Дело маленьких дьяволов

– Заросли плюща видишь? Правь прямо на них, там будет проход.

– Ни хрена себе тут всё заросло…

Нос лодки с шуршанием раздвинул свисающий до самой воды зелёный занавес. Тоннель из листьев и ветвей сомкнулся над ними – а в следующий момент сильный удар опрокинул обоих громил вверх тормашками: киль наткнулся на коварно притопленное бревно.

Рулевой поднялся на четвереньки и открыл было рот, чтоб высказать напарнику всё, что о нём думает, – но внезапно замер: прямо ему в переносицу уставилось несколько взведенных арбалетов.

– Так, засранец, руки на затылок, и поживее, – деловито заявил один из налётчиков. – Эй, мордатый! К тебе это тоже относится.

– Какого хрена?! – неуверенно рявкнул громила, обводя взглядом шайку. Физиономии у тех были щедро вымазаны липкой черной дрянью, вроде гуталина – к этой уловке нередко прибегали уличные грабители, чтобы закрасить уникальный для каждого фрога узор пигментных пятен. Но даже гуталин не мог скрыть того, что по крайней мере трое из этой компании были всего лишь подростками.

– Что, оно ещё и глухое? – издевательски осведомился старший, по всей видимости, главарь. – Парни, держите второго на мушке, чуть дёрнется – пришпильте его к борту… Руки, я сказал! Живо!

– Вы что за клоуны, ребята? – вроде как миролюбиво спросил второй громила. – Под кем ходите?

– А ну-ка, захлопни пасть! – главарь явно не собирался упускать инициативу. – У кого из вас ключ, а? Отпирайте этот долбанный ящик!

– Ты хоть знаешь, на кого сейчас наехал, урод? – процедил первый громила.

– А мне плевать! – ухмыльнулся арбалетчик. – Ключ, я сказал! Считаю до трёх: раз, два…

– У меня его нет! – поспешно заявил первый громила.

– Значит… – остриё арбалетного болта плавно качнулось.

– Уговорил! – проворчал второй и сунул руку за пазуху – но вместо ключа извлек здоровенный кремнёвый пистолет.

* * *

Позже, прокручивая в памяти случившееся, Морфи пытался понять, почему никто не среагировал – ни Роффл, ни Гас, ни Олури, ни сам Папа. Должно быть, всё дело в том, что движение громилы было совершенно обычным, естественным, даже ленивым каким-то…

Он успел, должно быть, долей секунды раньше. Пальцы судорожно жамкнули спусковой рычаг, и тут же тяжёлый приклад несильно дрогнул – ощущение было как от лёгкого толчка ладонью. Морфи даже не целился; но из правого глаза громилы вдруг вырос диковинный цветок – крашеное весёленькой ярко-жёлтой краской оперение арбалетного болта. На мгновенье всё замерло: мутная вода, фроги, крупная стрекоза в косых солнечных лучах, прорвавшихся сквозь хитросплетение листьев…

Глухо брякнул о дно лодки выпавший пистолет, а сверху, словно набитый тряпьём мешок, рухнул громила – рухнул и остался лежать.

–..! – потрясённо выразился кто-то.

– Твоему дружку не повезло, – голос Папы Ориджабы заметно сел, но говорил он по прежнему твёрдо. – А теперь медленно… Очень медленно… Нагнись и достань у него ключ.

* * *

Я тащился по улице, бормоча под нос ужасные проклятия. Амфибо, язык фрогов, вообще достаточно цветист, а уж по части ругательных оборотов и подавно – из наречий Метрополии с ним может соперничать разве что немецкий, да и то… Попробуйте-ка сказать собеседнику, что он исключительно гнусный тип, усомниться в официальной версии его происхождения и намекнуть на осуждаемые в любом обществе сексуальные пристрастия, при этом походя оскорбив его религиозные чувства (если таковые имеются) – и всё это одним-единственным, хотя и довольно длинным словом!

