Маленькие люди

Я неспешно шел обратно к гостинице, курил и размышлял. Вообще говоря, с детства мое мышление было дисциплинированным, подчиненным учебе, науке, исследовательской работе. Строгая логика рассуждений не допускала никаких эмоций, и внезапно я вообще усомнился, были ли у меня когда бы то ни было сильные чувства.

Странно? Ведь я никогда не задумывался об этом. Все мое внимание, все силы поглощала наука. Там были сосредоточены мои интересы, туда направлены мои устремления. А место чувств занимала их небрежная имитация. Да, я был женат и женился на симпатичной студентке пятого курса, которому читал лекции. Типичная история: преподаватель женится на студентке. Впоследствии я сильно удивлялся тому, как она вообще добралась до пятого курса, да еще и с неплохими показателями успеваемости – ее знания неуклонно стремились к нулю, она забывала совершенно элементарные вещи сразу же, едва сдавала зачет или экзамен. Наша совместная жизнь не задалась почти с первых же дней, мы были чужими друг другу людьми…

Но могу ли я ее в этом винить? Разве сам я не был… Разве сам я отдавал ей больше, чем она мне? Она не жила в моем мире, не интересовалась им, но и я был чужаком в ее вселенной. Что объединяло нас, что делало нас семьей? Мы жили в одном доме (при этом я часто и надолго уезжал), вместе ездили в отпуск и, когда я был в Лондоне, спали в одной постели и ели за одним столом – вот и все! Я прожил в браке почти полтора десятка лет, но даже не знал, какую музыку она слушает, какие книги читает и читает ли что-нибудь вообще. Я знал о ней не больше, чем о каждом из тех, с кем работал, а о некоторых знал намного больше, чем о собственной жене.

Странно… У нас есть сын, внешне моя полная копия. Я радовался его рождению, в честь его я даже назвал обнаруженный мной в Крабовидной туманности рентгеновский пульсар. Но сейчас, оглядываясь в прошлое, я не могу сказать, что был хорошим отцом. Я мало общался с сыном по-настоящему, даже на отдыхе, не играл с ним, не прочел ему ни одной книги, ничему его не учил, мы ничего не мастерили вместе. Неудивительно, что я стал и для него чужим человеком. Да никогда близким и не был. Чего же тут удивляться, что он так легко от меня отказался?

Воспоминания о сыне нагнали на меня грусть, как ветер нагоняет с моря дождевые облака. Я глубоко затянулся, остро чувствуя табачную горечь. Но стоило мне вспомнить Ариэль, и эта грусть тотчас же рассеялась. Это было абсолютно нелогично, ведь Ариэль являлась для меня совсем посторонним человеком. Просто удивительно. Мы были совершенно разные и жили в разных мирах, но за те шесть часов, которые я провел в ее обществе, я ни разу не чувствовал той неловкости, которая возникает, когда с человеком не о чем говорить. При этом мы вовсе не трещали без умолку, не давая себе передышки, но даже молчание в ее компании не было тягостным и неловким.

Я прекрасно понимал, что наши с Ариэль миры слишком далеки друг от друга, но почему-то то, что она существует в этом мире, делало его светлее и теплее. И это ощущение ненавязчиво вплелось в поток моих новых ощущений и уверенно заняло там свое место. Это и радовало меня, и немного смущало, я не знал, что мне с этим делать. До этого ничего подобного я не испытывал.

В конце концов я перестал копаться в своих ощущениях и переживаниях и стал просто наслаждаться прогулкой под пасмурным весенним небом, где сквозь прорехи набежавших туч виднелись яркие звезды. Многие из этих звезд я знал не только поименно, мне была известна их подробная биография, их «жизненные показатели» – параметры спектра, состав звездного вещества, размеры, температура… Они мне были ближе, чем многие мои знакомые. Но в тот вечер я в первый, но отнюдь не в последний раз просто наслаждался их красотой. Не помню, кто из поэтов сказал, что есть два способа смотреть на звездное небо. Первый: смотреть и знать все созвездия, законы их движения по небосводу. И второй: просто смотреть и любоваться безмолвным сиянием безымянных звезд. Пожалуй, я впервые смотрел на звездное небо вторым способом.

Не как ученый, а как обычный человек.

Прогулка моя затянулась, так что в гостиницу я вернулся только в первом часу ночи. Я чувствовал приятную усталость и предвкушал здоровый сон в удобной кровати. В номере я принял душ, затем вышел в халате в коридор и ограбил стоявший там автомат на чашку ароматного кофе. Я выпил его на балконе, с которого, как оказалось, открывался неплохой вид на город, поскольку гостиница стояла на возвышенности.

Я безмятежно прихлебывал кофе и смотрел туда, где был виден довольно большой, похожий на террикон шахты темный абрис. Вероятно, это и был тот самый знаменитый цирк, директором которого, как я теперь знал, был отец Ариэль. Так это или нет, я узнаю завтра. Ариэль говорила, что их дом совсем рядом с цирком, всего в двух кварталах ходьбы от него. Вообще говоря, мне кажется, что выражение «совсем рядом» без всякой натяжки можно применить ко всем объектам этого города.

Но сейчас я смотрел в направлении темной конусообразной громады и думал, что где-то там, рядом с цирком, дом Ариэль. Девушки, которая совершенно для меня неожиданно что-то изменила в моей жизни.

Когда кофе был выпит, я раскрыл настежь балкон и окно и улегся в кровать. Прежде чем уснуть глубоким сном, я понял, что с кровати видны звезды.

И это, наверно, символично.

Глава 3

Гражданин Хоулленда

Но все, что мне нужно, – это несколько слов

И место для шага вперед.

Проснувшись, я довольно долго валялся в постели, глядя, как солнечные зайчики играют в догонялки на потолке. Затем встал и неторопливо поплелся в душ.

Обычно, принимая душ по утрам, я планировал свои дела на весь день, но единственное, что я напланировал сегодня, было решение действовать без всякого плана. И это мне нравилось.

Будь что будет, отдадимся вольному полету, свободному парению. Мое состояние можно было сравнить с легким подпитием: я пребывал в незнакомой мне дотоле эйфории, и, вероятно, мои решения нельзя было назвать логичными и обоснованными. Образно говоря, я взял рифы парусов и лег в дрейф, терпеливо и беззаботно ожидая, куда волны и ветер занесут мой жизненный кораблик.

А что толку планировать, рассчитывать, выстраивать последовательность действий, если случайный перепад напряжения в электрической сети может пустить под откос все ваши планы скопом, и не только на весь день, но и на всю жизнь?

Нет-нет, больше никаких планов. Se faire la belle[3 - Se faire la belle – «уйти красиво», совершить побег (франц. сленг).], черт возьми.

Я оделся неброско и практично – черные джинсы, рубаха, черный реглан с принтом мужика в балаклаве с «АК-47», кожаные кроссовки. Ничего, сойдет… Пригладил перед зеркалом шевелюру и, немного волнуясь, вышел в большой мир, если его можно было назвать так в этом городе. Вообще город был весьма комфортен для меня, по крайней мере, на первый взгляд – здесь все было ниже, чем обычно. Даже зеркало было повешено так, что я видел чуть ли не всего себя, а не собственную макушку, как это происходило чаще всего. Или вот: в нормальном мире те же ступеньки для четырехфутового человека превращаются если не в пытку, то точно в издевательство.

В фойе был только один человек: незнакомая мне миловидная женщина примерно моего возраста, подсыпавшая зерна в кормушку флегматичного попугая. Мне она обрадовалась, как родному:

– Мистер Райан! Доброе утро! Вы не представляете, до чего же приятно видеть вас в наших краях! – заметив, что я с недоверием воспринял это громогласное заявление, она поспешно добавила: – Ваша слава докатилась и до нашего городишки, так что я весьма, весьма польщена!

