снесется с вами в положенный срок.

И мы расстались с несчастным, дрожавшим мелкой дрожью за ширмой своей бороды.

Пока мы шли по тенистому проулку навстречу слепящему блеску шоссе, я размышлял о том, что Укридж в минуты катастрофы ведет себя со стойкостью, достойной всемерного восхищения. Его бесценная движимость, живая кровь его предприятия, рассеялась по всему Кенту и, возможно, безвозвратно, а что взамен? Аннулирование просроченной арендной платы за несколько недель да уплата по счетам Гуча, бакалейщика, и ему подобных. Такая ситуация сокрушила бы дух заурядной личности, но Укридж словно бы даже не приуныл. Нет, судя по его виду, он скорее пребывал на эмпиреях. Глаза за пенсне сияли, и он насвистывал забористый мотивчик. А когда он запел, я почувствовал, что настал момент для возвращения его на землю.

– Что ты намерен делать? – спросил я.

– Кто? Ты про меня? – бодро сказал Укридж. – Ну, я возвращаюсь в Лондон ближайшим же поездом. Ты не против, если мы протопаем до следующей станции? Всего пять миль. Отбыть прямо из Шипс-Крейя, пожалуй, рискованно.

– Почему рискованно?

– Да из-за псин, а то чего же?

– Псин?