Ковчег Могущества

– Разумеется, – ободряюще улыбнулась ему Тея. – Жрицы Хатхора весьма искусны в любви – это давно уже всем известно. И, вероятно, богатые сегеры отдают предпочтение именно им, не так ли?

Камос согласно кивнул, но тотчас поспешил добавить:

– Вы, как всегда, правы, моя госпожа, но заведение Рафии славится и другими прелестными девушками! Не менее искусными в любовных ласках, чем… – последние слова, окончательно смутившись, сегер произнес буквально шепотом.

Царица взглянула на юношу с нескрываемым любопытством.

– Ну а тебе лично, Камос, кто более по нраву – жрицы или девушки Рафии? – осведомилась она с почти плотоядной улыбкой.

Камос, поборов смущение, вскинул голову и открыто взглянул царице в глаза:

– Жрицы из Хатхора, моя госпожа! Они, можете поверить мне на слово, не только бесподобны, но и ни с кем не сравнимы!..

– Что ж, Камос, благодарю за откровенность. Я верю тебе. И теперь, видимо, настало время поставить тебя в известность, для чего, собственно, я и учинила сегодняшний допрос. Буду краткой: я хочу, чтобы ты уже сегодня вечером, немедля, отвел в дом Рафии моего Тутмоса.

Камос буквально оцепенел от удивления.

Тея не торопила сегера с ответом, понимая, что ее просьба и впрямь весьма необычна. Всем было прекрасно известно, что в богатых семьях в подобных ситуациях специальных наложниц приглашают прямо в дом, где они и дают юношам первые уроки любви. Царице же захотелось, чтобы Тутмос потерял девственность и обрел первый опыт любви в более непринужденной обстановке, но, безусловно, исключительно с опытной «наставницей».

– Как вам угодно, моя госпожа. Но… кого вы предпочтете для сына – девушку Рафии или жрицу? – робко поинтересовался Камос, только теперь постигший подоплеку столь откровенных расспросов.

– Жрицу. И, разумеется, молодую и красивую. Но при этом способную доставить удовольствие совершенно неопытному юноше. Вот, возьми… – Тея указала взглядом на увесистый мешочек, лежащий на соседнем резном столике. – В нем ровно пятьдесят серебряных драхм. Или женщины, подобные Рафии, предпочитают дебены?[15 - Дебен – египетская монета. Но в ходу были также греческие драхмы. И многие египтяне отдавали им предпочтение.]

– Нет, нет, моя госпожа. Драхмы вполне сгодятся…

– Надеюсь, Камос, до вечера тебе хватит времени, чтобы подготовить предстоящий визит в заведение Рафии надлежащим образом?

– Я сделаю все, как полагается, моя госпожа, можете не сомневаться, – заверил царицу молодой сегер.

– Я догадывалась, что на тебя можно положиться, Камос…

* * *

Из покоев царицы Камос отправился в павильон Тутмоса. С недавних пор юный эрпатор обосновался в отдельно стоящем от дворца павильоне, искусно отстроенном из красноватого тамаринда. Тутмос считал себя теперь вполне взрослым, поэтому его безмерно утомляло неусыпное внимание царственных родителей. Более же всего раздражала нежная опека кормилицы, которая, казалось, будет относиться к нему как к малому ребенку, даже когда он станет фараоном.

Нуждаясь хотя бы в относительной свободе и особенно – в общении со сверстниками, в качестве которых выступали в основном сыновья сановников и сегеров, молодой наследник трона, обзаведясь собственным павильоном, стал частенько собирать у себя шумные компании. Особое же предпочтение Тутмос отдавал Камосу – сыну первого советника. Камос был всего на два года старше эрпатора, но, несмотря на столь мизерную разницу в возрасте, гораздо более опытным в жизненных вопросах.

Вот и сейчас Тутмос с нетерпением поджидал своего друга. Он часто делился с Камосом самыми сокровенными своими тайнами, поэтому сегодня ему вдруг нестерпимо захотелось поведать молодому сегеру, как сильно он желает Нефруру – дочь Джера, начальника дворцовой стражи.

Наконец, откинув прозрачный полог, отделявший покои Тутмоса от основного помещения, Камос вошел в павильон.

– Приветствую тебя, о, благородный эрпатор! – прямо от входа провозгласил он и привычно поклонился.

– О, Камос, наконец-то! Как я рад тебя видеть! – возбужденно откликнулся царевич.

Камос тотчас почувствовал: друг чем-то взволнован.

– Я примчался к тебе сразу, как только освободился. Сам понимаешь, жена требует к себе повышенного внимания, – солгал сегер, решив умолчать о своем визите к царице.

– Наверное, так оно и есть… У меня-то пока нет ни жены, ни наложницы, поэтому мне трудно судить об этом, – с грустью в голосе заметил наследник.

– Ты говоришь так, словно готов жениться прямо сейчас! – воскликнул Камос, располагаясь на ковре, усыпанном многочисленными подушками.

– Жениться?… – Тутмос на секунду задумался. – Нет, пожалуй, я еще не готов к столь ответственному шагу. А вот от наложницы, признаюсь, не отказался бы…

Камос мысленно восхитился: «Все-таки Тея – на редкость проницательная женщина! Кажется, наш эрпатор и впрямь созрел для плотских утех… Несомненно, царица позаботится потом о самой лучшей наложнице для своего сына, но сегодня я должен выполнить данное ей обещание…»

– И кого бы ты хотел видеть в роли своей наложницы, Тутмос? – как бы невзначай поинтересовался Камос.

