Сексуальная жизнь в Древнем Риме

Колесницы? Или славы залоги моей?
Были ли парки ко мне, Корнелии, менее злобны?
Вот же я то, что пятью пальцами можно поднять.
Клятые ночи, и вы, озера с теченьем ленивым,
Вся и волна, что кругом ноги объемлет мои,
Хоть преждевременно я вступила сюда невиновна,
Тени моей да воздаст суд благосклонный отец.
Если ж близ урны судьей Эак тут какой восседает,
Жребий сперва получа, кости пусть судит мои.
Пусть восседает и брат к миносскому креслу поближе,
И со вниманьем большим хор предстоит Эвменид.
Груз свой оставь ты, Сизиф; уймись, колесо Иксиона;
Влаги обманчивой пусть Тантал успеет схватить.
Пусть сегодня Цербер ни на чьи не кидается тени,
И с не гремящим замком цепь распростерта лежит.
Буду сама за себя говорить: коль солгу, в наказанье
Скорбная урна сестер пусть мне плеча тяготит.
Ежели слава кого украшала трофеями предков,
Нумантийских дедов Африка мне назовет.
Им под стать и еще толпа материнских Дибонов,
И поддержан своим каждый отличием дом.
Тут как претекста уже уступила факелам брачным,
И уж повязкой иной волос был влажный увит:
Павл, я с ложем твоим сочеталась, чтоб так лишь расстаться.
Пусть этот камень гласит: муж у меня был один.
Прахом предков клянусь, пред которым ты, Рим, преклоняйся,
Африка, пав к их ногам, с бритой лежит головой;
Тем, кто Персея, на вид подражавшего предку Ахиллу,
И Ахиллом своим чванный их дом сокрушил,
Что не смягчала никак для себя я закона цензуры,
И ни единым пятном лар не стыдила у нас.
Не повредила таким Корнелия пышным трофеям,
Нет, и в великой семье я образцовой была.
Жизнь не менялась моя: вся она до конца безупречна,
Прожили в славе добра между двух факелов мы.
Мне природа дала по крови прямые законы:
Чтоб из-за страха судьи лучшей я быть не могла.
Как бы строго меня ни судили таблички из урны,
Хуже не стать ни одной, что просидела со мной.
Ни тебе, что смогла канатом снять с места Цибебу,
Клавдия, редкая ты жрица богини в зубцах;
Ни тебе, для кого, как Веста огонь свой спросила,
Белое вдруг полотно вновь оживило очаг.
Милой твоей головы, я, Скрибония мать, не срамила.
Что ж ты желала б во мне, кроме судьбы, изменить?
Материнскими я и сограждан слезами хвалима,
Цезаря вздохи моим лучшей защитой костям.
Он вопиет, что была его дочери кровной достойна
Жизнью сестра; и при всех слезы у бога текли.
Все же почетную я себе заслужила одежду,
Не из бесплодного я дома изъята судьбой.
Ты, мой Лепид, и ты, Павл, моя и по смерти отрада,
Даже смежились мои очи на вашей груди.
Дважды видела я на курульном кресле и брата;
Только он консулом стал, тут умчало сестру.
Дочь, ты была рождена образцом цензуры отцовской,
Мне подражая, держись мужа навек одного.
Поддержите свой род потомством; отвязывать рада
Я челнок, чтоб зол не умножала судьба.
Женского высшая в том состоит награда триумфа,
Если свободно молва хвалит потухший костер.
Ныне тебе, как залог я общий, детей поручаю.
Эта забота о них дышит и в пепле моем.
Матери долг исполняй ты, отец; всю мне дорогую
Эту толпу выносить шее придется твоей.
Плачущих станешь ли их целовать, поцелуй и за матерь.
Стал отныне весь дом бременем ныне твоим.
Если сгрустнется тебе, когда их при этом не будет,
Только войдут, обмани, щеки отерши, целуй.
Будет с тебя и ночей, чтоб, Павл, обо мне сокрушаться,
Чтоб в сновидениях ты часто мой лик признавал.
И когда говорить ты начнешь с моим призраком тайно,
Как бы ответов моих каждому слову ты жди.
Если, однако же, дверь переменит напротив постелю,
И на ложе мое мачеха робко придет,
Дети, сносите тогда и хвалите брак вы отцовский,
Вашей пленясь добротой, руку она вам подаст,
И не хвалите вы мать чрезмерно; сравненная с первой,
Примет в обиду себе вольное слово она.
Если ж останется он, мою лишь тень вспоминая,
И настолько еще прах мой он будет ценить,
То научитесь сейчас облегчать грядущую старость,
Чтоб ко вдовцу у забот не было вовсе путей.
Что у меня отнято, пусть к вашим прибавится годам,
Из-за детей моих пусть Павл будет старости рад.
Пусть хорошо ему жить; как мать, я утраты не знала.
Вся ватага пошла следом моих похорон.
Я защитила себя! В слезах вы, свидетели, встаньте,
Как благодарна за жизнь плату земля воздает!
Нравы и в небо введут: пусть буду я стоить заслугой,
Чтобы вознесся мой дух к предкам своим в торжестве[12 - Здесь и далее элегии Проперция цитируются в переводе А. Фета.].