Причиной моего скверного настроения были столичные антиквары – эти бессовестные барыги, эти разбойники с большой дороги, эти флибустьеры, лишённые даже малейшего намека на порядочность. За полдня я обошел с десяток лавчонок, торгующих стариной – как оказалось, этого вполне достаточно, чтобы окончательно разочароваться в соотечественниках-амфибиях. По моим прикидкам, ларец Тыгуа стоил не менее сотни трито. Даже учитывая собственный потрепанный вид, а также то, что деньги требовались срочно, я рассчитывал выручить никак не меньше восьмидесяти. Но все, абсолютно все начинали с того, что предлагали взять его по цене медного лома! Чего я только не наслушался – от уверений, что подобное продаётся тут на каждом углу, до откровенного шантажа и гнусных инсинуаций по поводу моей персоны. Некоторые начинали вслух размышлять, не пытаюсь ли я всучить им краденое и не стоит ли вызвать полицию!

За очередным поворотом показалась ограда кладбища – и я, повинуясь внезапному импульсу, толкнул скрипучую металлическую калитку и шагнул в зеленоватый сумрак. Ухоженная аллейка вилась меж надгробий. Здесь никого не было – живые, как правило, избегают мест, напоминающих им о бренности существования. Присев на скамейку, я сделал несколько глубоких вдохов – и усмехнулся.

А ведь надо признать, все эти мерзавцы-торгаши были настоящими энтузиастами своего дела! Наверное, меня приняли за опустившегося иммигранта – одного из тех бедолаг, что приехали сюда в отпуск и внезапно обрели, как им казалось, потерянный рай. Красоты нашего мира, дешевизна жилья и продуктов, поджидающие на каждом шагу соблазны – от разнообразных наркотиков до экзотических религиозных учений, – со многими сыграли злую шутку. Доходило до того, что некоторые решали полностью порвать с прежней жизнью – сжигали свои документы и отправлялись бродяжничать, благо, даже очень скромной, по меркам Метрополии, суммы в их карманах здесь хватало надолго… По крайней мере теоретически: стоило такому горе-туристу забрести, например, в Весёлые Топи – и прозрение не заставляло себя долго ждать. В прошлом мне не раз доводилось заниматься поисками пропавших соплеменников – как правило, это были те ещё обормоты, великовозрастные чада богатеньких родителей, так и не сумевшие повзрослеть…

Что дальше? Двадцать семь трито – это всё, что мне удалось вырвать из жадных перепончатых лап столичных барыг. По меркам люмпенов из Весёлых Топей, например, я только что сделался настоящим толстосумом. В принципе, этих денег вполне хватит на приличный костюм и на дорогу. Светилу психиатрии к лицу путешествовать на воздушном корабле, пускай даже эконом-классом! А уже там, на юге, будет возможность нанять лодку и проводника для визита в урочище Срубленный Лес. Заморочить родню Звездуа научными терминами и апломбом «настоящего ученого», добиться свидания тет-а-тет с генералом, ну, а дальше – по обстоятельствам… Но что делать, если вдруг потребуются незапланированные траты?

На колени мне спланировал сухой лист мау-курру. Он чем-то напоминал свернутый парус… Много позже, оглядываясь назад, я частенько вспоминал именно этот момент: точку, когда всё могло пойти по-другому. Преображение в herr’a doctor’а направило бы мои изыскания в совершенно ином направлении; и как знать, чем бы всё завершилось…

Но лист навеял совершенно иные образы. Запахи речной воды, просмолённых досок и тины; плеск волн и весёлая перебранка матросов, скрип уключин и свежий ветер, ласкающий лицо… Новая жизнь приучила меня быть экономным – так что мешает найти какую-нибудь баржу и полюбовно сторговаться со шкипером? Матросы на реке нужны всегда; вдобавок я не только сэкономлю деньги, но и малость подзаработаю! Вечный бродяга, перекати-поле, искатель приключений – в моём положении вообще самая безопасная из масок.

