Витим золотой

– Ну хорошо, промывательные машины, оборудование, инструменты, я им местечко найду… А вот за каким дьяволом столько винища приперли? – возмущался Авдей. С расстегнутым воротом, непричесанными волосами, в большущих сапогах, с голенищами чуть не до пупа, он сам, по мнению Усти Ярановой и Василия Михайловича Кондрашова, которые вели все конторские дела, походил на дьявола. – Да такую уйму этой отравы за пять лет не выглохтаешь… А потом, можно ли моему сватушке такой аромат казать! Или зятечку разлюбезному. Им – сивухи, и то только по праздникам… А то, гляди ты, бургунское, по четырнадцати рублей за бутылку! Да таких-то и цеп нет. Я, моншер, в винопитии толк знаю и покупать умею! Вот же грабители!

– Сделочку сам Иван Александрович подписал. Ну Шпак, конечно, присоветовал, – вставил Кондрашов.

– Сечь надо за такие дела! – закричал Авдей Иннокентьевич. – Ни одного порядочного инженера не наняли, пригласили какую-то шантрапу. Тараску загубили! Ах мошенники! Да я такого на десять заграничных не сменяю. Ты вот что, голубь мой, рассчитай-ка этих французиков и бельгийца. Да поделикатнее с ними обойдись, ты ведь демократ, умеешь наводить тень на плетень…

– А вы, Авдей Иннокентьевич, убеждены, что я демократ? – усмехаясь, спросил Кондрашов.

Странные у него завязались с Доменовым отношения. Доменов часто на его политическую неблагонадежность намекал, но во всем доверял. Василий Михайлович во время таких разговоров настораживался.

– Да ты же чистейшей марки социалист, – ответил Авдей с присущей ему прямотой.

– Из чего это вы, Авдей Иннокентьевич, заключили?

– Не хитри, любезный! Я ведь ох какой дока… – Доменов погрозил ему пальцем и, позвонив в колокольчик, потребовал чаю. Пил он крепкий чай в любом количестве.

– Знаю, что вы человек умный, – согласился Василий Михайлович.

– Так вот, моншер. Я в прятки играть не люблю. В каждом деле требую ясности. Ты мне нравишься. Потому что башка у тебя тоже на месте. Прости, что называю на «ты». Это значит, что ты мне в душу влез и я тебя полюбил. В деле с мошенником Петькой Шпаком ты свою честность и порядочность проявил. Другой бы на твоем месте так ручки погрел, а ты нет. Значит, парень ты другой закваски… Ума у тебя много, но в мозгах полное завихрение, как у всех ваших социалистов. Если хочешь со мной работать, то брось свои проповеди… Кое о чем я наслышан, понимаешь, голубь? Кто будет мешать делу, я пикнуть не дам, в бараний рог скручу. Хочешь, перекрещусь и всю правду выложу?

– Выкладывайте! – улыбнулся Василий.

– Тарас Суханов, мой старый сибирский дружок, был самый умнейший человек. А в этих делах оказался бя! Потому зря и погиб. «Зарецк инглиш компани» обвела его вокруг пальца и, прямо скажем, до погибели довела. Он свою совесть никому не продавал.

– А вы, Авдей Иннокентьевич?

– Речь о тебе идет, и меня ты покамест не трогай, голубь. Тарас был человек честный, а они, прохвосты, русское золото хотят лопатой грести… Ну это мы еще посмотрим… Тарас дело знал, а людям не умел в душу заглянуть – вот и расплатился. А у меня в делах своя метода. Я каждого молодчика должен как на ладошке зрить, нутро его чувствовать. О Шпаке я покойничка предупреждал, говорил, что это за фрукт.

– А он, думаете, его не раскусил? – спросил Василий Михайлович.

– Поздно. Потому я и хочу, чтобы у меня клещи на шее не завелись. У себя в Кочкарске я знаю, кто сколько раз в штреке чихнул и сколько бродячий спиртонос золотого песку хапнул. А расчет у меня короткий, сам должен понимать, при каком деле находишься… Можешь Плеханова читать и о коммунии мечтать – это твое дело, но только в мое не встревай… Так-то, голубь. Надеюсь, ты меня понял?

– Отлично, господин Доменов, – усмехнулся Кондрашов, думая про себя о том, как же умен и хитер его новый хозяин.

