Чернослив в шоколаде

– А вот это неправильно! – возмутилась Ириска и, как она думала, незаметно толкнула Лену локтем в бок. – Мужчина нужен в любом случае, потому что любой семье и любому дому нужен хозяин.

Лена мельком глянула на ее покрасневшее лицо, заулыбалась и повернула голову ко мне.

– А ведь Ириска правду говорит, – сказала она, глядя мне в глаза. – Мужчина нужен. Но достойный, а не какой-нибудь юноша, который ничего ни в жизни, ни в женщинах пока не понимает. Да?

– Да, – сухо ответила я и встала.

– Ты куда это? – удивилась Ириска.

– Что, уже и в туалет нельзя сходить, чтобы тебе не доложиться? – спросила я.

– Иди в мой корпус, там по коридору увидишь на первом этаже, – мягко проговорила Лена и улыбнулась.

Я быстро направилась по дорожке, вдоль которой пестрели аккуратные клумбы с цветами. Мне захотелось отчего-то побыть одной. Настроение резко упало. Я прекрасно понимала, что подруги заботятся, прежде всего, обо мне. Но ощущать на себе постоянное давление Ириски становилось уже невмоготу. Она всегда считала, что знает лучше меня, что мне на самом деле нужно, и тщательно внедряла это в мое сознание. А так как она работала не только менеджером в компании, торгующей сицилийским вином, но еще и подрабатывала в медицинской фирме, основанной на принципе сетевого маркетинга, то курсы психологии, а также профессиональные методы убеждения клиентов пошли ей явно на пользу. Мне иногда казалось, что Ириска настолько поднаторела во всем этом, что может убедить кого угодно и в чем угодно за считанные минуты. Она совершенно беззастенчиво пользовалась методами манипулирования, если у нее возникала потребность заставить кого-нибудь делать то, что нужно ей.

Я не стала заходить в здание, а обогнула его, решив прогуляться по дорожкам сквера и немного успокоиться. Сама не понимала, почему так начала нервничать от вроде бы невинного разговора. Но что уж тут душой кривить? Конечно, Никиту я пока еще не забыла, слишком сильное чувство я к нему испытывала и так просто от этого избавиться было нельзя, хотя мы и расстались несколько месяцев назад. И в то же время я понимала, что поступила правильно, решив оборвать с ним связь. Я зашла за корпус, увидела скамейку под кустами сирени и быстро направилась туда. Но как только уселась, из-за кустов показалась девчушка лет четырнадцати. Ее голова была опущена, заплаканное лицо почти наполовину прикрывали длинные неровные черные пряди, худенькие ножки обтягивали узкие черные джинсы, белые кеды были почему-то с розовыми шнурками. На розовой футболке с длинными рукавами чернел рисунок разорванного пополам сердца. Девушка стянула с плеча сумку на широком длинном ремне и бросила ее на скамью. Я заметила, что она была усеяна множеством значков. Я зачем-то отодвинулась на самый край. Незнакомка, не глядя на меня, села и тихо заплакала. Ее ногти были выкрашены черным лаком.

Минут через пять я начала испытывать смущение. Мне хотелось уйти, и в то же время было как-то невежливо не поинтересоваться, что случилось. Девушка подняла лицо и начала смотреть неподвижным взглядом на клен, росший напротив скамьи. По ее щекам безостановочно текли слезы. Я заметила пирсинг под нижней губой и на левой брови.

– Послушай, – осторожно начала я, придвигаясь к ней, – что бы это ни было, не стоит так расстраиваться.

Девушка повернула ко мне голову и словно впервые меня заметила. Ее светло-голубые глаза расширились, дрожащие губы приоткрылись. Я достала из кармана салфетку и протянула ей.

– У тебя тушь размазалась, – мягко проговорила я.

– Он пытался покончить с собой, наелся каких-то таблеток, – после паузы тихо сказала девушка. – Он написал, что не верит в любовь, ее нет на этой земле. Но ведь я так сильно люблю его! Но он не поверил и решил оборвать все одним разом.

– Ужасно, – пробормотала я и погладила ее холодные дрожащие пальчики. – Он остался жив?

Она молча кивнула и опустила голову. Но плакать перестала.

