Ренегат

– Кинжал, – хрипло произнес он, заметив на моем поясе оружие.

– И что с того? – хмыкнул я, стянул с правой руки перчатку и продемонстрировал серебряный перстень с гербом Браненбургского университета. – Или бумаги показать?

Сомнение в грамотности собеседников прозвучало явственней некуда, и кучер быстро произнес:

– Не стоит, ваша милость. Забирайтесь, и тронемся!

Пальцы моментально занемели от холода, и это обстоятельство моего настроения отнюдь не улучшило, но до прямых оскорблений я все же опускаться не стал. А только распахнул дверцу, и сразу пошли прахом надежды на поездку в одиночестве. Место у дальней стенки оказалось занято худощавым сеньором, смуглым и темноволосым.

Как бы невзначай замешкавшись на верхней ступеньке, я окинул незнакомца быстрым взглядом. Было дворянину лет тридцать от роду, на худом лице с резкими высокими скулами и короткой черной бородкой выделялся крупный прямой нос. Волосы он стянул в косицу, в левом ухе посверкивала золотом серьга с крупным зеленым самоцветом. И глаза – тоже зеленые. Из-под распахнутого плаща проглядывала добротная ткань синего камзола, на шею был повязан теплый платок. Кожаный оружейный пояс оттягивала дага, а ножны с широкой и не слишком длинной скьявоной мой попутчик упер в пол и придерживал коленями. Левая рука лежала на сложной корзинчатой гарде.

– Сеньор… – Я коснулся кончиками пальцев шляпы, опустился на сиденье и устроил на коленях саквояж.

Кучер прикрыл дверцу, но темно из-за этого не стало: свет проникал через оконце с поднятой ставней в передней стенке.

Сосредоточенное лицо незнакомца дрогнуло, и он расплылся в обаятельной улыбке.

– Сильвио де ла Вега, к вашим услугам!

– Филипп вон Черен, лиценциат, – представился я, пытаясь распознать акцент собеседника.

Это оказалось непросто: говорил он на северо-имперском наречии столь бегло и чисто, что вполне мог сойти за местного уроженца. Но южанин – это точно; слишком характерная внешность.

Сильвио с интересом посмотрел на мой серебряный перстень и не удержался от вопроса:

– Великодушно простите мое любопытство, Филипп, но разве вы не изучаете тайные искусства? Я слышал обращение «магистр»…

– О! – улыбнулся я. – Путаница вполне объяснима. Помимо всего прочего, так обращаются и к лекторам факультета свободных искусств.

– Благодарю за пояснение, – принял мой ответ собеседник, запахнул наброшенный на плечи плащ с меховым подбоем и погрузился в собственные мысли.

Лошади тронулись, дилижанс качнуло, и я задвинул засов, дабы случайно не вывалиться наружу из-за некстати распахнувшейся дверцы. Дорога оставляла желать лучшего. Казалось, вся она состоит из колдобин, выбоин и луж. Впрочем, морозец прихватил грязь, поэтому экипаж шел свободно и не застревал, к тому же, в отличие от жестких лавок общего отделения, наши сиденья были мягкими, с обтянутыми кожей войлочными подушками. Трясло не так уж и сильно.

– Путешествуете по делам, магистр? – обратился ко мне Сильвио со свойственной выходцам с юга непосредственностью.

– Получил кафедру в университете Святого Иоганна, – ответил я, в общем-то, чистую правду, шмыгнул носом и добавил капельку лжи: – Буду преподавать словесность.

– А! – оживился южанин и хлопнул себя по туго обтянутому кожаной штаниной бедру. – Как там было сказано: «Слово живое подобно эфиру небесному, книги – тела смертных людей»!

Зеленые глаза собеседника азартно блеснули, и я его не разочаровал.

– Не самый точный перевод со староимперского. В оригинале говорится о небесном светиле, не об эфире.

Сильвио развел руками:

– По нынешним временам подобное изречение граничит с ересью. Того и гляди, причислят к солнцепоклонникам.

Повисла неловкая пауза, и я отвлекся, чтобы раскрыть саквояж. Как назло, дилижанс сильно тряхнуло, под ноги мне вывалился лакированный деревянный футляр с затейливыми серебряными уголками.