– Вот и дело. А теперь христом-богом тебя прошу – спровадь этих нахлебников. Это же, братец мой, агенты английской компании!

– Ну а те двое немцев? С ними что прикажете делать? – Говоря это, Кондрашов имел в виду двух инженеров, которых уже после катастрофы нанял Шпак.

– Совсем забыл. Прогоним и их… Погоди маленько. Дай только мне в курс войти… Я, например, в Кочкарске с немчурой живу за милую душу. А почему, спросишь? Да потому, что всю эту братию вот здесь держу. – Доменов показал свой огромный, заросший рыжими волосами кулак.

– Что и говорить! Ручка у вас, Авдей Иннокентьевич, могучая, – подсластил ему Василий. У него были свои виды на господина Доменова.

– А как же, голубь мой, иначе? Ведь ежели о себе не позаботишься, слопают, с потрохами сожрут! С этими двумя я еще маленько поманежу… Работать, стервецы, умеют, и поучиться у них не грех… Посмотрим, а там видно будет. Я нового управляющего выписал. Тоже мой старый дружок, Роман Шерстобитов. Разорился горемыка…

– Я его знаю, – сказал Кондрашов. – Когда же это успел он в трубу-то вылететь?

– Помогли… Сильно Ромка бабенок любил, картишки, ну и влез в долги… Векселя опротестовали, а я их скупил…

– А прииск?

– Ну и прииск, конешно…

– И хозяина вместе с делом?

– И хозяина, голубь… Дружок ведь, куда же его денешь…

– Сердобольный вы человек, Авдей Иннокентьевич!

– А ты, ей-богу, чудак! – Доменов расхохотался. – Все вы социалисты такие, одним миром мазаны. Если бы не мне, так другому достался… Хевурду, например? Они будут наше русское золото хапать, а я на них сбоку смотреть? Так, что ли? Да они бы его, как петуха, общипали! Нет, голубь, я по-божески поступил. С долгами по тридцать копеек за рубль расплатился… А то бы этого не получили, и Ромку в тюрьму упекли. А я ему место даю, положение! Что еще надо?

– Но если он снова начнет в картишки?

– У меня, брат, не очень-то разбалуешься… Ну, голубь, закончим на этом. Мне еще надо исследовательскую карту поглядеть да женушке письмо написать…

– Тут еще заявление насчет школы, – подавая бумагу, сказал Василий Михайлович.

– Это все черноглазая конторщица хлопочет?

– Рабочие хлопочут, у них дети, – возразил Василий.

– Школами, любезный, занимается казна. Это дело находится на попечении государства.

– Долгая песня, Авдей Иннокентьевич. Если мы будем ждать этого попечения, поседеют наши ребятишки…

– Для нас это закон, господин Кондрашов. Я у себя в Кочкарске великолепнейшим манером устроил через горный департамент. Заведем образование и здесь… Не все сразу…

Доменов встал и развел руками.

– Можно подумать, господин Доменов, что у вас в Кочкарске рай, – с усмешкой заметил Кондрашов.

– Рай или нет, а порядок соблюдаем. Ты-то что печешься, голубь? Или хочешь, чтобы булановские чада скорее научились листовки читать?

– Мы хотим, чтобы наши дети буквари читали. В социалисты их еще рановато…

– Ты забываешь, господин Кондрашов, что мы, предприниматели, денежки считать сами умеем…

– Неужели вам жаль денег братьев Степановых? Пропьют больше…

– Профинтят. Это ты верно изволил заметить… Но опять забыл, сколько я в ихнюю дурацкую коммерцию своих капиталов вкладываю?

– Господин Степанов и покойный Тарас Маркелович дали свое согласие, – настаивал Василий Михайлович.

– Сейчас это уже не имеет значения. Мы пересматриваем смету. Найдем нужным институт горный открыть – откроем. А теперь ступай, голубчик, и занимайся своим делом. Меня пристав ждет.

Кондрашов пожал плечами и вышел. Доменов открыл дверь и впустил в кабинет Ветошкина. Авдей занимал шестикомнатный дом, в котором жил Шпак. В кабинете были три двери: в спальню, в столовую и на просторную террасу.

Во время разговора с бухгалтером горный пристав Ветошкин сидел в столовой и подслушивал.

– Видал, брат, в какую я попал кашу? – идя навстречу своему старому приятелю, проговорил Доменов. – Садись. Ты уже поди и за мундир залил?