Москва, которую мы потеряли

В 1498 г. в Межевой грамоте появилось первое упоминание нового монастырского владения с деревнями у Тверской дороги и верховьев речки Ходынки. Границы этого владения простирались от дороги до современной линии Московско-Рижской дороги; к северу они доходили до границ села Всехсвятского, к югу – до выгонных земель Ямского поля. Названия более ранних деревень, находившихся на этих землях, до нас не дошли. Постепенно владения монастыря сокращались. В 1764 г. земли и крестьяне перешли в государственное владение. В 1800 г. в «Экономических примечаниях» значилось, что в селе 10 дворов, пруд с карасями и каменный дом с деревянными службами, принадлежащий Высокопетровскому монастырю. Крестьяне были на оброке, работая в Москве извозчиками, а «женщины упражняются в вязании на продажу бумажных колпаков». К этому времени название села уже было известно благодаря появившемуся рядом с ним Петровскому путевому дворцу, одному из выдающихся памятников русского зодчества XVIII в.

В 1774 г. Россия заключила блестящий Кючук-Кайнарджийский мир, принесший ей выход к Черному морю и протекторат над Крымом. России переходили города Керчь, Еникале, Кинбурн, Кабарда. Кроме того, она получила право строительства военно-морского флота на Черном море, и ее торговые корабли могли беспрепятственно проходить через проливы. Этой славной победе русского оружия и были посвящены гулянья на Ходынском поле или, как его тогда называли, Ходынском лугу. Императрица Екатерина II осталась довольна гуляньями, заказав после их окончания М.Ф. Казакову «каменную дачу» по Санкт-Петербургской дороге. Архитектор составил проект будущего Петровского подъездного дворца, в котором процитировал многие детали из убранства ходынских увеселительных строений. Сразу после завершения строительства дворца начала меняться и окружавшая его местность. Со стороны Ходынского поля к дворцу подступали пахотные и выгонные земли казенных крестьян деревни Шелепиха. Со стороны Тверской заставы находилась Маслова пустошь с протекавшей по ней речкой Пресней. Далее тянулись земли ямщиков Тверской-Ямской слободы, а за ними – деревня Зыково. Дачные строения вокруг дворца и территорию Масловой пустоши в соответствии с планом восстановления Москвы решено было выкупить и превратить в парк. В 1827 г. архитектор А.А. Менелас составил смету и план работ; проведение их было поручено И.Т. Таманскому, под наблюдением директора Комиссии от строений сенатора А.А. Башилова.

Современный вид села Зыкова

Александр Александрович Башилов (умерший в Москве в 40-х гг. XIX в. сенатором) был пажем при императрице Екатерине II и затем камер-пажем и одним из довереннейших флигель-адьютантов императора Павла I; таким образом, он мог видеть вблизи русскую придворную жизнь конца прошлого века (с 1793 по 1800 г.). В своих воспоминаниях об этом времени (несмотря на то, что они записаны лишь в 1841 г.), Башилов набросал чрезвычайно живую картину того переворота, который произвело в жизни русского двора и общества восшествие на престол Павла I. Кроме того, Башилов был не только современником, но отчасти и свидетелем революционных войн, посетив Париж в составе первого русского посольства, отправленного в республиканскую Францию. Адам Менелас (1749–1831) был более популярен среди современников как архитектор, открывший «эпоху псевдоготики» в Российской империи. В 1784 г. он был приглашен из Англии в Россию, где при дворе Екатерины Великой высоко ценили английскую строительную технику. Первоначально в Царском Селе А. Менелас работал с Ч. Камероном. В середине 1785 г. А. Менелас перешел под начало Н.А. Львова и в течение почти 18 лет строил по его проектам. В лице Н.А. Львова он нашел покровителя, наставника, учителя. С 1794 г. А. Менелас уже числился архитектором. В 1798 г. А. Менелас был архитектором Практической школы земледелия в Царском Селе, а после смерти Н.А. Львова в 1803 г. вел частное строительство по собственным проектам на Украине, в Подмосковье и в Москве. С 1819 г. архитектор занимался строительством в готическом стиле, нередко совмещая в одной постройке два противоположных направления – готику и классицизм. К таким постройкам относятся сооруженные на Царскосельской ферме павильон, молочня, коровник, а также другие павильоны: Белая башня, Ламской, Арсенал. Готический характер построек А. Менеласа отчетливо обозначился в сооруженных в Царском Селе при императоре Николае I павильонах: Пенсионерских конюшнях, Шапель и смотрительском домике на Ферме. Наряду с произведениями, выполненными в готическом стиле и стиле строгого классицизма, А. Менелас оставил ряд построек, насыщенных ампирным декором. Чугунные фигуры орлов возвышались на выполненных в виде связки пушечных стволов устоях Александровских ворот, первоначально находившихся у Ламского павильона.

В 1824 г. А. Менелас спроектировал для ворот «Любезным моим сослуживцам» звенья ограды, орнаментальные детали и створы ворот. В парке были вырыты пруд и специальная канава для подачи воды из «бутырского болота», возведены две плотины, высажены первые деревья (дубы, лиственницы, клены, липы). У пруда сделали мостики, к которым подвели пешеходные дорожки. Для инвалидов Отечественной войны 1812 г. построили специальные павильоны в готическом стиле. Стараниями Башилова была проложена дорога к Камер-Коллежскому валу, отремонтировано Петербургское шоссе. В 1836 г. началась активная раздача земель вокруг дворца под дачные участки. Правила для покупающих дачи предусматривали постройку домиков «хорошей архитектуры» с фасадом в сторону шоссе. Разрешалось строить и двухэтажные особняки, но с обязательным утверждением их фасадов в Комиссии от строений. На землях парка разрешалось открывать кофейные домики и овощные лавки; строительство трактиров и постоялых дворов запрещалось. Постепенно парк начал играть заметную роль в культурной жизни города. Здесь появились увеселительные заведения для отдыхающей публики. В 1845 г. в парке построили масленичные балаганы. Среди москвичей стало модным приобретать дачи в Петровском парке. Сказалось и то, что исторически эта местность была «освящена» пребыванием на ней домов родовитой русской аристократии. Мемуаристка пишет: «Когда после первой холеры в 1832 и 1833 годах стали разводить парк в том виде, как он теперь, там были дачи Настасьи Николаевны Хитровой, княгини Натальи Сергеевны Трубецкой. Стали раздавать от казны земли, кто желал, и по пяти тысяч рублей на отстройку. Тогда сестра Анна Николаевна Неклюдова взяла себе участок на самом шоссе, Озеров Семен Николаевич, Иван Александрович Нарышкин и очень многие; и сделалось модным иметь дачу в Петровском». Повлияла и близость местности к знаменитому Екатерининскому дворцу. Именно этот дворец определил создание и Петровского парка, и всей окружающей престижной местности, где требовалось парадное единообразие, соответствующее императорскому дворцу. Около дворца уже в конце XVIII в. стали строиться загородные дома знати – князей Голицыных, Волконских, Апраксиных. Здесь в 1827 г. в одном из домов, принадлежавших Соболевскому, провожали в Петербург Пушкина.