– Что там у вас? – полюбопытствовал Сильвио.

Я провел ладонью по гербу Ренмельского императорского университета и улыбнулся:

– Мои орудия труда.

– Книги? – предположил южанин, оценил размеры футляра и поправился: – Книга?

– Трактат об изящной словесности небезызвестного Лотара Медасского, – подтвердил я, выудил из саквояжа носовой платок и вернул на место слишком уж увесистую для вместилища книги шкатулку. Затем отвернулся и с облегчением высморкался, перестав наконец шмыгать носом.

Колесо провалилось в очередную яму, и нас здорово подбросило, но дальше дилижанс пошел на редкость ровно, тряска стихла, смолк скрип колес. Я выглянул в окошко и обнаружил, что экипаж вывернул на староимперский тракт. Прошедшие с момента его создания века не сумели разрушить уложенные впритирку друг к другу каменные плиты. Древняя дорога тянулась на северо-запад через равнины и перевалы вплоть до Свальгрольма – главного порта Самоцветного моря.

Я с облегчением откинулся на спинку сиденья и начал перебирать четки, пропуская меж одеревеневших от холода пальцев шарики полированного янтаря. Те казались теплыми на ощупь; очень быстро призрачный огонь отогрел ладонь и стал взбираться вверх по руке, снимая напряжение, прогоняя сомнения и нервозность. Я начал проговаривать про себя молитву о благополучном завершении путешествия, но тут оценивший плавный ход дилижанса Сильвио отметил:

– Умели раньше строить, магистр! Не так ли?

– И не говорите, сеньор! – был вынужден я поддержать разговор. – Чего у древних не отнять, того не отнять.

– Если б только это! – экспрессивно махнул рукой южанин. – Если б только это, магистр! Мы выстроили дом на фундаменте сгинувшего мира. Поскреби хорошенько – и непременно отыщешь следы Полуденной империи.

Я кивнул и оспаривать это утверждение не стал, поскольку оно не только соответствовало истине, но и было вполне безобидным и не могло навлечь неприятности одним лишь молчаливым согласием. Впрочем, беседовать на подобные темы со случайным попутчиком все же не стоило. Я посмотрел через узенькое окошко на улицу.

Дилижанс начал обгонять шагавшего по обочине путника, но бродяга вдруг ухватился за подножку и побежал рядом. Прямо на ходу он перекинулся парой фраз с кучером и пропал из виду, а по крыше экипажа застучали тяжелые башмаки.

Нет, не бродяга, раз смог оплатить поездку, пусть и на империале.

Сильвио поднял лежавший в ногах заплечный ранец, достал из бокового кармашка плоскую фляжку, глотнул сам, протянул мне. Ноздри уловили аромат виноградного бренди, и я отказался, хоть и едва не стучал зубами от холода.

– Благодарю, сеньор. Предпочитаю менее крепкие напитки.

– Как знаете, – не стал настаивать Сильвио, сделал еще один глоток, и глаза его заблестели. – Древние умели не только строить. Они хоть и были презренными солнцепоклонниками, но во многом превосходили нас. Мы по сравнению с ними будто карлики рядом с великанами.

Тут уж я промолчать не смог и заметил не без сарказма:

– Как говаривал один мудрый человек, карлики на плечах великанов имеют более широкий кругозор по сравнению с последними.

– Пустые слова! Северные народы жили в дикости, цивилизацию сюда принесли имперские легионы!

– Принесли цивилизацию и забрали свободу. Рабство в обмен на право говорить на чужом языке – не слишком равноценный обмен, на мой взгляд. Вы не согласны?

– Юристы до сих пор изучают в университетах классическое, сиречь староимперское право. А денежная система? Талер в шестьдесят крейцеров и крейцер в четыре пфеннига – это же идет еще оттуда! – напомнил южанин. – А медицина? Все медицинские познания мы получили в наследство от язычников!

Я рассмеялся, принимая правила игры.

Сеньор де ла Вега хочет диспута? Он его получит!

– О да! Имперские гаруспики разбирались в анатомии как никто другой. Потрошить людей они были мастера.

Сильвио вновь глотнул бренди, закрутил колпачок и убрал фляжку в ранец. Затем начал перечислять: