ИИ

И – не могу.

В первый раз я увидел будущего шефа весной на экзаменах. Он сидел за столом между семинаристом и поточным лектором. Этих двух я знал, потому что время от времени (чаще не получалось) появлялся на лекциях и семинарах, а вот могучий старикан в черном костюме, похожий на огромного сыча, заставил меня поволноваться. Он молчал всю дорогу, пока я отвечал билет, и не задал ни одного дополнительного вопроса, только выстукивал по столу дробь, в которой словно бы чего-то не хватало, и зыркал из-под бровей так, что думалось невольно: «Ну все, приятель, вот и кончилась твоя пятерочная полоса». Однако обошлось.

Через полчаса он отловил меня в коридоре по дороге в буфет. Предложил отойти в сторонку, взял за пуговицу и представился:

– Меня зовут Михаил Павлович. Для краткости – Михал Палыч. За глаза – Трехпалыч – вот из-за этого… – Махнул перед лицом своей клешней. – Кстати, я не обижаюсь.

– Очень приятно, – пробормотал я, слегка ошеломленный его откровенностью.

– Да… – Он сунул в рот папиросу, пожевал, не зажигая, и спрятал в кулак. – Касательно экзамена. Вы сколько вопросов выучили? Только честно.

– Честно? – Я пожал плечами. – Ну, половину.

– А еще честнее? – Карие глаза прищурились требовательно.

– Два, – неожиданно признался я. – Один из первой половины и один из второй.

– Два из шестидесяти четырех… – пробормотал он и снова пожевал папиросу.

– А что?

– Отвечали чересчур уверенно. Особенно про Гауссиан – преподаватель еще вопрос задать не успел.

– Допустим, – ощетинился я. – И что теперь? Переэкзаменовка?

– Да нет, зачем же. Вы, кажется, в буфет шли?

– Ага.

– А почему в этот? На седьмом этаже ведь ближе.

– Да, но там сейчас убирают, – ляпнул я.

– Так вы поднимались на седьмой?

Я вздохнул.

– Вообще-то нет.

– Понятно. А что у вас в пакете? Ну-ка, живо!

Я, признаться, спасовал перед такой бесцеремонностью. Послушно развел в стороны полиэтиленовые ручки. В пакете не было ничего, кроме зачетки и зонтика.

Михал Палыч кивнул и спросил невпопад:

– А чем вы вообще планировали заниматься после университета?

Вот это «планировали» меня сразу насторожило. Я не ответил. Во-первых, не знал как, во-вторых, просто не успел.

– Хотя зачем ждать? – продолжил мысль без пяти минут мой шеф. – У вас ведь каникулы сейчас начнутся. Хотите подработать? Денег много не обещаю, вы же пока по совместительству, зато скучно не будет. Опять же столовая у нас – хорошая, недорогая. График работы – гибче некуда. Что еще…

Он много чего еще говорил, этот странный могучий старикан, а я смотрел на него, как мышонок на сыча, иногда даже кивал, только в конце решительно тряхнул головой и спросил:

– Постойте! Почему вы так уверены, что я соглашусь?

Михал Палыч ничего не сказал. Но зыркнул так, что пропала охота переспрашивать.

– Бери чистый лист. Пиши. По центру – два икса, римское двадцать. Дальше с красной строки. В толпе гостей пустое место, вокруг прозрачная стена. Тоска в груди. И взгляд на кресло, где миг назад была она. Написал?

– Сейчас, секунду… Написал. Это стихи, да? – сообразил я.

– Гений! – вздохнул шеф. – Напомни потом, чтобы поднял тебе зарплату. Ты что, все в одну строку записал?

– Ну да. Вы же не предупредили…

– Ладно. Бросай листок в корзину, бери чистый. Пиши с начала. Римское двадцать. Дальше… Каждый раз, когда я делаю паузу, начинай с красной строки и с заглавной буквы. Понятно?

Я кивнул.

Михал Палыч отвернулся к окну, закурил и продолжил диктовку.

В толпе гостей пустое место,
Вокруг прозрачная стена.
Тоска в груди. И взгляд на кресло,
Где миг назад была она.
Ушел в себя, вернусь едва ли,
Засим адью, прощайте, vale.

– Вале – тоже с большой буквы? – уточнил я.

– Нет, с маленькой. С маленькой латинской буквы. Или ты уже написал?