Но время знаменитых дач в Петровском парке было еще впереди. А пока, в 1826 г., здесь ждали на коронацию государя Николая I. Осмотрев дворец, Николай Павлович приказал восстановить его и устроить здесь роскошный регулярный парк, московский Версаль для гуляний и для облагораживания территории вокруг дворца; указ об этом вышел в 1827 г. В 1836 г. вышел новый указ государя императора Николая I о раздаче земель от Тверской заставы до Петровского парка для загородных дач – с уже упоминавшимся нами требованием, чтобы домики имели хороший архитектурный вид и стояли фасадом на дорогу; фасады следовало предварительно утверждать в Комиссии для строений. М.Д. Быковский разработал типовые проекты дачных домиков Петровского парка, но в самых разнообразных вариантах – от готики до мавританского стиля. Домики в Петровском парке строились на «дачу льготных ссуд», то есть в поощрение казна давала 5 тыс. руб. на отстройку. Имя архитектора Быковского служило гарантией качества предлагаемых им проектов. Дачи в Петровском парке были самыми модными в старой Москве, нечто вроде современного Рублево-Успенского шоссе. Было здесь и огромное владение самого Башилова, который потом отдал его Транквилю Яру под ресторан. Здесь находились дачи писателя М. Загоскина, актера Малого театра Михаила Щепкина, а также дачи князей Щербатовых, Трубецких, Барятинских, Голицыных, Волконских, Оболенских, графов Апраксиных, Толстых, а также нетитулованных Талызиных и Нарышкиных. Нужно отметить, что описываемая нами местность около дворца была под особым контролем дворцового ведомства. При Николае I Петровский дворец стал не только путевым, но и загородной императорской резиденцией с соответствующим статусом. Любая мелочь должна была долго согласовываться и зачастую получать разрешение самого императора.

Император Николай I

Петровский дворец был любимым местом пребывания Александра II Освободителя. Как обычно, он каждое утро совершал без охраны прогулки с собакой по аллеям Петровского парка. При нем, кстати, было разрешено допускать во дворец всех желающих осмотреть его (кроме тех дней, когда здесь пребывала императорская семья), причем экскурсии эти были бесплатными. Петровский парк все еще предназначался для воскресных гуляний, с катаниями в экипажах и чаепитиями. Даже аэронавты плавали на воздушных шарах над просторами Петровского парка и прыгали с парашютами, развлекая народ. В дореформенную эпоху здесь все еще гуляла «элегантная публика» – по вечерам, когда было меньше пыли, катались на лошадях и в экипажах, показывали наряды и убранство, вплоть до одежды кучера. Однако аристократов уже стала заметно теснить публика иных сословий – мещане, крестьяне и, главное, разнообразное по своим доходам купечество. Летом в Петровский парк ездили линейки, зимой – сани с кондуктором, а в 1899 г. сюда отправился со Страстной площади первый электрический трамвай, полностью заполненный пассажирами – столько желающих было гулять в Петровском парке. С приходом лета здесь расцветала дачная жизнь – желающих жить на дачах все прибывало. Незадолго до большевистского переворота 1917 г. у городских властей даже появился проект провести сюда ветку наземного метро. Помимо гуляний и рестораций, московскую публику все еще притягивал театр: здесь впервые выступил на публике пианист Антон Рубинштейн, здесь музицировал гастролирующий по Европе Ференц Лист. В 1863 г. на его сцене появился актер А.Ф. Писарев – он сыграл роль персонажа Анания в собственной драме «Горькая судьбина». На дачах гостеприимных хозяев, случалось, проживали и публицист А.Ф. Писемский, и даже Иван Сергеевич Тургенев. Та м же находили кров «прощеные» декабристы, вернувшиеся из сибирской ссылки в конце 1850-х гг. В Москве им было жить запрещено, а на «подмосковных» дачах в Петровском парке – не возбранялось. Одним из таких гонимых судьбой странников стал в конце своего жизненного пути пушкинский «друг бесценный», некогда румяный Ванечка, а впоследствии Иван Иванович Пущин.

Парк потихоньку приходил в запустение; не высаживались деревья, не поддерживались аллеи, не было освещения, поскольку Дворцовое ведомство не уделяло ему должного внимания. Однако местное население росло. До наших дней дожила и знаменитая вилла Николая Рябушинского «Черный лебедь», построенная для него модными архитекторами-современниками Г. Адамовичем и В. Маяновым: в будке на территории виллы, по рассказам старых москвичей, вместо собаки сидел ручной леопард, а по саду разгуливали павлины и фазаны. Владелец леопарда был один из восьми братьев Рябушинских, собственников ряда банков и текстильных предприятий. Род Рябушинских интересен не только тем, что они формально занимались текстильной промышленностью и банковским делом, но и тем, что объективно играли важную общественную роль в жизни России. Например, Владимир Павлович Рябушинский был гласным Городской думы. Павел Павлович выпускал газету «Утро России», в которой допускалась нелицеприятная критика должностных лиц империи, и в отличие от газеты другого брата, Николая Павловича, была даже прибыльной. Степан Павлович Рябушинский имел одну из лучших московскую коллекцию икон. Многие из братьев Рябушинских увлекались коллекционированием икон, а в эмиграции даже создали общество «Икона», которое много сделало для популяризации русской иконописи за границей. Дмитрий Павлович Рябушинский был профессором и являлся член-корреспондентом Французской академии наук, прославившись научными работами в области аэродинамики. У него в имении была создана первая в России лаборатория аэродинамики. В самом доме Рябушинского устраивались в те времена большие приемы для самых богатых и знатных людей Москвы. Организуя пышные приемы и издавая заведомо убыточную газету «Золотое руно», он промотал все свое состояние, так что большевистский переворот не сильно отразился на его объеме. Кстати, еще задолго до этого общероссийского катаклизма, в сравнительно стабильные времена, в журнале «Золотое руно» сотрудничали лучшие перья России – В.Я. Брюсов, А.А. Блок, И.А. Бунин. В те славные времена в саду усадьбы Рябушинского любили бывать многие известные художники и писатели. Дорожки на территории виллы были обсажены пальмами, на клумбах цвели орхидеи. В саду у собачьей будки сидел леопард. У входа в сад был приготовлен саркофаг, как последнее пристанище Н. Рябушинского. Однако в 1918 г. владельцу пришлось эмигрировать, и умер он вдалеке от России.

За строгим фасадом виллы скрывался изысканный интерьер: причудливая мебель, изготовленная по специальному заказу, с маркой в виде черного лебедя, обтянутая парчой и шелком и пропитанная ароматными курениями; прекрасная роспись, выполненная художником Павлом Кузнецовым. На показ гостям была выставлена великолепная художественная коллекция: драгоценные фарфоровые вазы, фигурки драконов с устрашающими мордами, привезенные Николаем Рябушинским с острова Мальорка, и отравленные стрелы дикарей из Новой Гвинеи. Все столовое убранство было с тем же вензелем: скатерти, салфетки, посуда, серебряные приборы... Черный лебедь красовался и на бокалах и рюмках из тончайшего венецианского стекла, сделанных в Италии по заказу хозяина виллы. Стены были увешаны ценнейшими картинами. В саду, распушив веером узорчатые хвосты, прогуливались павлины, бегали золотистые фазаны, пели заморские птицы с невиданно ярким оперением. После революции здание «Черного лебедя» было занято районным ЧК. В доме была обнаружена коллекция икон Николая Рябушинского, которая пополнила экспозицию Третьяковской галереи. Сейчас в доме Рябушинского расположился банк; он находится на Нарышкинской аллее, которая была названа в честь знаменитой А.Д. Нарышкиной, владелицы одной из усадеб Петровского парка. Поблизости Шехтель некогда выстроил дачу для И.В. Морозова.