2. Развод, супружеская неверность, безбрачие, конкубинат

Брак типа confarreatio в раннем Риме не мог быть расторгнут. Но в те времена confarreatio был единственной законной формой брака. Следовательно, в тот период развод был неизвестен. Дионисий пишет («Римские древности», ii, 25): «Сведущие люди единодушно считают, что в Риме на протяжении пятисот двадцати лет не был расторгнут ни один брак. Но в 137-ю олимпиаду, в консульство Помпония и Папирия, некто Спурий Карвилий (довольно известный человек), говорят, расстался со своей женой, став первым, кто так поступил. Цензоры заставили его поклясться, что он не может жить с женой, так как желает иметь детей, а она бесплодна – но плебеи с тех пор ненавидели его за этот развод (пусть и вынужденный)».

Дионисий также сообщает, что, если жена совершала измену или пила вино, семейный совет в присутствии мужа приговаривал ее к смерти. Согласно Плутарху («Ромул», 22), «Ромул издал также некоторые законы. Самый суровый из них состоит в том, что женщина не имеет права уйти от мужа; но муж может прогнать жену, если она оказалась виновной в отравлении или подмене детей или была поймана в прелюбодеянии»[13 - Перевод В. Алексеева.]. Совершенно ясно, что жены (поскольку Рим в те древние времена был государством мужчин для мужчин) не могли развестись с мужьями, но мужья могли развестись с женами, главным образом по причине измены.

Согласно законам Двенадцати таблиц, расторжение брака происходит в форме изгнания жены мужем; по словам Валерия Максима («Меморабилия», ii, 9, 2), такой развод произошел в 306 году до н. э. Следующие проступки давали мужу право дать жене развод: измена, употребление вина, а также peruerse taetreque factum (капризное и отвратительное поведение), о чем трудно сказать что-либо более определенное. Многое зависело от воли мужа; но, как показывает вышеупомянутый отрывок из Валерия Максима, прежде чем дать жене развод, муж был обязан собрать семейный или дружеский совет. Вот как Геллий описывает первый развод («Аттические ночи», iv, 3): «В памяти людской сохранилось предание, будто на протяжении чуть ли не пятисот лет от основания Рима ни в самом Городе, ни в Лации не было ни каких-либо тяжб, ни юридических правил по супружеским делам, поскольку, наверное, тогда еще не видели причин для разводов. Да и Сервий Сульпиций в книге, озаглавленной «О приданом», написал, что впервые стали нужны юридические нормы, касающиеся супружеских дел, тогда, когда… знатный муж Спурий Карвилий, прозванный Руга, разошелся с женой, которая по причине телесного изъяна была бесплодной»[14 - Перевод Б. Тритенко.]. Из этого отрывка видно, что первое расторжение брака в Риме было вызвано бесплодием жены. По мнению Беккера-Марквардта, это был не первый развод, но первый, не связанный с позором и осуждением жены. В данном случае за женой сохранялось приданое, хотя, если жена уличалась в неверности, оно оставалось после развода за мужем. (Юридическая формула для развода без супружеской неверности была tuas res tibi habeto – «оставь свою собственность при себе».)