Кладбище я покинул умиротворённым. Досада ушла; теперь я точно знал, как и что буду делать. В душе исподволь нарастало желание встретиться со старыми друзьями, пройтись по улочкам, знакомым с детства… Но проблемы, увы, остались прежними. Я закупился в дорогу – только самое необходимое, то, чего нельзя достать вдалеке от столицы; а заодно выяснил предстоящий маршрут и отыскал попутный корабль. Это был небольшой грузовой пиасс – традиционная посудина фрогов, с похожим на веер парусом и круто задранными носом и кормой. Команда – простые ребята, грубоватые, но весёлые; мне всегда нравилась такие. Мы в два счёта нашли общий язык, после чего я немного помог парням с погрузкой.

Когда последний тюк занял своё место в трюме, из-за борта был извлечен решётчатый ящик с парой закупоренных кувшинов внутри. Тростниковый эль – забавная штука: по вкусу похож на пиво, но валит с ног почище молодого вина. Прохладный напиток пришёлся весьма кстати. Моим новым товарищам, как водится, показалось мало, и вся компания нетвёрдой походкой двинула в ближайший кабак. Я же удобно устроился на корме, в тени полотняного навеса. Покуда всё складывалось удачно: мой визит в Амфитриту остался незамеченным, а к вечеру мы покинем полную суеты и опасностей столицу и двинем на юг. Здесь, на пиассе, мне ничего не угрожало; общий план действий был намечен, и проклятая неопределенность отступила. Что ещё надо для счастья? Незаметно для себя я задремал.

В Метрополии говорят: хочешь насмешить богов – расскажи им о своих планах. У фрогов есть аналогичная поговорка, почти слово в слово. Только вместо богов здесь принято поминать князей преисподней…

* * *

Папа Ориджаба греб молча; он накинул на изуродованную ладонь верёвочную петлю, чтобы рукоять весла не выскальзывала. Роффл не отставал: мускулы так и бугрились под кожей. На многочисленных повязках «братца» выступили свежие алые пятна. Морфи едва успевал перекладывать руль, вписываясь в извивы узких каналов. Краденая лодка шла валко, то и дело норовя зачерпнуть воду бортом; да и то сказать – она не была рассчитана на такое количество народу.

Пленницу запихнули в джутовый мешок – сразу, как только громила отомкнул замок, удерживавший её на цепи. Интересно, кстати, зачем? Из контейнера она всё равно не смогла бы выбраться… Ох, не о том надо думать! Сейчас мешок лежал на дне лодки, под ногами Роффла, и распространял гнусный запах. Девчонка вела себя тихо, не трепыхалась. Вначале было попробовала, но Роф быстро её утихомирил. Одной заботой меньше… Проблем и так хватало.

Морфи ощущал в душе странную пустоту. Все эмоции словно отключились; он как будто наблюдал себя и всех остальных со стороны – спокойный и невозмутимый. Залитые потом лицо и грудь Папы, страх Гаса, окружавший его, словно облако, нервно закушенная губа Олури, мрачная сосредоточенность Роффла – все эти мелкие детали, на которые он прежде не обратил бы внимания, теперь просто бросались в глаза. Семейство Ориджаба нервничало; да и было отчего… Громила, вскрывая контейнер, грозился страшными карами – до тех пор, покуда Папа не заткнул его грязную пасть навсегда; но страшней всех угроз было одноединственное имя: Кроет. Бледный Кроет.

Всякий обитатель Весёлых Топей едва ли не с младенчества знал клички мрачных трущобных владык, некоронованных принцев самого преступного района столицы. Даже мафия предпочитала не связываться с «персонами». В своих владениях они обладали поистине безграничной властью – властью, основанной прежде всего на страхе. Но даже среди этой отвязной братии Кроет стоял особняком. Основные барыши он получал с ростовщичества и торговли краденым. Фрогов, имевших неосторожность задержать платёж или же расстроить Бледного чем-нибудь ещё, редко находили в одном месте. Как правило, такой несчастный более или менее равномерно распределялся по нескольким кварталам… Причём если вам доводилось обнаружить части тела, заботливо расфасованные по маленьким корзинкам, это вовсе не значило, что их прежний обладатель к тому времени уже умер. Кроет был опытным вивисектором.