– И это главное! – более уверенно произнесла я. – Не думаю, что твой друг захочет повторить это. А тебе нужно сейчас все время быть с ним.

– Он гонит меня, – прошептала она и всхлипнула.

– Ну, это пока, – ответила я. – Все образуется, вот увидишь. И не стоит столько плакать.

Она подняла голову и откинула челку. Затем достала из сумки расческу. Забрав волосы со лба назад, закрепила их розовым обручем. Мне нравилось ее бледное лицо с тонкими чертами, прозрачные голубые глаза, небольшой нос красивой формы и маленькие бледно-розовые губы. Но общее выражение инфантильности, слабости и упадка сил портило впечатление. Я приписала это ее угнетенному состоянию.

– Как вас зовут? – неожиданно поинтересовалась она. – Меня Марика.

– А меня Ольга Николаевна, – улыбнулась я. – Но можно просто Оля, если тебе так удобнее.

– Удобнее, – кивнула она и наконец-то улыбнулась.

– Вот и замечательно, – сказала я и откинулась на спинку скамьи.

– А вы тут лежите или пришли к кому-то? – после паузы поинтересовалась она.

– Подруга тут, недавно двойню родила, – сообщила я и повернулась к ней.

– Глупо как, – заметила Марика и скривила губы.

– Почему? – изумилась я и заглянула в ее расширившиеся глаза, которые вновь начали наполняться слезами.

– Мир так жесток, в нем столько грязи, зла, горя, – тихо ответила она. – И какой смысл рожать детей? Чтобы обречь их на мучения?

Слезы вновь потекли по ее щекам.

От такой позиции совсем молоденькой девушки я опешила. Лично во мне инстинкт продолжения рода всегда был очень силен. И если бы не обстоятельства, то я, наверное, родила бы не меньше пяти детей. Да и обе мои дочки тоже хотели создать семьи, иметь не менее двух малышей.

– А у тебя есть брат или сестра? – зачем-то спросила я.

– Не-а, у меня и папы-то нет, – ответила Марика и встала, вытирая слезы. – Он бросил нас, когда я еще младенцем была. И я с мамой вдвоем, И нам хорошо! – с вызовом добавила она и взяла сумку.

Я решила, что Марика хочет уйти, и даже неприметно вздохнула с явным облегчением. Этот разговор начинал угнетать. Но она глянула на меня и предложила, отчего-то перейдя на «ты»:

– А не хочешь пройтись? Или тебя ждут?

Я удивилась, но кивнула, правда, пробормотала, что меня действительно ждут. Но Марика словно не слышала. Она направилась по кленовой аллейке, я пошла рядом.

– Ты тоже что-то грустная, – непринужденно заметила она.

– Есть немного, – согласилась я.

– А где тебя ждут? – поинтересовалась она.

– За тем корпусом, – ответила я и обернулась. – И мы как раз от него удаляемся.

– Если нужно, то иди, – еле слышно пробормотала Марика, и из ее глаз вновь потекли слезы.

– Мы можем немного пройтись по этой аллее, – мягко сказала я, – а потом вернемся. Если хочешь, расскажи о своем друге. Как его зовут?

«Бедная девочка! – мелькнула мысль. – Ей настолько тяжело, что готова с первой встречной поделиться».

– Его зовут Кирилл, – с готовностью ответила она. – И он необыкновенный! Мы встречаемся уже полгода. И я безумно, безумно, безумно люблю его! Если он умрет, я последую за ним! К чему мне жить без любимого?

– Но ведь сейчас все хорошо? – спросила я и вновь почувствовала легкое неудобство от такого чрезмерно эмоционального проявления чувств. – И в будущем многое будет зависеть от тебя.

– Ты реально так думаешь? – спросила Марика и даже остановилась.

– А как же иначе! – ободряющим тоном ответила я и тоже остановилась.

Марика тихо пропела: «В разгаре лета найти и потерять! Нет, мы не сможем смеяться и кричать». Она нагнулась и подняла лист клена, уже начавший желтеть. Поднеся его к лицу, Марика закрыла глаза и продолжила тихо петь:

«Ждать, пытаясь себя сдержать,
Ты просто не сможешь петь…»

– Что это? – вяло поинтересовалась я, так как ее поведение начало меня порядком раздражать.