Федор Осипович Шехтель (1859–1926) был известным русским архитектором и ярким представителем русского модерна. Родился он в Саратове 26 июля (7 августа) 1859 г. в семье обрусевшего немецкого инженера. В юности он посещал Московское училище живописи, ваяния и зодчества, а в 1880-е гг. работал помощником у архитекторов А.С. Каминского и К.В. Терского, испытав тогда большое воздействие их стиля романтического историзма. Долгое время молодой архитектор занимался книжно-журнальной графикой, дизайном театральных афиш, торжественных адресов и меню и вместе со своим другом Н.П. Чеховым (братом А.П. Чехова) даже писал иконы и делал эскизы церковных росписей. До начала 1890-х гг. Шехтель работал и в театре, занимаясь оформительской работой для спектаклей в Большом театре под руководством художника К.Ф. Вальца, а вместе с антрепренером М.В. Лентовским – для народного театра «Скоморох». Опыт графика и сценографа помог ему развить собственную идею архитектуры как части эксцентрически-живописного зрелища. В 1915 г. Шехтель был крещен в православие и принял имя Федора, оставшись на жительство в Москве. Та м к концу XIX в. по его проектам было построено уже немало зданий, по преимуществу разнообразных дач и особняков. Лейтмотивом образных концепций Шехтеля являлось чаще всего средневековое германское, романо-готическое либо древнерусское зодчество. Западное Средневековье с налетом фантастической романтики присутствует в особняке Морозовой на Спиридоновке, возведенном в 1893 г. Среди других творений мастера есть и другие здания – такие, как павильоны русского отдела на Международной выставке в Глазго в 1901 г. и композиционно-стилистически варьирующий их московский Ярославский вокзал, построенный в 1902 г.; они решены в «неорусском» духе. В любом случае Шехтель весьма свободно трактует старинные прототипы, стилизуя их с учетом современных функций. Среди других значительных работ Шехтеля стоит отметить и его собственный особняк в Ермолаевском переулке постройки 1896 г., а также особняк Дерожинской в Кропоткинском переулке постройки 1901 г. К числу достижений можно смело отнести как дом Московского общества страхования от огня, так и здание гостиницы «Боярский двор» на Старой площади. Благодаря дару Шехтеля обрел свое особое лицо Московский художественный театр, а с ним вместе на городской карте надолго обозначились концептуальные здания банка Рябушинских на Биржевой площади (1903–1904), типографии «Утро России» в Большом Путинковском переулке (1907) и кинотеатр «Художественный» на Арбатской площади (1912). После большевистского переворота 1917 г. именитый зодчий стал председателем Архитектурно-технического совета Главного комитета государственных сооружений, членом и председателем целого ряда конкурсных жюри. Все последние годы он продолжал работать и как педагог, преподавая в Строгановском художественно-промышленном училище до самой своей кончины, последовавшей в Москве 7 июля 1926 г.

В Петровском парке рядом с его творением – по заказу Морозова и проекту иного архитектора – была возведена загородная вилла швейцарского часового мастера Вильяма Габю, главного конкурента Буре и Мозера. Он основал свою часовую фирму в Москве в 1868 г. с магазином на престижной Никольской улице, имевшим огромную популярность у москвичей. За свою 135-летнюю историю часовая фирма W. Gabus претерпела множество событий – от динамичного развития, начиная с 1868 г. и заканчивая 1917 г., до полного забвения в советские времена. Лишь коллекционеры и знатоки хранили в памяти название бренда, имя которому в России дал швейцарский часовой мастер Луи Вильям Габю. До сегодняшних дней дошли удивительные по красоте часы, произведенные Торговым домом W. Gabus, которые успели превратиться в антикварную редкость. Луи Вильям Габю родился 6 мая 1847 г. в местечке Ле Локль, Швейцария, в семье часового мастера Луи Габю и его жены Луизы Жаннерет Гриз. В 1867 г., воодушевленный успехами своих соотечественников, и прежде всего Павла Буре, 20-летний Вильям приезжает в Россию. В 1868 г. он основывает свою часовую фирму, о чем свидетельствуют архивные документы тех лет. Та к в Москве появился торговый дом «В. ГАБЮ», вошедший затем в тройку крупнейших в России наряду с домами Павла Буре и Генри Мозера производителей и продавцов часов и ювелирных украшений. 70-е и 80-е гг. XIX столетия были посвящены упорному труду. К 30 годам Луи Вильям Габю становится весьма состоятельным предпринимателем с постоянно растущими оборотами. Это позволяет ему приступить к новому этапу в своей деятельности – созданию собственного часового производства. Он часто выезжает в Швейцарию, где вместе со своим братом Анри объединяет разрозненные мастерские и основывает часовую фабрику. В конце XIX – начале XX в. их детище «Берн вотч компани» станет незаурядным предприятием, чьи изделия завоевывают золотые медали на международных выставках – в 1893 г. (Чикаго), 1900 г. (Париж) и 1906 г. (Милан). В первые годы адрес его магазина меняется. Но с 1895 г. и до закрытия после революции 1917 г. магазин часов «В. ГАБЮ» постоянно находится на Никольской ул., д. 15, напротив Черкасского переулка (современное здание Никольская ул., д. 23). Среди горожан Никольская улица считалась самым модным местом города. Публику привлекали роскошные магазины, красивый модный товар. Окна всех магазинов сверкали яркими огнями, соперничая друг с другом. Вот как описывает магазин знаменитый промышленник, и современник Габю: «...Особым оформлением витрины славился магазин “В. ГАБЮ”. Наручные и карманные часы подсвечивались маленькими лампочками, создавая эффект светящихся предметов. Витрины были оформлены красным и черным бархатом, нитями жемчуга и отдельными крупными жемчужинами. Колечки были уложены в темные бархатные коробочки и футляры, а сами футляры красовались на фоне светлой, расшитой золотом ткани». Здесь же находились ювелирные мастерские и производство по изготовлению корпусов и сборке часов. Часы и ювелирные украшения Габю выделяются яркой индивидуальностью, изяществом и элегантностью. Торговый дом «В. ГАБЮ» также был представителем часовой марки «Патек» и продавал ее продукцию в России.

В 1870 г. Вильям Габю женился на Елене Пло, швейцарской гражданке, родившейся в России. Семья Пло вела производство и торговлю в Москве. Отец Елены Франсуа Пло владел крупной суконной мануфактурой, брат Леон занимался поставкой машин и механизмов, его жена София держала модный магазин на Кузнецком Мосту. К началу 90-х гг. XIX в. Вильям Габю владел значительной недвижимостью в Москве и собственной виллой в Петровском парке. Упорство и огромная работоспособность Вильяма Габю увенчались успехом. В 1899 г. Габю купил старинный замок в Ворбе (Замок Гумен – Schloss Goumoens), недалеко от Берна, и поселился там с новой женой Юлией Маттей Доре. Этот замок – один из старейших в Швейцарии, основанный герцогом Конрадом II в 1143 г. за полвека до основания города Берна его внуком. Габю начинает реставрацию замка и даже надстраивает над въездными воротами башню с сохранением прежнего стиля, однако дожить до завершения реставрационных работ ему не пришлось. 14 марта 1901 г. Луи Вильям Габю скончался от кровоизлияния в мозг на вилле Муральто в Локарно, где он находился на лечении. За свою жизнь Вильям Габю успел оставить о себе добрую память не только в России, где провел большую часть своей жизни, но и в родной Швейцарии. В 2000 г. марка «В. ГАБЮ» получает второе рождение в обеих странах. В конце 2001 г. выпущены первые часы, носящие имя ее основателя. С 2002 г. начинается выпуск первой коллекции престижных золотых часов с маркой «В. ГАБЮ».

