Красный Дракон. День гнева

– Надеюсь, тебе нравится, – Рома нацепил сосиску на палку и отправил ее в огонь – Ты какая-то мрачная в последнее время. Хотел тебя порадовать.

– Я ненавижу праздновать день рождения.

– Откуда ты это знаешь? Ты ни разу не устраивала вечеринку.

Ева подумывала бросить гальку в парня, но смилостивилась. В конце концов, он прав. В ее семье не принято отмечать праздники. В серой массе будней они ничем не выделялись.

– Какие планы на лето? – спросил Рома.

– Забиться под кровать и сдохнуть.

– Я устраиваюсь в лагерь вожатым, – сказал он. – Поедешь со мной?

Куда приятнее провести лето, присматривая за оголтелой малышней, чем следить за матерью-алкоголичкой. Ева согласилась, не подозревая, что пока она сидит под защитой дубов и болтает с Ромкой, ее привычная жизнь рушится, как город во время десятибалльного землетрясения.

Глава 2

В сводчатом коридоре эхо шагов разносилось на десятки метров. Размеренная походка напоминала метроном, отсчитывающий тактовые доли. В полутьме невозможно было разглядеть лицо мужчины, лишь плотно сжатые губы выделялись подобно белесому шраму.

Мужчина приблизился к украшенной витой ковкой двери, с виду неимоверно тяжелой. Казалось, чтобы сдвинуть ее с места, понадобится таран. Но ему хватило легкого прикосновения, и дверь распахнулась.

В комнате он встретился взглядом с юношей в сером балахоне. Последний не отреагировал на посетителя. Замерев у стены, он походил на античную статую: искусно выполненную, но бездушную. В кресле перед юношей восседал старик. Голова его склонилась, упираясь подбородком в грудь. Он дремал.

– Сир? – шепотом позвал мужчина, одновременно страшась и желая потревожить своего господина.

Старик дернулся, но позы не поменял. Его глаза по—прежнему были закрыты, но скрипучий голос, когда он заговорил, был полон ликования:

– Пришло время. Сегодня ей исполнилось шестнадцать.

– Не считая мелочей, сир, все готово.

– Мелочей? – старик оторвал подбородок от груди и поднял дрожащую руку. – Встреча должна пройти идеально. Она бесценна!

– Я все учел. Осечки не будет. С матерью я лично разберусь.

– Нет, – возразил старик. – Пошли мальчишку. Ему необходима практика.

Мужчина поклонился, давая понять, что приказ будет исполнен.

Дочь ушла, не разбудив ее, и это испортило настроение. У девочки день рождения, а она напилась вчера, как свинья. Недаром говорят: "Яблоко от яблони недалеко падает". Скажи ей кто семнадцать лет назад, что она превратится в копию отца, она бы плюнула ему в лицо.

Надо сделать малышке приятное. Ужин, например. Только для них двоих. Как давно они с дочерью проводили время вместе? Ответ Лиза так и не нашла.

Игнорируя последствия вчерашних возлияний, Лиза отправилась в магазин, где разошлась не на шутку, загрузив продуктовую корзину до отвала. Покупки кое-как уместились в двух пакетах.

После полумрака магазина дневной свет слепил глаза. Майский день выдался безоблачным. Солнечные блики отражались в витринах, блестели в окнах автомобилей. Люди по случаю потепления, устав от однотонной зимы, надели яркую одежду, и только молодой человек на другой стороне дороги был весь в черном, словно в трауре. Его с Лизой разделял поток машин, и она бы его не заметила, если бы не магнетизм парня. Он точно взывал к ней. Высокий статный брюнет смотрел прямо на нее. Лиза оглянулась, убеждаясь: сосредоточенный взгляд прищуренных глаз предназначен именно ей. В горле образовался ком, она окоченела от холода посреди залитой солнцем улицы.

Что с ней? Она испугалась студента. Он чуть мрачноват, но у подростков в моде подобный стиль. С чего она разволновалась?

В этот момент ручка одного из пакетов не выдержала тяжести, раздался треск, и продукты посыпались на асфальт. Ярко-красные как стоп-сигнал светофора яблоки, припасенные для шарлотки, покатились в стороны.

Она присела на корточки, подобрать продукты. Длинная тень упала на мостовую, загородив солнце, и Лиза посмотрела вверх, в чем там дело. Над ней стоял парень с противоположной стороны улицы. Когда он пересек дорогу?

С виду ему было не больше двадцати. Чертовски хорош собой, будто кто-то специально постарался, создавая его. Все в нем было удивительно гармонично. Даже дерзкая ухмылка на тонких губах не вызывала неприязни.

– Вам помочь?

Он наклонился, подобрал яблоко и залюбовался сочной кожурой. Задумчивая улыбка не покидала лица, пока он изучал фрукт.

– Спасибо, я сама, – выдавила из себя Лиза.

– Я настаиваю.

