Под знаком ЗАЖИГАЛКИ

На высоте кирзачей натянуты какие-то проволочные заграждения, ноги сами как-то тяжело перепрыгивают их, кто-то сбоку споткнулся и упал, по-моему, это Вадик Шварумян. «Я больше не могу», – слышится его хрип. Вадика подымают и ставят на ноги, он тяжело со свистом дышит, его полное тело сотрясается под мокрой гимнастёркой. Виталик Бостриков молча забирает его автомат. «Бежать!!! Бегом!!!» Вадик бежит. Рядом бежит Бостриков с двумя автоматами.

Впереди кирпичное препятствие – «полуразрушенное здание», высотой чуть выше груди через которое все должны перелезть. Две бегущие впереди нечёткие фигуры по очереди перемахнули его, опёршись на выемку в «окне». Вадик, шатаясь из стороны в сторону, заплетающимся шагом подбегает к окну, опирается на него, поднимается и… остаётся на нём лежать, с шумом втягивая и выдыхая воздух. Его так же молча, тяжело дыша, сталкивают с «полуразрушенного здания» в сторону финиша, до которого ещё очень, очень долго бежать. Кто-то забирает у него вещмешок. Качающегося Вадика ставят на ноги и орут ему в ухо, чтоб услышал: «Бегом!!! Бежать!!!» Похоже Вадик Шварумян услышал. Он медленно с невидящим взглядом, как на автопилоте, шатаясь, побежал за Бостриковым. Сил уже нет. Совсем. Ноги переходят на шаг.

– Ободзинский! Бежать!!! Бегом!!! – Голос «замка», бегущего рядом, звучит уже негромко, и как-то вдалеке, как будто кто-то покрутил регулировку громкости окружающего мира и уменьшил звук.

– Я не могу, – свой сбивчивый хриплый шёпот кажется каким-то чужим и нереальным.

– Ободзинский, сука! Ты можешь! Слышишь меня?! ТЫ МОЖЕШЬ!!! – голос «Тихона» орёт в ухо, но как-то издалека и негромко, – Повтори, сука!

– Я могу, – повторяешь на автомате.

– Повтори! Повтори!

– Я мо-гу. Я-мо-гу! Я-МО-ГУ!!! Я-МО-ГУ!!!

«Я!» – вдох. «МО-ГУ!» -выдох.

«Я!» – вдох. «МО-ГУ!» -выдох.

«Я!» – вдох. «МО-ГУ!» -выдох.

«Я МОГУ! Я МОГУ! Я МОГУ!» – пульсирует в мозгу. Как будто открылся тайный канал с энергией, и выплеснул на тебя ведро ледяной воды. Мозг вновь заработал как часы. К нему подключились ожившие мышцы, вновь забурлившая кровь, которая до этого растворилась в этом вегетативном студенистом теле, ещё десять минут назад лишённом центральной нервной системы, и как медуза полностью автономно выполнявшем механические движения ногами и руками.

С этого момента ты знаешь, что ты можешь в жизни всё. Если ты этого ЗАХОЧЕШЬ!

Да! Если я ХОЧУ, значит я МОГУ!!!

Финишировал взвод вместе. Все пятнадцать «мальчиков». Пятнадцать автоматов, пятнадцать вещмешков с пятнадцатью шинелями в «скатку». Пятнадцать кирпичей были сданы старлею. Последние два километра Вадик Шварумян бежал в одной гимнастёрке, у него забрали даже противогаз и штык-нож в чехле, чтобы он добежал. И он добежал. Время остановили по последнему. Взвод получил твёрдую «четвёрку». Конечно, после отдыха, потомок Багратидов Шварумян, получил в «скворечник» от «Тихона», так сказать, «за высокий уровень холопского сервиса для князя на маршброске» и наряд вне очереди, «а за что – ваше святейшество, вы сами придумайте». «Князь» особо не возражал. Если бы он не добежал, и взвод получил «двойку», «князя» бы точно «холопы» подняли на вилы.