Среди прочих в Петровском парке знаменит был и дом парфюмера Брокара. Еще в 1864 г. его дело началось с выпуска недорогого мыла – дефицитного в то время продукта, и с той поры производство быстро развивалось и расширялось. В начале 1870-х гг. Брокар приступил к выпуску «Высокой парфюмерии» – духов и одеколонов. Постепенно он стал безоговорочным лидером на российском рынке парфюмерии, а его продукция завоевывала признание и за пределами Российской империи. В 1889 г. духи Брокара «Персидская сирень» получили Гран-при на выставке в Париже. Впервые французы оказываются на втором месте. С именем Брокара связано несколько потрясающей красоты легенд. Осуществляя свою давнюю мечту стать придворным поставщиком великой княгини Марии Александровны, Брокар во время ее визита в Москву в 1873 г. заказал и отдушил натуральными ароматами букет восковых цветов, составленный из роз, ландышей, фиалок, нарциссов, и преподнес их ее высочеству. Мария Александровна была в восторге, и товарищество «Брокар и Ко.» в 1874 г. удостоилось звания придворного поставщика. Обороты товарищества росли не по дням, а по часам. За 15 лет существования обороты, составляющие в начале 12 тыс. руб. в год, увеличились более чем в 40 раз и к концу жизни Брокара достигали 2,5 млн руб. К началу ХХ в. фабрику стали называть «Империей Брокара». С этого момента каждый год существования фабрики становится все более и более успешным. Ни одно событие, в котором участвовала продукция Брокара, не обходилось без наград, всевозможных медалей и почестей, которыми по достоинству отмечали успехи фабрики. Следуя этой благоприятной тенденции, к 1914 г. фабрика обладала 8-ю золотыми медалями, полученными на Всемирных выставках в Париже, Ницце, Барселоне и других мировых центрах. Уже в 1913 г. у товарищества «Брокар и Ко.» было два государственных герба: полученный в 1896 г. на Всероссийской промышленной и художественной выставке в Нижнем Новгороде и Малый Государственный Герб, пожалованный ему в 1913 г. вместе со званием «Поставщика Его Императорского Величества». Это было свидетельством высшего признания, того, о чем так долго мечтал французский подданный Анри Брокар. В 1914 г. в Москве открылись четыре магазина Брокара, расположенные в самом центре Москвы: на улицах Никольской, Тверской, Арбате и на Кузнецком Мосту.

Какое-то время жили в Петровском парке и поэт Велимир Хлебников, и композитор Сергей Рахманинов, который, будучи студентом Консерватории, поправлялся здесь в доме своего отца после тяжелой болезни. На нынешней улице со странным названием «8 Марта» с 1903 г. находилась знаменитая психиатрическая клиника доктора Ф. Усольцева, который устроил ее в домашнем стиле для одаренных пациентов: они находились тут на положении гостей семьи врача. Самым известным из них был М. Врубель, написавший здесь портрет Брюсова. Бывал тут и художник В.Э. Борисов-Мусатов, навещавший жену близкого друга и тоже писавший здесь портрет с натуры, по преданию, позаимствовав краски у Врубеля.

В XX в. парк продолжили неустанно урезать и дробить. Довольно большая часть его «ушла» под стадион «Динамо». Большая часть сохранившегося располагается позади дворца и слева от стадиона. Это большой участок, разрезанный дорогами на несколько обособленных островов, густо поросших деревьями и кустарником. В былое время к посадкам явно относились как к искусству – Петровский парк имитирует различные природные зоны. Есть участки очень плотной посадки: из-за густой тени под ними не растет не только подлесок, но даже трава. А есть лужайки с клумбами и лавочками, и просто редкие могучие деревья посреди поляны. В прошлом и позапрошлом веках в самом Петровском парке был открыт один из первых приютов для животных. В основном здесь доживали свой век старые лошади, больные и искалеченные, и все те, от кого отказались хозяева: здесь их не только кормили, но и ухаживали и оказывали медицинскую помощь – в приюте служил ветеринар. Освоение земель парка все же неблагоприятно сказывалось на его целостности – все больше и больше его деревьев продолжали вырубать под строительство. Вследствие этого популярность Петровского парка как места воскресного отдыха и прогулок к началу ХХ в. пошла на спад. Лишь в 1907 г. государь запретил Дворцовому ведомству раздавать угодья Петровского парка под дачную застройку там, где они выходили на Петербургское шоссе.

В 1918 г. Петровский парк стал одним из самых трагических мест советской Москвы – здесь, на глухой окраине, проходили чекистские расстрелы, особенно после покушения Фанни Каплан на Ленина и объявления красного террора в сентябре 1918 г. Именно здесь в числе первых был расстрелян новомученик, протоиерей Иоанн Восторгов, последний настоятель собора Покрова на Рву на Красной площади, причисленный к лику святых на Юбилейном Соборе, как и погибший вместе с ним епископ Селингинский Ефрем. Здесь же были казнены бывший министр внутренних дел Н.А. Маклаков, бывший председатель Государственного Совета России И.Г. Щегловитов, бывший министр А.Н. Хвостов и сенатор И.И. Белецкий. Перед казнью они вознесли последнюю молитву Господу и подошли под последнее благословение пастырей. Отец Иоанн в последнем слове призвал их верить в милосердие Божие и грядущее возрождение России.

В 1923 г. Петровский дворец был передан Военно-воздушной инженерной академии им. Н.Е. Жуковского и получил новое революционное имя – «Дворец красной авиации», как считается, придуманное лично Троцким. Дачи были, естественно, ликвидированы, а сам парк привели сначала в относительный порядок, но поскольку здоровых и крепких деревьев в нем почти не осталось, то большую его долю вырубили и отвели освобожденную территорию под строительство стадиона «Динамо». Оставшаяся, дожившая до наших дней часть парка – маленький скверик по сравнению с его былым могуществом. У советской власти были свои замыслы относительно этой живописной местности, отчасти перекликающиеся с ее дореволюционной историей. Речь идет об экспериментальном «городке искусств» на Масловке, строившемся в 1930–1950 гг. для художников. Предполагалось возведение комфортных домиков, которые избавили бы своих талантливых жильцов от первоначальных бытовых проблем, а пейзаж Петровского парка вдохновлял бы их на творчество. Главным же новоселом советской эпохи в этой местности стал Институт авиационной медицины, обосновавшийся в здании бывшего ресторана «Мавритания».

Некогда этот ресторан был местом лихих разгулов москвичей. Так, по сообщению тогдашней «желтой» прессы в сводке происшествий за ночь, сообщалось, что в 6 часов утра 5 июня 1912 г. в Москве по аллее Петровского парка, ведущей от ресторана «Мавритания», мчался автомобиль с «кутящей компанией». На углу Дворцовой аллеи у машины внезапно спустило колесо. Управлявший автомобилем студент Самойлов растерялся и не справился с управлением. На скорости 100 верст в час тяжелый «Фиат» опрокинулся и несколько раз перевернулся. Загорелся разлитый бензин, и через несколько секунд прогремел взрыв. Сидевшая в автомобиле певица Екатерина Шкловская погибла мгновенно. Студенты Московского инженерного училища Гиммель и Маркин получили «тяжкие поранения», а сидевший за рулем Самойлов, как ни странно, отделался легкими ушибами. «Обезображенный до неузнаваемости труп молодой женщины отвезли в покойницкую при институтской больнице», – рассказывал «Московский листок».