Эрпатор оживился: наконец-то появился повод поведать другу о предмете страсти.

– Скажи, Камос, – вкрадчиво начал он, – что ты думаешь о Нефруре, дочери Джера?

Камос задумался: кажется, он заметил на сегодняшнем представлении страстные взгляды эрпатора, которые тот украдкой бросал в сторону Нефруры.

– Несомненно, она весьма хороша собою… Стройна как тростинка, нежна как цветок лотоса… Глаза столь глубоки, словно в них затаилось ночное небо… Но, друг мой, и только.

Тутмос удивленно уставился на приятеля:

– Да разве ж этого мало?!

– Разумеется! – с жаром воскликнул Камос. – Рассуди сам: Нефрура невинна и, значит, не сможет помочь тебе стать мужчиной!

Тутмос на мгновение растерялся, но тотчас взял себя в руки:

– И что же мне теперь делать?… Ждать, когда моя царственная мать подберет мне наложницу по своему вкусу?! Не сомневаюсь, что ее выбор падет на какую-нибудь уроженку Абидоса, этого рассадника плотских утех!

– Помимо Абидоса в Египте есть и другие города, Тутмос, – многозначительно заметил Камос. – К примеру, женщины Ону славятся своей красотой и умением любить мужчин не меньше, чем абидоски.

– Ты прав, твоя Сепати действительно прекрасна! – согласился эрпатор. – Но…

– Никаких «но», дружище!.. Для начала мы с тобой совершим кое-что другое… – Камос, словно завзятый заговорщик, умышленно понизил голос, и его уловка сработала: Тутмоса заинтриговал тон сегера.

– Признавайся, что ты задумал?! – горячо воскликнул он.

– Не торопись, эрпатор! Наберись чуточку терпения, и сам скоро все узнаешь…

Глава 3

Дворец фараона в Инебу-Хедже, столице Египта, представлял собою потрясающее зрелище. Номархов, прибывавших сюда из Абидоса, Амарны, Ону, Уасета[16 - Так в Древнем Египте назывались Фивы.], Напаты и даже из Хемену[17 - В поздние времена город более известен как Гелеополис.], населенного в основном греческими купцами, которых и вовсе мало чем можно было удивить, поражала в первую очередь величественная масштабность дворцовых ворот. Дворцовые ворота были столь высоки, что любому входящему, пожелавшему разглядеть их верхнюю оконечность, приходилось изо всех сил запрокидывать голову. И тогда, будучи вдобавок окружен двумя огромными пилонами[18 - Сторожевые башни с плоскими крышами и стрельчатыми окнами.], венчавшими дворцовые ворота, человек ощущал себя крохотной песчинкой, случайным ветром занесенной в великое царство Та-Кемет[19 - Древнее название Египта. Точный перевод с древнеегипетского неизвестен, предположительно: Черная земля, ибо Нил разливался и обогащал землю плодородным илом, отчего та приобретала черный цвет.].

До слуха каждого приезжего доносился легкий шелест развевающихся на плоских крышах сторожевых башен царских флагов, традиционно украшенных изображениями скарабея, анха и солнечного диска. Над самими воротами возвышался герб Египта – крылатый шар, обвитый двумя кобрами-уреями. Ниже размещалась эннада[20 - Эннада – это девять почитаемых богов: Атум, Ра, Шу, Тефнут, Геб, Нут, Осирис, Исида и Гор.] богов, почитаемых жителями Инебу-Хеджа. На боковых колоннах тоже были высечены изображения великой эннады, а под ними, ниже, – иероглифические надписи.

Пилоны были украшены изображением фараона Аменхотепа III: в одной руке он сжимал секиру, а другою – держал за волосы головы нескольких людей, словно готовясь в любой момент обрушить на них свой праведный гнев. При виде сей выразительной сцены номархи всякий раз испытывали чувство благоговейного страха перед фараоном.

Еще каких-то пять лет назад сановники и жители Инебу-Хеджа лицезрели на этих же пилонах Тутмоса IV. Но сразу после его ухода в Дуат, в Загробный мир, дворцовые зодчие умело подправили лик фараона, придав ему сходство с сыном Тутмома – ныне здравствующим и правящим страною Аменхотепом III.

Ворота охраняли мускулистые стражники-маджаи, облаченные в кожаные, украшенные золотыми бляхами нагрудники, хлопковые полосатые юбки и назатыльные платки из той же ткани, перехваченные по центру лба серебряными обручами. Свирепый вид сих стражей навевал на любого прохожего уже не благоговейный страх, а самый что ни на есть животный ужас. Маджаи сжимали в своих огромных руках бронзовые секиры, всем своим видом выражая готовность снести голову каждому, кто дерзнет проникнуть во дворец незаконным образом. У многих провинциальных номархов, чья совесть была не чиста, нередко возникало ощущение, что, войдя во дворец, они никогда уже, увы, из него не выйдут. Ибо практически все они, безраздельно управляя своими номами[21 - Египет делился на номы. Ном – единица административного деления, область. Соответственно, отсюда – номарх, правитель нома.], утаивали часть налогов, предназначенных для дворцовой казны, преумножая тем самым собственные богатства.