Да, армия – это та школа, которую проходить совсем необязательно в наше время. Но именно там ты узнаешь самую большую тайну нашей жизни: если я ХОЧУ по-настоящему, значит я МОГУ! И свой автомат, и свой вещмешок с «волшебным кирпичом» я донесу до цели сам!

В сорока километрах от небольшого городка Борзя, где в середине девяностых служил срочную службу Ободзинский, сходились границы России, Китая и Монголии. До Читы, столицы области, нужно было трястись ночь на древнем поезде с потёртыми и уже не совсем красными звёздами на вагонах, с «дыркой» в туалетах вместо унитаза, и гордой, чуть схваченной ржавчиной надписью «Советские железные дороги». А до точки, где сходились владения Огненных драконов, предков Чингисхана и Сибирского медведя летом в сухую погоду можно было домчать на ГАЗ 66 меньше, чем за час. Весной же, в распутицу, в разлившуюся по всему краю грязь, наполнявшую всё свободное пространство – это занимало почти столько же времени, как дорога до Читы.

Военных в окрестностях Борзи было больше, чем местных жителей – ракетчики, танкисты, зенитчики, мотострелки, пограничники. Непонятно, от кого защищало такое количество военных, с учетом того, что ближайшие несколько сот километров сухой и выдуваемой ветрами степи Монголии и сотни полторы километров Китая были абсолютно безлюдны. Со стороны Монголии граница даже не была оборудованной. Монгольских пограничников никто никогда не видел.

+30 градусов в июле и -30 – в январе, делали боевую подготовку офицеров и солдат, мягко говоря, непростой. К этому добавился развал Союза, провальная война в Чечне, брошенные на произвол судьбы войска, быстро «подобранные» в наспех сооружённых республиках на осколках некогда Великой Страны. А о тех воинских частях, которых «не подобрали» удельные князьки в многочисленных среднеазиатских «…станах», – оставшихся на севере родины, Дальнем востоке, Сибири – о них просто забыли на долгие десять лет.

Они жили своей жизнью: в технических парках как-то без поставок запчастей ремонтировали технику. Когда в части появлялась солярка, танкисты выезжали на соседний полигон пострелять, благо снарядов было запасено на 200 лет боевых действий, зенитчики радостно выезжали за ними, разворачивали свои пусковые зенитные установки и передвижные радиолокационные станции. Но солярка в частях была нечасто.

Поэтому, если в их зенитно-ракетном полку комбат Мичурин утром не устраивал «спортивный праздник» с кроссом, со стометровкой и подтягиванием на перекладине, то «продавал» их взвод до вечера в местный колхоз на работы по уборке картошки или разгрузке вагонов с арбузами или яблоками. Колхоз, то есть «фермерское хозяйство» по-новому, платил «натурой»: десять процентов «разгруженного» шло на скудный солдатский стол в виде платы за работы.

Всё оставшееся время Ободзинский вместе с Лёхой Гуковым хмуро ковырялся в своей обездвиженной пусковой зенитной установке. Она была парализована ещё до призыва Ободзинского. Со слов их старлея Анатолия Бобрика, в юности она была весёлой и подвижной ракетной установкой, вызывавшей только положительные эмоции у её механиков и операторов. Резво занимала боевую позицию, разворачивалась в исходное положение с опережением нормативов.

Но злоупотребление некачественной соляркой, к которой она пристрастилась в начале девяностых, недостаток масла в системе, наплевательское отношение к своему здоровью, выразившееся в несвоевременной замене сальников (по причине их отсутствия, как в прочем и масла), привели на хирургический стол, то есть на «яму» в техническом боксе, где и была диагностирована поломка турбины. Развившаяся «гангрена» двигательной установки требовала немедленной операции по замене турбины, которая была заказана на военном заводе в Калуге почти три года назад. Сначала там по телефону уверяли о готовящейся отправке им турбины. Потом, через год, только подтверждали работу над заказом. В прошлом году перестали отвечать на звонки совсем.