Особую привлекательность местности, где располагалась «Мавритания», придавали ландшафтные изыски, опытным путем внедренные по настоянию владельца заведения еще в конце XIX в. Дело было в 1880 г. У купца С.Н. Натрускина, владельца московского ресторана «Мавритания», дела шли неважно. Можно сказать, хуже некуда. В летнее время посетители парка гуляли и закусывали где угодно, только не в дорогом заведении, неудачно расположенном на солнцепеке. Будучи страстным любителем-садоводом, господин Натрускин засеял открытое солнечное пространство перед рестораном невиданным доселе газоном. Газон был похож на богато расцвеченный ковер и в течение всего лета волшебным образом менял «узоры», радуя глаз до глубокой осени. Фланирующая публика теперь специально заворачивала к «Мавритании», чтобы полюбоваться эффектным зрелищем, а заодно и посидеть за столиком в тени деревьев. Владелец ликовал: его затея удалась на славу. Каждый раз по ранней весне садовники Натрускина тщательно обрабатывали землю под будущий газон. Случалось даже так, что и сам хозяин заведения лично перекапывал ее, очищал от сорняков, удобрял и засеивал смесью трав и цветущих растений. Рецепт этой смеси он выкупил у заезжего англичанина, тоже любителя-садовода, а летом заказал московской фирме «Иммер и сын», торгующей семенами, составить нужный комплект. Подобранная смесь семян оказалась настолько удачной, что фирма, в свою очередь, выкупила у купца право на продажу и стала бойко торговать ею под названием «Мавританский газон». В советские годы в здании ресторана расположилось НИИ, в недрах которого зарождалась отечественная космическая биология и медицина; там же ученые занимались подготовкой первых полетов в космос собак, а потом и человека.

Владельцы земель Петровского парка построили здесь и другие, не менее известные рестораны, трактиры и увеселительные заведения. История сохранила громкие их названия: «Стрельна», «Яр», «Эльдорадо» и «Аполло». Так, например, ресторан «Стрельна» имел зал с эстрадой и роскошный зимний сад (его владелец Натрускин собирал экзотические растения со всего мира), а бассейны сада были полны разнообразной рыбы. Истории известен довольно интересный случай в ресторане «Стрельна». В 1877 г. некто Михаил Алексеевич Хлудов на свои деньги основал вооруженный отряд и отправился на Балканы помогать сербам в войне с турками, хотя на войне главным образом занимался тем, что пил, гулял и кутил, хотя и участвовал в нескольких сражениях, в одном из которых был ранен. Приехав в Москву, он пригласил своих друзей в ресторан «Стрельна», куда сам явился в мундире сербского офицера при неизменной сабле. После множества тостов в честь его и самой сербской армии Хлудов принялся рассказывать о своих подвигах и настолько увлекся рассказом, что выхватил саблю и с криком: «Ура!!!» бросился рубить пальмы, которые в изобилии возвышались в дубовых кадках повсюду. Истребив ресторанные пальмы, Хлудов принялся за зеркала, так что можно представить, до какой степени рассказчик был увлечен сюжетом. Домой он попал только под утро; когда же ему предъявили счет за зеркала, то он сразу заплатил 1000 руб., но когда предъявили счет за выпитые напитки и съеденные блюда, он принялся выторговывать каждую копейку. Что же касается пальм, то было очевидным, что их не купишь на русском базаре, и потому Хлудову пришлось доставлять их из своего имения в Сочи. Впрочем, здесь «герой» немного сплутовал: к каждой пальме он прикрепил таблички, на которых было написано, что эти пальмы приняты якобы в дар рестораном «Стрельна» от Михаила Алексеевича Хлудова. Здание ресторана «Эльдорадо», построенное архитектором Н.Д. Поликарповым в стиле модерн, сохранилось, и поскольку здесь долгие годы был Клуб красных офицеров, оно столь же долгие перестроечные годы находилось на капитальном ремонте. По другую сторону Красноармейской улицы расположилось здание еще одного ресторана – «Аполло». Свыше сорока лет тут находится Музей авиации и космонавтики.

С тех пор наша местность окончательно утратила былой шарм, приобретя свои современные унылые черты, и ныне в ней почти ничто не напоминает о вехах ее прежней истории. Таковы мысли, посетившие автора этих строк во время прогулки по местам, где ему довелось родиться и провести многие годы своей жизни.

Здание бывшего ресторана «Эльдорадо» в наши дни

Цесаревич и авиаторы, или Церкви на Ходынском поле

Если и говорить о «мерзости запустения», то более красноречивого примера для этого словосочетания, чем Ходынское поле, и придумать нельзя. В последнее время, быстро застроенное разномастными домами и домишками, поле превращается еще в один «спальный район» столицы, безликий и, по сути, бездуховный. Чтобы дать некоторое представление читателю о месторасположении церкви на карте Москвы, достаточно упоминания главных ее ориентиров. Итак, это – Ходынское поле, в XVII – начале XX вв. местность на северо-западе Москвы, между современным Ленинградским проспектом, Беговой улицей, Хорошевским шоссе, проспектом Маршала Жукова и Живописной улицей. В старину это была песчаная местность, пересеченная оврагами и речками Ходынкой и Таракановкой. Первоначально ее называли Ходынским лугом, с XVII в. – Ходынским полем. Впервые название «Ходынский луг» встречается в духовной грамоте (завещании) великого князя Дмитрия Донского 1389 г.: «...Даю сыну своему, князю Юрью село Михалевское, да Домантовское, да луг Ходыньский».

Сам Дмитрий Иванович Донской (1350–1389) был известный благоверный Московский и великий Владимирский князь. Сын Московского и вел. Владимирского кн. Ивана II Ивановича Красного и вел. кн. Александры, он занял московский княжеский стол в 9-летнем возрасте после смерти отца. Воспитателем Дмитрия был Московский митрополит Алексий, который фактически управлял княжеством в малолетство Дмитрия. Дмитрий проводил очень активную внешнюю политику: смирил Суздальского, Нижегородского, Рязанского и Тверского князей, дал отпор великому Литовскому князю Ольгерду, пытавшемуся захватить Московское княжество. К Москве были окончательно присоединены Галич Мерьский, Белоозеро, Углич, а также Костромское, Чухломское, Дмитровское, Стародубское княжества. Заставил он повиноваться себе и Новгород Великий. Его войска победили в 1376 г. волжских булгар, разгромили на р. Воже в 1378 г. сильное татарское войско мурзы Бегича, а в 1380 г. Дмитрий одержал блистательную победу на Куликовом поле над огромным татарским войском Мамая, за что получил прозвище Донской. В этом сражении Дмитрий бился рядовым воином, воодушевляя своим примером ратников на подвиги. После Куликовской битвы он перестал платить дань татарам. Однако в 1382 г. хан Золотой Орды Тохтамыш захватил и разграбил Москву, после чего выплата дани татарам была возобновлена. Умирая, Дмитрий передал великое княжение своему старшему сыну Василию I без согласования с ханом Золотой Орды. Некоторые летописцы называли Дмитрия «русским царем». Один из них писал (в пересказе В.Н. Татищева), что Дмитрий «умом совершен муж бяше; многие же враги восстающие на нь победи... и во всех странах славно имя его бяше». В 1367 г. по приказу Дмитрия в Москве был возведен белокаменный Кремль. Воинские подвиги Дмитрия воспел в «Задонщине» Сафоний Рязанец, а также автор «Сказания о Мамаевом побоище». Канонизирован Русской церковью. Память св. Дмитрию Донскому празднуется 19 мая/ 1 июня. В 1461 г. внук Дмитрия Донского, великий князь Василий II Темный завещал «мелницю Ходыньскую с лугом с Ходыньским» своей жене Марии Ярославне.