Голос молодого человека был низким, грудным. По спине побежали мурашки. Похмелье, мучившее с утра, отступило перед страхом. Сердце сжалось в груди до отчаянно пульсирующей точки. Теперь она отчетливо видела: внешняя привлекательность парня насквозь пропитана дьявольщиной. Лизе показалось: она уже встречала его, но где и при каких обстоятельствах, не помнила.

Глаза молодого человека недобро сверкнули. Что за странный у них цвет – оливковый? Он протянул руку с яблоком, предлагая взять фрукт. Лиза колебалась несколько секунд, прежде чем забрать яблоко. Стоило пальцам коснуться запястья молодого человека, как он крепко схватил ее за руку и дернул на себя. Подчиняясь силе, она встала с корточек, шагнула вперед и повалилась на незнакомца. Его губы были всего в паре сантиметров от ее уха. Дыхание щекотало кожу. Она застыла, не дыша в его объятиях.

– Он передает привет.

Бархатный голос разбередил память. Еще не стихло последнее слово, а все уже встало на свои места. Парень был вылитый отец. Внешность, манеры, голос. Кровь застучала в висках: это последняя минута ее жизни! Пришло время платить по счетам.

– Ты, ты, – запинаясь, бормотала Лиза, – я знаю, кто ты.

– Приятно это слышать, – он подался назад, заглядывая ей в лицо.

Парень улыбался, глядя на нее. Только это была не дружелюбная улыбка, а оскал хищного зверя за секунду до броска к горлу жертвы.

Прохожие огибали странную пару. Они не видели их, словно Лиза и молодой человек переместились в другое измерение. Сопротивляться было бесполезно. Даже если она закричит, вырвется из сильных рук, он все равно ее настигнет. Не сейчас, так позже. Когда она будет совсем одна. Или еще хуже – рядом будет дочь. Эта мысль парализовала. Нет, она не приведет чудовище в свой дом.

Обхватив подборок Лизы, парень наклонился. Поцелуй был мимолетным, в уголок обветренных губ, но она мгновенно ослабла. Голова закружилась, будто она в одиночку осушила бутылку водки. В горле пересохло, веки налились тяжестью, и Лиза пошатнулась.

Как бездарно прожита жизнь! Стоя на пороге смерти и вспомнить—то нечего. Разве что дочь… Она представила Еву. Несчастная девочка. Страшно представить, что ее ждет.

Парень разомкнул объятия, и Лиза с трудом устояла на ногах. Мир отдалялся, пока окончательно не померк, и она не упала на асфальт замертво.

Женщина угасла на его глазах. Дело сделано. Он отвернулся и зашагал прочь, напевая под нос незамысловатую мелодию, и вдруг обнаружил, что все еще сжимает в руке яблоко. Хмыкнув, надкусил сочный фрукт. Струйка сока стекла по подбородку, он вытер ее рукавом джинсовой куртки и облизнул губы. Давно он не ел таких вкусных яблок. Он запрокинул голову, подставляя лицо под жаркие поцелуи солнца, и улыбнулся. Лучшего денька для смерти и придумать нельзя.

Что она чувствует? Этот вопрос Ева задавала себе снова и снова, но ответ не находила. Люди с состраданием смотрели на нее. Говорили о том, как тяжело в шестнадцать лет потерять мать, а она не могла разобраться в эмоциях. Должно быть, это шок. Она придет в себя, и горе навалится подобно снежной лавине. Но глубоко внутри она подозревала: этому не бывать. Стоя над свежевырытой могилой матери, она ничего не чувствовала. Совершенно ничего. Абсолютный ноль.

Она плохая дочь. Худшая из возможных. Ева подняла голову к солнцу, нарочно распахнула веки и всматривалась в ослепительный блин до рези в глазах. Может, так она заплачет? Детям положено плакать на похоронах родителей.

Гроб опустили в могилу. Ева хладнокровно следила за тем, как мать покидает ее жизнь. Теперь она одна на всем белом свете. От страха приподнялись волоски на руках. Что с ней будет? Ее отправят в детский дом? Шестнадцать лет не подходящий возраст для начала самостоятельной жизни.

Ева зачерпнула горсть земли. Постояла над зевом могилы и разжала пальцы. Раздался сухой треск, точно хрустнули измученные артритом суставы – земля упала на крышку гроба.

– Прощай, мама, – губы двигались беззвучно.

Для поминок в гостиной накрыли стол. Об этом позаботились учителя Евы, так как друзей у Елизаветы Архаровой не было. Окружающие ее недолюбливали. Презрение к алкоголичке в них смешивалось с завистью к деньгам. Люди пришли не для того, чтобы проститься с погибшей от сердечного приступа женщиной, и даже не за тем, чтобы поддержать ее осиротевшую дочь. Всех волновал один и тот же вопрос: что будет с наследством? Двухэтажный особняк с шестью спальнями, гараж на две машины и приличный счет в банке не давали им покоя.