Тем временем попугай в клетке наконец-то подал признаки жизни – он переступил с лапы на лапу и заявил:

– Зачем приперся?

– Флинт! – женщина шлепнула пакетиком корма по клетке, а затем представилась: – Мэри-Сьюзен Сэндз, хозяйка этой «Дыры».

– Очень приятно, – сказал я, улыбаясь. – И меня приятно впечатляет, что моя скромная персона вам известна.

– Ох, что же это я стою! – хозяйка «Дыры» определенно была ярко выраженным шизоидным психотипом. – Вы же голодны! Проходите в обеденный зал, пожалуйста, я вам сейчас быстренько организую завтрак!

– Не стоит беспоко… – начал было я, но Мэри-Сьюзен уже улетела прочь, рассыпав по дороге корм из пачки. Попугай немедленно прокомментировал ее спешное отбытие:

– Смоталась, слава богу, – и отвернулся.

Я пожал плечами, посмотрел на невозмутимого попугая, и пошел все-таки в обеденный зал, по размерам не превосходивший столовую моей лондонской квартиры, но уютный и даже с настоящим камином. Вообще атмосфера в «Дыре» царила совершенно свойская, по-настоящему домашняя, а когда откуда-то донесся запах домашней стряпни миссис Сэндз, у меня волей-неволей потекли слюнки.

В результате ее усилий я был вознагражден восхитительным завтраком из яичницы с беконом, пары сосисок с салатом, солидного куска пудинга, сока и заварного кофе. Как по мне, таким количеством еды можно было накормить целую армию.

– Я составлю вам компанию? – спросила миссис Сэндз, когда я худо-бедно расправился с едой и наслаждался кофе. Настроение мое было благодушным, потому я охотно кивнул, и Мэри-Сьюзен заняла место за моим столиком напротив меня. Она тоже пила кофе, но, вероятно, ирландский, так как в букете его ароматов чувствовался легкий оттенок виски. – Надолго ли вы к нам приехали?

– Еще не знаю, – честно ответил я. – Но, вероятно, я пробуду здесь много дольше, чем рассчитывал. Мне здесь нравится.

– Но как же ваши исследования, ваше преподавание…

– Остались в прошлом, – грустно улыбнулся я.

Действительно, от преподавания меня отстранили почти сразу после аварии, под благовидным предлогом заботы о моем здоровье. А неофициально мой некогда приятель из попечительского совета… Не будем говорить, какого именно учебного заведения, чтобы не бросать жирную тень на альма-матер множества почтенных людей. Так вот этот приятель, находясь в легком подпитии, объяснил, что профессор со столь экстравагантным мышлением им не нужен. А уже потом внезапно растворились, как промокашка в серной кислоте, все мои контракты с ведущими лабораториями по обе стороны Атлантики.

Я мог бы, конечно, предложить свои услуги частным исследовательским центрам, той же Корпорации Фишера, регулярно поздравляющей меня со всеми праздниками, но я не хотел этого. Умерла так умерла. И нечего нервничать и дергаться.

Мэри-Сьюзен выглядела обескураженной:

– И что же теперь? Я имею в виду, как вы…

– Устрою себе отпуск, – улыбнулся я. – И буду отдыхать, пока мне это не надоест. Думаю, что произойдет это не скоро.

– У нас, в Хоулленде? – уточнила она.

Я кивнул.

– Почему бы и нет? Говорю же, мне здесь нравится.

– Тогда я этому рада. Даже если вы захотите съехать из «Дыры».

– Но почему вы так рады? – удивился я.

– Возможно, я одна из немногих, кто по-настоящему любит наш город, – ответила миссис Сэндз. – Я бывала в других краях, подолгу жила на чужбине…

– В Ирландии?