История последних такова. Василий Темный, великий князь Московский и Владимирский, сын великого князя Василия I Дмитриевича, родился в 1415 г., княжил с 1425 г. по 1462 г. Ему было 10 лет, когда умер его отец. Кандидатура Василия на великокняжеский стол могла считаться юридически не прочной: завещание Дмитрия Донского, его деда, заключало в себе слова, обосновавшие притязание дяди Василия, Юрия Дмитриевича, на великое княжение. Решение спора между дядей и племянником зависело на деле от великого князя Литовского Витовта, опекуна семьи Василия I. Опираясь на него, митрополит Фотий склонил Юрия к мирному договору (1425), по которому тот обязался не добиваться великого княжения силой; только ханское пожалование было признано авторитетным – на тот случай, если бы Юрий возобновил свои притязания. Зависимое от Литвы, московское правительство не протестовало против состоявшегося в 1425 г. назначения особого западнорусского митрополита. Не составило Литве труда получить отречение (в 1428 г.) Московского великого князя от самостоятельной политики в Великом Новгороде и Пскове.

Юрию пришлось формально ограничить свои владения Галичем и Вяткой, отказаться от притязаний на великое княжение, обязаться не принимать на свою службу московских отъездчиков и т. п. В 1430 г. умер Витовт; на Литовском великом княжении сел Свидригайло, и свойством связанный с ним Юрий не замедлил отказаться от договора 1428 г. В начале 1431 г. Юрий и Василий II уже были в Орде; тяжба затянулась более чем на год и кончилась в пользу Василия II. По летописному рассказу, Юрий стоял на почве завещания Донского; московский боярин Иван Дмитриевич Всеволожский противопоставил завещанию суверенную волю хана, отрицая юридическую ценность «мертвых» грамот. Василий II был посажен на стол ордынским послом. Юрию ханом был дан город Дмитров, вскоре отнятый у него Василием (1432). Данное в критический момент Всеволожскому обещание жениться на его дочери было нарушено, и в 1433 г. состоялся брак Василия II с дочерью удельного князя Ярослава Владимировича. Вдобавок на свадьбе великого князя его мать, Софья Витовтовна, грубо обошлась с сыном Юрия, Василием Косым (она публично сорвала с него богатый, «невместный» Косому пояс). Обиженный Всеволожский перешел на сторону Юрия; Василий Косой с братьями Дмитрием Шемякой и Дмитрием Красным уехал к отцу. В апреле 1433 г. в 20 верстах от Москвы Василий II потерпел поражение и укрылся в Кострому, где был взят в плен. Из всех владений за ним осталась одна Коломна. Но несогласия среди победителей заставили Юрия уступить Василию II великое княжение. Сыновья Юрия не сложили оружия; скоро с ними примирился и сам Юрий. Василий II терпел поражение за поражением. В 1434 г. ему пришлось укрываться в Новгороде; Москва была занята Юрием. Внезапная смерть последнего вторично расколола противников Василия II; младшие братья не пристали к старшему, Василию Косому, объявившему себя великим князем, и с их помощью Василий II вернул себе великое княжение. В 1435 г. Косой был разбит на реке Которосле и связан договором.

Положение Василия II, однако, не было прочно. Усобица, несколько лет кряду нарушавшая экономическую жизнь московского центра, поколебала верность московских торгово-промышленных кругов, искавших мира. В Твери Шемяка стал склоняться на сторону Косого (и был заточен по подозрению в этом). Сам Косой в 1436 г. нарушил договор и выступил против Василия II. В открытом бою он был разбит; в плену его ослепили, Шемяку освободили и пожаловали вотчиной. До сих пор шел чисто династический спор; второй приступ усобицы происходил с обеих сторон под флагом национального принципа. Этому способствовали два фактора. Флорентийская уния 1439 г. создала грань между униатской (на первых порах) и католической Литвой – и не изменившей православию Восточной Русью; в то же время усилилась агрессивная политика восточнотатарских орд, и татарский элемент стал проникать в правящие верхи московского общества. На первых же порах по замирении усобицы московское правительство позволило себе смелую политику в отношении к Великому Новгороду. Оно перестало признавать заключенный с ним в трудную минуту договор 1435 г. и послало туда княжеского наместника, а в 1441 г. силами военной экспедиции заставило новгородцев купить за 8000 руб. невыгодный для них мир. Покупка мира означала формальный отказ от условий договора 1435 г. В 1442 г. было «взвергнуто нелюбие» и на Шемяку, которому при новых условиях некуда было укрыться и не на кого опереться; однако при содействии троицкого игумена состоялось примирение. В то же время не был принят заключивший Флорентийскую унию митрополит Исидор.

О значении Флорентийской унии стоит сказать буквально несколько слов. В XV в. Византии угрожала смертельная опасность со стороны Османской империи. Пытаясь спасти остатки своей державы, византийский император вступил в переговоры с римским папой. Речь на переговорах шла о соединении церквей, с получением последующей поддержки от европейских держав в борьбе с турками. В 1415 г. произошло разделение Русской Церкви на Киевскую и Московскую епархии. Первая выступила сторонницей уступок католичеству. В 1437 г. из Константинополя в Москву прибыл новый митрополит Исидор. Назначение Исидора ставило своей целью обеспечить принятие Русской Церковью предполагавшейся православно-католической унии. Папа Евгений IV, в свою очередь, охотно откликнулся на предложение Византии, рассчитывая укрепить унией престиж своей власти. Митрополит Исидор принял деятельное участие в заключении унии, которая была подписана во Флоренции в 1439 г. на соборе православного и католического духовенства. Император и патриарх Константинополя признали все католические догматы и главенство пап, сохранив за собой лишь обряд. По пути из Флоренции Исидор разослал пасторские послания об унии в польские, литовские и русские земли. Однако терпимое отношение к унии Исидор встретил только в Киеве и Смоленске. Когда весной 1441 г. он вернулся в Москву в сане католического кардинала, Василий Темный и духовенство отказались подписать акт унии и объявили Исидора еретиком. Весной 1441 г. митрополит Исидор за подписание Флорентийской унии был арестован и заточен в Чудов монастырь. Духовенство решило само избрать митрополита по решению собора русских архиереев. Изгнание поставленного Константинополем митрополита и непринятие Флорентийской унии 1439 г. имело важные последствия. С одной стороны, в церковных кругах складывалось убеждение, что греки предали православную веру ради своих корыстных целей, а с другой стороны, личность великого князя все больше ассоциировалась с образом истинного защитника веры, опоры православия.

