Карантин по-питерски

Впрочем, оставим Италию, ей сейчас несладко. А автор, по-своему, всё же сделал полезное дело: европейский феминизм поставил в своей кумирне несколько новых изваяний родом из неведомой России. Возможно, после этого кто-то решится на следующий шаг – от простодушного идиотизма к живому интересу.

29.03.2020

Ричард Семашков:

«Ночные ведьмы» Павла Васильевича мне напомнили недавно прочитанную книгу-переписку французов Уэльбека и Леви. Купил я её из-за Уэльбека, к которому отношусь с большой симпатией, но и о Леви тоже кое-что слышал – он, типа, политический журналист и модный писатель.

Когда речь зашла о России, в которую Уэльбек мечтает вернуться, Леви порвался. «А я, – пишет он Уэльбеку, – ни в коей мере не хочу стать русским и вернуться в Россию».

Раньше он якобы чтил русскую духовность и защищал русскую культуру: в семидесятые-восьмидесятые годы, когда ее (в смысле нашими) символами были Солженицын и Сахаров, славянофилы и западники, последователи Достоевского и Пушкина, диссиденты правого и левого толка, а также те, кто, по выражению знаменитого математика Леонида Плюща, не принадлежал ни к одному лагерю, но оказался в лагере за колючей проволокой.

Ну а дальше он во всех подробностях рассказывает о войне в Чечне; про Анну Политковскую; про банды расистов в Москве; про избиение китайцев в Иркутске и дагестанцев в Ростове; про партию «Наши» («сборище сталинистов и фашистов»); про Ирину Аллегрову в форме надзирательницы (съемка в журнале); про «Список замаскированных евреев», где свалены в одну кучу Сахаров, Троцкий, де Голль, Саркози и Юлия Тимошенко, деятельница украинской великой «оранжевой революции».

И так до бесконечности.

Уэльбек, как профессиональный тролль (уступающий разве что Герману Садулаеву), немного попытался сбить пыл с земляка и кроме всего прочего настоял на том, что Чечня – это всё-таки личное дело России, а не Леви. На что Бернар ответил: если президент страны говорит, что готов лично мочить в сортире каждого подвернувшегося чеченца, то это становится его личным делом.

На этом моменте я наконец-то понял, для чего читаю эту книгу. Чтобы смеяться!

Что же касается моего бутерброда с колбасой, который я сейчас ем, то он вкусен, но даже им бы не стали лакомиться кошки, которые живут в нашем дворе.

Когда мы с женой и сыном заселились в пожарную башню (говорят, что она аж в 1823 году была построена), где этаж – это одна полноценная квартира, то обнаружили, что в нашем закрытом дворе живёт более десяти кошек. В первый день я купил им кошачьего корма и, когда высыпал его в миску, увидел, как три толстых существа максимально вальяжно двинулись к ней, а один даже понюхал то, что я ему предложил. Есть он это, конечно же, не стал.

Оказалось, что они питаются молоком, рыбой и свежей куриной печенью, а кормильцев у них столько, что лучше в эту очередь не вставать.

Валера в своём письме поднял тему смерти. Так вот, я совершенно уверен, что коты, которые хорошо вели себя при жизни, после смерти попадают в наш двор.

Павлу Васильевичу желаю доброй охоты. Надеюсь, что до псковских лесов будут доходить наши письма, и, может быть, даже на ответ хватит интернета.

Сашу благодарю за отзыв на «Есенина».

Пока писал, в плейлисте зазвучала песня Гаврилы Лубнина, который как раз сделал совершенно очаровательную обложку для этого альбома.

29.03.2020

Александр Пелевин:

Очень стыдно, но сейчас не читаю почти ничего нового. Перечитываю «Дневник неудачника» Лимонова и смотрю запоем кино – прямо потоком, фильм за фильмом. Три раза ходил на «Джентльменов», это какой-то удивительный визуальный кайф, теперь хочу купить кожаный пиджак, как у персонажа Хью Гранта.