Знал ли Папа заранее, на чей куш нацелился? Морфи готов был поспорить, что нет: экс-карманник никогда в жизни не решился бы бросить вызов такому фрогу. Должно быть, те, от кого он узнал о сделке, не упоминали имен… Впрочем, что теперь гадать. Дело-то уже сделано.

После случившегося они никак не могли оставить в живых второго громилу. Папа первым всадил ему в горло стрелу – и заставил остальных сделать по выстрелу в хрипящее и дёргающееся тело. Гаса тут же вырвало; а вот Олури держалась молодцом – хоть и побледнела так, что это было заметно даже сквозь гуталин. Именно тогда чувства Морфи куда-то подевались: с тех пор всё происходило словно во сне.

– Нам крышка, Папа. Нам полный капец, – произнес Гас странно-спокойным голосом. – Бледный вычислит нас, это как два пальца намочить. Они придут ещё до ночи.

– Заткнись, плесень! – рыкнул на «братца» Роффл; открывшиеся раны отнюдь не улучшили его мерзкий характер. – Нытик проклятый!

– Нет, пускай выговорится, – неожиданно вступился Папа Ориджаба. – Гас, сынок, выше голову! У нас всё получится. Я ведь предупреждал, что дельце будет не из лёгких, э? Но мы справимся, вот увидишь. Я всё предусмотрел. Так, Роф, сбавь скорость: мы уже достаточно далеко отошли…

Это было сказано вовремя: за очередным поворотом открылся широкий канал с оживлённым движением. Мы просто очередная компания в лодке, сказал себе Морфи. Семейка голодранцев, едущая по своим делам…

– У тебя гуталин на щеке остался, – сообщила ему Олури. – На вот, убери…

Морфи поспешно ухватил протянутую ветошь и принялся яростно стирать маркую субстанцию. Лавируя меж лодок, плотиков и изящно-грузных пиассов, посудина киднепперов вписалась в сутолоку большого канала.

– Ну что? Получилось? Как всё прошло? – накинулась на домочадцев Татти, стоило им только переступить порог. Её и Пиксина Папа на дело не взял: кто-то непременно должен был оставаться в хижине – впрочем, как и всегда. Каким бы скудным ни было имущество семейки Ориджаба, любимая поговорка Весёлых Топей: «Пустой дом – ничей дом» возникла не просто так.

– Получилось… А как – лучше тебе не знать, – мрачно ответил Роффл, без особых церемоний вытряхнул из мешка пленницу, и, не обращая больше внимания на расспросы, рухнул на соломенный матрас. Девчонка тут же забилась в угол хижины, сжалась там клубочком, настороженно поблескивая большими янтарными глазами.

Теперь Морфи имел возможность присмотреться к ней получше. Первое впечатление оказалось верным: маленькая, тощая, грязная, с непропорционально большой головой и крупными, почти уродливыми чертами лица… Ни дать ни взять – уличная замарашка. Так это что, и есть наш пропуск в мир за пределами Весёлых Топей, спросил он себя. Вот это вонючее тщедушное тельце, едва прикрытое какой-то ветхой тряпкой? Как такое может быть?

– Ну и запашок от неё… – поморщилась Татти.

– Не нравится? Притащи воды и вымой! – взорвалась Олури. – И вообще, нечего тут рассиживаться! Давай-ка, сообрази нам всем поесть… И ей тоже.

Татти возмущенно вскинула подбородок, но сказать что-нибудь поперёк не осмелилась. Характер у «сестрицы» был боевой, за словом в карман она не лезла, а со злости могла и врезать как следует – даже забияка Роффл предпочитал с ней не связываться.