Хан Улу-Махмет, выброшенный из Орды к русской границе, засел в 1438 г. в городе Белеве; осажденный там московскими войсками, он готов был идти на какие угодно условия, отдаваясь на полную волю Василию II. Личность этого ордынского военачальника примечательна. Улу-Махмет – хан Золотой Орды XV в., времени упадка могущества татар, – играл важную роль в споре князя Юрия Дмитриевича с его племянником Василием Васильевичем из-за великого княжения Московского. В 1431 г. оба соперника отправились к Улу-Махмету за ярлыком. У Юрия Дмитриевича была сильная поддержка в лице могущественного мурзы Тегени; но боярин Василия Васильевича, Иван Дмитриевич Всеволожский, лестью обошел Улу-Махмета, сказав, что Василий Васильевич основывает свою просьбу не на завещании, а на милости хана. Улу-Махмет дал ярлык Василию Васильевичу. В 1437 г. Улу-Махмет был изгнан из Золотой Орды своим братом, явился в русских пределах и засел в городе Белеве. Великий князь Василий Васильевич отправил против него сильное войско. Улу-Махмет испугался и отдался на всю волю русских, но Шемяка и Красный, начальствовавшие над войском, не согласились и начали битву, нанеся татарам сильное поражение. Во время начавшихся на следующий день переговоров татары напали на русских, воспользовавшись изменой мценского литовского воеводы Григория Протасьева, перешедшего на их сторону, и одержали победу, после чего Улу-Махмет занял Казань. В 1439 г. он внезапно явился под Москвой. Василий Васильевич бежал. Улу-Махмет простоял под городом 10 дней, опустошил окрестности и ушел назад; по дороге сжег Коломну и пленил множество русских. В 1444 г. воеводы Улу-Махмета опустошили восточные русские области. В 1445 г. Улу-Махмет засел в старом Нижнем Новгороде, а оттуда пошел на Муром. Василий Васильевич, с соединенными силами русских князей, двинулся против него; Улу-Махмет вернулся в Нижний Новгород. Весной того же года близ Суздаля великий князь потерпел сильное поражение от Улу-Махмета и попал в плен к нему. Победитель подступил к Владимиру, но не решился на приступ и двинулся сперва к Мурому. Затем повернул к Нижнему, откуда со всей ордой и пленным великим князем пошел к Курмышу, отправив своего посла Бегича к Шемяке с предложением занять Москву. Шемяка с радостью согласился, но Улу-Махмет, не дождавшись возвращения Бегича и думая, что тот убит Шемякой, вступил в переговоры с Василием Васильевичем. «И князь великий выйдет на откуп... посулив на себе от злата и сребра и портище всякого и от коню от доспехов пол-30 тысящ (25 тыс. – Ред.), и с ним приидоша 500 татар» («Полное собрание российских летописей», VI, 213). По другим известиям, сумма откупа доходила до баснословной цифры в 200 тыс. руб. Улу-Махмет вскоре после этого погиб от руки своего сына Мангтека.

В феврале 1446 г. Василий II был захвачен в Троицком монастыре князем Можайским, а Москва занята Шемякой. Сюда привезли Василия II и ослепили (отсюда и его второе имя – Темный). Сторонники Василия нашли почетный прием в Литве. При посредничестве рязанского епископа Ионы, которому Шемяка обещал митрополию, новому правительству удалось обманом вызвать в Москву детей Василия II; вместе с отцом их заточили в Углич. Эта расправа не упрочила положения Шемяки; сосредоточение недовольных лиц на литовской территории угрожало крупными осложнениями. На церковно-боярском совете в конце 1446 г. Шемяка под влиянием митрополита Ионы согласился освободить слепого Василия II (1447). В отчину ему была дана Вологда, которая тотчас же стала базой начавшегося движения в его пользу. Вскоре его центр перешел в Тверь, когда игумен Кирилло-Белозерского монастыря Трифон разрешил Василия Темного от крестоцелования Шемяке, а Тверской князь Борис отстал от Шемяки, и состоялось обручение его дочери с сыном Василия, Иваном (будущий великий князь Иван III); в Тверь потянулись и сторонники Василия II из Литвы. Московская кафедра, будучи верной сторонницей сильной великокняжеской власти, не упустила момента реабилитировать себя и стать на сторону сильнейшего; отъезд Шемяки из Москвы отдал в ее руки колеблющееся столичное население, исключительно мирно настроенное в своих руководящих торговых кругах. Небольшому отряду сторонников Василия II, тайком проникшему в Москву, ничего не стоило перехватать близких Шемяке людей и привести к присяге москвичей (присяга Шемяке могла быть отменена только высшей местной, то есть митрополичьей, церковной властью). Положение Шемяки с этого момента быстро ухудшалось, и в 1448 г. он вынужден был формально отказаться от московского престола. Его союзник князь Можайский, а также князья Рязанский, Боровский и Верейский были связаны подчиняющими договорами. Тогда же состоялось официальное посвящение Ионы в митрополиты церковным Собором; в послании, извещавшем об этом, Иона заклинает всех, кто еще не перешел на сторону Василия II, бить челом восстановленному великому князю под угрозой церковного отлучения. В 1449 г., когда Шемяка вновь выступил против Василия II, поход московских войск носил характер почти крестового: с великим князем шли митрополит и епископы. В 1450 г. Шемяка был окончательно обессилен под Галичем и бежал в Великий Новгород. Оттуда в 1452 г. он сделал вылазку, кончившуюся неудачей. В 1453 г. он внезапно скончался. По некоторым признакам, может считаться правдоподобной версия об отравлении его московскими соперниками.

Можайский князь бежал в Литву, а сам Можайск присоединен к Москве в 1454 г. Спустя два года то же случилось с князем Боровским. Дошла очередь и до Великого Новгорода; новгородские войска потерпели поражение, Новгород был приведен к покорности великому князю на небывало тяжелых условиях: 10-тысячная контрибуция, отмена вечевых грамот («вечным грамотам не быти»), замена новгородской печати печатью великого князя. Это было началом конца новгородской самостоятельности. О степени раздражения новгородцев можно судить по тому, что в один из приездов Василия Васильевича в Новгород (в 1460 г.) на вече обсуждался вопрос об убиении великого князя. В 1458–1459 гг. вынуждена была «добить челом на всей воле великого князя» и Вятка, в усобице 1430-х гг. стоявшая на стороне Юрия и его сыновей. В 1450-х же гг. князь Рязанский поручил свое княжество и сына московской опеке, выразившейся в посылке туда наместников. Результаты княжения Василия II можно характеризовать как ряд крупных успехов: увеличение территории московского великого княжения, независимость и новая формулировка задач Русской Церкви, обновленная идея московского самодержавия и внутренне упроченная власть великого князя. В 1450 г. Иван, старший сын Василия Темного, был определен соправителем; его имя встречается на государственных грамотах. Все это ростки, пышным цветом распустившиеся в княжение Ивана III. Василий Васильевич Темный умер 27 марта 1462 г. от сухотной болезни. Женатый на княжне Марии Ярославне с 1433 г., он имел детей: Юрия (умер до 1462 г.), Ивана, Юрия, Андрея Большого, Семена, Бориса, Андрея Меньшого и дочь Анну, бывшую замужем за князем Рязанским Василием Ивановичем.