Надо больше читать, а то появляется ощущение, будто потихоньку тупею и деградирую. Это чувство подкрепляется тем, что уже полгода не пишу стихи. Это вот совсем грустно. Да, были такие периоды, но сейчас четкое ощущение, когда ловишь себя на мысли: «Я больше не поэт». Вот такого не было. Хочется верить, что это не так. Это грустно. Ловлю в стихах какое-то удовольствие, которое можно назвать нарциссическим, но вообще, наверное, нет. То есть нарциссическое удовольствие тут действительно есть, но ты еще и ловишь кайф от того, как это воспринимают люди и как это действительно влияет на их чувства. Вспомнил, как читали с Аней Долгаревой[2 - Поэтесса и журналистка. Лауреат Григорьевской поэтической премии (2019).] для бойцов батальона «Призрак» под Луганском, и ребятам тогда очень здорово зашли именно смешные матерные стихи. Про голубя там, про кота. Потом на обратном пути парень с автоматом долго смеялся над стихотворением, посвященным Иосифу Бродскому и его анекдоту про Антонио. Он рассказывал его в одном из своих последних видеоинтервью. А еще кайф – когда ты пишешь что-то, ходишь кругами, думаешь, откладываешь в долгий ящик, забываешь, вспоминаешь, чешешь затылок, а потом вдруг р-р-раз – и у тебя ПОЛУЧАЕТСЯ. Прямо вот что-то такое, от чего сам до потолка прыгаешь. Провел вчера четырехчасовой поэтический вечер в онлайне, через сервис Twitch. Хотел часа два, но публика подобралась совершенно замечательная. Со мной была бутылка Джим Бима. Все восторгались котом, который внезапно запрыгивал на стол и терся об меня мордой. Играл на гитаре (очень плохо играл) Веню Дркина и Олега Медведева. Кота зовут Мелкий. Он любит скакать и тереться мордой. Вру, что не читал ничего нового. Вспомнил, что как раз на неделе прочитал «Смерть замечательных людей. Сделано в СССР» Алексея Паевского и Анны Хоружей. Очень страшно читать о смерти Ленина. Там есть одна из последних фотографий вождя с совершенно обезумевшим взглядом.

Интересно, что Ленин, состояние которого стремительно ухудшалось в последние годы, после каждого припадка и инсульта почти всякий раз восстанавливался: снова мог ходить, читать и даже учился писать левой рукой. Вот что он сказал после одного из припадков с полной потерей речи и параличом: «Сразу почувствовал, что в меня вошла новая сила. Чувствую себя совсем хорошо… Странная болезнь, – что бы это могло быть? Хотелось бы об этом почитать».

29.03.2020

Герман Садулаев:

СИЛЬНО ГРОМЧЕ

Хоронили недавно бабушку моей дочери, мать моей бывшей супруги. В Великом Новгороде, на старом кладбище. Отпевали в церквушке XIV века. Батюшка был добрый, внимательный. Не только в церкви отпел, но и на кладбище поехал, и над могилой стоял. По ходу обрядов всё объяснял. Говорил про вечную душу. А земля была сырая, тяжёлая. Липла к башмакам кладбищенская земля. И ведь плохая примета, надо смыть, обязательно смыть, нельзя кладбищенскую домой нести. Но негде. Обещали ещё и дождь, но дождя не было, небо смилостивилось. Солнышко светило. Но земля была всё равно мокрая. Здесь всегда земля мокрая. Места такие. Чудь белоглазая, болота, палая листва да мох по кочкам. Погост перенаселён, как узбекская дворницкая, но люди всё русские: Смирновы да Соболевы. У каждой семьи участочек в три могилки, а похоронено девять, одиннадцать или пятнадцать. Друг над другом, этажами. Надгробие или ставят другое, с новой фамилией, после каждых похорон либо на старом надгробии добавляют строчку. Бабушку тоже положили в родовой склеп, в могилу матери, сверху. Говорят, копщики докопали до крышки гроба и на том встали. Опустили гроб в яму, стали привезённый сухой песок горстями кидать. Я вместе с песком листочки священного дерева со Святой земли в могилу опустил. До конца стоять не стал, ушёл. Батюшка пел, рассказывал. У ворот сторожа повстречал, говорю ему: как же так? Сторож рассказал. Кладбище старое. Старые люди знали, где устроить погост. Не то что нынешние. Нынешние как кладбище делают? Землеотвод. Какой вам отвод, если земля не кладбищенская? А какая кладбищенская? – говорю. А он: ты разве не слышал? Мать сыра земля. Вот это она и есть. Сыра земля, тяжела земля, такая нужна для кладбища, не зыбун-песок перекати-поле. Почему? – говорю. Потому. Гроб закопанный на своём месте никогда не лежит. В ином грунте его наверх толкает, ты гроб закопал, а он наружу лезет, всплывает. В ином его в сторону несёт. Закопал своего деда, а через полвека он под чужим крестом, а того, кто под этим крестом был закопан, вообще за ограду вынесло, будто он самоубийца! А приходят канаву рыть, телефонный кабель класть или газовую трубу, а там домовина истлевшая и костяк. Что, кто копал? Никто не копал. Принесло. Потому что под землёй тоже идут движения, и воды движут, и сама земля не ровно лежит. А сыра земля тяжела. В ней гроб идёт прямо вниз. На полметра за год, бывает, уходит. Ровно вниз. Вот! В глубину идёт на своём участке. А потом сверху можно подзахоронить кого, особенно если родной. У нас тут верное кладбище, потому родня в пять этажей лежит. И долго? – спрашиваю. А не долго. Двадцать лет, и можно новую могилу копать, до крышки старого гроба как раз дойдёшь, и хватит. А, говорю, те, которые двести лет назад похоронены, они где? А от них ни крестов, ни памятников не осталось. Однако они тут же все и лежат на глубокой глубине. А над ними семья, потому что здесь фамилии есть, которые веками на одном кусочке кладбища хоронят, главное, чтобы хоть один остался, который помнит: где наша сыра земля. Вашу-то бабушку тут знают. И ждут уже. Старая фамилия, известная. А сам откуда будешь?

Тут только понял, что такое родина. Мать сыра земля. Грязь тяжёлая, в которую вмесят твой прах. К праху щуров и пращуров. Стало тоскливо, захотелось вылететь в трубу и стать пеплом над синей водой.

Но сторож утешил. Говорит: учёные открыли, что под всякой землёй есть подземное море. Вот ты говоришь, двести лет. Двести не знаю, но, может, триста или четыреста лет от нашего ильинского кладбища кости падают с подземного потолка в подземный мировой океан. А там, говорят, течение, уносит кости подземной рекой прямо в Святую землю. Под холм Голгофы, который с крестом. Видел икону? Там под холмом череп и кости. Вот это они и есть, наши кости, с древней России, с Новгородской земли. Там все вместе и упокоимся. Пока трубы не протрубят. Но не те трубы, по которым нефть или газ. А те, которые как пионерские горны. Только громче. Сильно громче.

30.03.2020

Павел Крусанов:

Жизнь – такая бестия, её хлебом не корми, дай только посрамить наши планы. Вчера мой план с отъездом в псковские леса был жизнью посрамлён: позвонил Сергей Коровин[3 - Петербургский писатель, видный участник ленинградского литературного андеграунда, автор романа «Прощание с телом».] и попросил помочь ему перевезти на съёмную дачу складной теннисный стол – госпожа хозяйка велела исполнить, а в его машину стол не влезает. Не то чтобы меня часто используют в качестве ездового животного, но бывает. Именно тот случай. Долетели по Скандинавии до Кирпичного и даже дальше, потом вернулись. А день в самом разгаре – не расставаться же. Иначе с какой стати нам называться друзьями. Поставил машину и пошёл к Коровину в гости – мы живём неподалёку, в соседстве. Тем более, что госпожа хозяйка после нашего возвращения оставила вахту и сама усвистала на дачу. А вахта – потому что чёрная, как смерть Вселенной, скотчиха Ром-ми, чемпион породы, у Коровина недавно родила, и в квартире – детский сад. Три щеночка: два вороных парня и рыжая деваха – так чудит природа, нам это Мендель на горохе объяснил. Смешные – уже прозрели, но ещё ползают, задницу от пола не оторвать. Поумилялись, потом пошли за стол – Коровин сварил постные щи, а я принёс виноград и кумкват в надежде на фруктовую пестринку. У Коровина всегда наготове стоит в углу пятилитровая канистра водки – какого-то сказочного свойства, поскольку никогда не заканчивается. Словом, погневили Бога. Хозяин – прекрасный собеседник, рыбак по призванию, филолог по судьбе. И чувство юмора у него своеобразное: уверял, что в армии (он служил в десантной бригаде на самоходке) с двухсот метров мог сбить снарядом спичечный коробок, поставленный на плечо солдата. Вечер был хорош, расходиться не хотелось, но всё же разошлись после того, как я припомнил назидательную историю о вреде пьянства. Однажды в начале нулевых иркутского писателя, публиковавшегося под псевдонимом Шаманов, в числе других отечественных авторов пригласили в Париж на гоголевскую литературную тусню. Из самолёта в аэропорту его буквально вынесли – то ли он запил накануне, то ли в самолёте – мы летели разными рейсами: Шаманов – из Иркутска через Москву. На паспортном контроле он начал задирать негра, а когда подоспели жандармы, затеял с ними драку. Его приняли за террориста, скрутили и пристегнули наручниками в жандармском отделе. А дорожную сумку Шаманова, брошенную на контроле, на всякий случай расстрелял робот. На гоголевской тусне он так и не появился, говорят, так и просидел пристёгнутым три дня, пока не подали самолёт, на который у него был обратный билет.

Сегодня отдыхаю. Завтра – вторая попытка добраться до леса.

30.03.2020

Александр Пелевин:

Вспомнил, как жизнь однажды очень мощно посрамила мои планы. Долгое время я занимался военно-исторической реконструкцией: это когда взрослые мужики наряжаются в форму – в данном случае Второй мировой, – бегают по лесам и стреляют из охолощенных винтовок. Давно уже, к сожалению, не выхожу на мероприятия, а недавно примерил свои красноармейские штаны и с ужасом заметил, что не влезаю в них. Надо худеть. Хотя бы ради возвращения в реконструкцию.

В 2012 году мы поехали в Брест на реконструкцию битвы 22 июня. Это было долгое трехдневное мероприятие. Мы встали двумя лагерями возле крепости – РККА и немцы. Все было как надо: шлагбаум, грузовики, построения, выдача винтовок (через границу провозить нельзя, и нам выдали свежие охолощенные мосинки от Минобороны Белоруссии).

Вечером 21 июня гуляли в форме по Бресту. По РККА, разумеется. Немцам в форме по Бресту гулять не очень.

На этой прогулке был еще смешной случай. Возле крепости мне приспичило посетить сортир. Забежал в общественный туалет недалеко от крепости и с ужасом заметил, что ни в одной из кабинок нет туалетной бумаги. Вот это беда. Что делать? Вышел из кабинки, оправил ремень, поправил нквдешную фуражку, прямо во всем этом подошел к такому типичному белорусу – будто из группы «Песняры», с седыми усами.

– Извините, – говорю. – Но у меня к вам очень глупый вопрос. У вас совершенно случайно нет туалетной бумаги? Или, может, рядом есть магазин?

Напоминаю: я в форме внутренних войск НКВД.

Белорус улыбается и отвечает совершенно спокойно:

– Да, конечно, есть!

Подводит меня к багажнику своей машины и дарит два рулона.

А потом была страшная история.

Сам бой был назначен, кажется, на 5 часов утра. Ночью перед мероприятием не спалось – при том, что я даже и не пил. Долго пытался уснуть на неудобном вещмешке, в конце концов вроде бы смог. Сквозь сон услышал голос: «Застава, в ружье!»

Значит, началось мероприятие. Я встал, надел фуражку, взвалил на плечо винтовку, сделал шаг из палатки и…

И ничего не помню. Чернота.

Я пришел в себя, сидя на пеньке посреди леса. Вокруг стояли солдаты, а прямо передо мной – человек в форме СС. Он светил мне фонариком в лицо и спрашивал, кто я.

А я не помнил, кто я. Вообще не понимал, что произошло.

– Я из Бреста, – говорю первое, что пришло в голову.