Если отойти от исторических жизнеописаний и обратить свой взор на предмет нашего повествования – Ходынское поле, то нужно признать, что оно просто изобилует примерами своей причастности к великим историческим событиям. И хотя в течение долгого времени это было лишь незастроенное пространство, где располагались пахотные земли ямщиков Тверской слободы, уже в начале XVII в. войска царя Василия Шуйского сразились здесь с отрядами «тушинского вора» Лжедмитрия II. Бой 5 июля 1609 г. красочно описан у великого историка М.Н. Карамзина: «Московские воины превзошли себя в блестящем мужестве, сражаясь, как еще не сражались дотоле с тушинскими злодеями, одолели, гнали их до Ходынки и взяли 700 пленников». Это было ответом на недавние тяготы и поражения, когда польские отряды вместе с Лжедмитрием II подступали все ближе к столице: 1 мая 1608 г. Самозванец разбил под Болховом русское войско и обосновался в подмосковном Тушине. Правительство Шуйского и его семья оказались в Москве в осаде. Резко выросли цены на хлеб. Ряд центральных районов страны (Рязань, Арзамас) объявили себя согласными быть «под рукой» второго Лжедмитрия, надеясь, что это принесет облегчение. Шуйскому стало ясно, что дипломатическим путем отряды Самозванца уже не вывести. Поэтому в феврале 1609 г. он принял решение заключить в Новгороде (Псков уже успел присягнуть Лжедмитрию) договор со Швецией, по которому за наем шведских войск уступал ей часть русской территории (Корелу, или Кексгольм, с уездом). Часть северорусских земель, в особенности Вологда, уже сделали ставку на Лжедмитрия, и поступление собранных на тех территориях налогов, товаров заморской торговли через Архангельск и сибирской меховой казны означало бы немедленный финансовый крах правительства Шуйского. Василий был поставлен перед необходимостью не выпустить из-под своего контроля назревавшее в стране с конца 1608 г. стихийное народно-освободительное движение против интервентов. В конце зимы 1609 г. он назначил командующим войсками на подступах к столице своего племянника – воеводу кн. М.В. Скопина-Шуйского, пользовавшегося доверием и уважением в войсках и участвовавшего в переговорах со шведами о предоставлении военной помощи в борьбе с поляками. В 1609 г. племянник Василия Шуйского освободил поволжские города, в марте 1610 г. снял блокаду столицы, освободив север и большую часть Замосковного края от войск «тушинского вора» Лжедмитрия II и его союзников-поляков. Но рост его популярности вызвал у царя опасения за судьбу трона. По слухам, Василий Шуйский распорядился отравить племянника, что и было исполнено женой брата царя Екатериной Скуратовой-Шуйской.

Гибель родственника не принесла счастья и успеха царю Василию. 24 июня 1610 г. его войско потерпело поражение под Клушиным от численно превосходившей его и агрессивно настроенной польской армии под командованием Сигизмунда III. Неудачи Василия Шуйского в борьбе с интервентами, недовольство дворян и части бояр территориальными уступками иноземцам на северо-западе страны стали причинами подготовки мятежа против этого правителя. Его возглавил рязанский дворянин Прокопий Ляпунов, еще недавно, в 1608 г., верный своему патрону даже в оппозиционной Шуйскому Рязанской земле. В июле 1610 г. выступление городских низов против правительства Шуйского привело к его падению; Василия свергли бояре, а союзное им духовенство помогло принудительно постричь бывшего царя в монахи в пределах Чудова монастыря. Власть временно перешла к группе бояр. В сентябре 1610 г. Шуйский был выдан польскому гетману С. Жолкевскому, который вывез его через месяц под Смоленск, а позднее в Варшаву. Мнишеки требовали суда над ним за убийство супруга Марии Мнишек, Лжедмитрия I, но польский сейм отнесся к Шуйскому снисходительно. Умер Василий Шуйский 12 сентября 1612 г. в заключении в Гостынском замке. В 1635 г. его останки были перезахоронены в Архангельском соборе Кремля.

В 1775 г. Екатерина II пожелала отпраздновать в Москве окончание войны с Турцией и заключение весьма выгодного для России Кючук-Кайнарджийского мира. Для празднования было избрано «преобширное поле, Ходынкою называемое», где, по свидетельству самой императрицы, побывало 60 тыс. чел., которые «веселились, как только можно». И «несмотря на такое стечение, все обошлось без малейшего приключения и при всеобщем веселии и наслаждении». В России издавна существовала традиция устраивать народные гулянья при вступлении на трон русских царей, которые всегда, даже когда столицей России стал Петербург, короновались в Москве. На Ходынском поле гулянья проходили, в частности, во время коронаций Александра II и Александра III. А в конце XIX столетия праздничному гулянью в честь коронации императора Николая II суждено было превратиться в ужасную катастрофу... Правда, само место трагедии находилось не там, где мы привыкли сегодня видеть Ходынское поле, а в районе современного 1-го Боткинского проезда, недалеко от станции метро «Динамо».

В начале XIX в. в Москве было создано Общество конской скачки. По указу Сената в 1831 г. оно получило 120 десятин земли на Ходынском поле, и в 1834 г. здесь открылся ипподром. В конце XIX в., в связи с введением тотализатора, для зрителей были построены капитальные трибуны в неоклассическом стиле, просуществовавшие до пожара 1949 г. В 1950-е гг. ипподром был реконструирован по проекту архитектора И.В. Жолтовского.

В начале XX вв. Ходынское поле использовалось городскими властями для организации крупных выставок. Самой известной была Всероссийская художественно-промышленная выставка 1882 г., послужившая «выражением громадного прогресса во всех отраслях человеческого знания». На выставке демонстрировались картины Айвазовского, Верещагина, Ге , Перова, Поленова. Отдельные павильоны занимали известные крупные фирмы. Особой популярностью пользовался «фарфоровый» павильон Кузнецовых. История этой семьи весьма примечательна, хотя своими корнями уходит в недалекое прошлое. Некий заводчик, Сидор Терентьевич Кузнецов, закрыв завод в Коротково, перевел мастеров в Дулево. Кроме этого предприятия, Кузнецов-младший имел в Риге фарфоро-фаянсовый завод, где велось массовое производство столовой и чайной посуды. Трудились здесь мастера из Гжели. Владения свои Сидор Кузнецов исподволь готовился передать своему сыну Матвею. Деловую жилку он прививал ему с детства: наукам Матвея обучали дома. В 15 лет отец отрядил наследника в Ригу изучать тонкости фарфорового дела и управления производством. К домашнему образованию Матвей добавил в Риге курс коммерческого училища. Женился Матвей в 19 лет, впоследствии став счастливым отцом семерых сыновей и одной дочери. Главной своей целью он считал объединение всех частных фарфоровых заводов России. Однако не так просто было сломить преуспевающих конкурентов. В Тверской губернии работало прекрасное предприятие А.Я. Ауэрбаха, где на работах было занято 7 тыс. чел. Порой там создавались неповторимые произведения. Особенно хороши, по мнению знатоков, были столовые приборы, изукрашенные растительным орнаментом: открой крышку супницы – и на дне заколышутся листья клена или дуба. Взлетом творчества художников стал сервиз для царского дворца в Твери. Матвею удалось купить этот завод, и он сразу же начал перестраивать его. Число рабочих удвоилось. Ко второй половине XIX в. Матвей Кузнецов стал крупнейшим поставщиком фарфора, фаянса, майолики и других видов изделий на мировом рынке.

Кузнецовы работали из поколения в поколение с нарастающим упорством. Матвею Кузнецову принадлежало уже 18 лучших предприятий России. В 1889 г. было учреждено «Товарищество производства фарфоровых и фаянсовых изделий М.С. Кузнецова» с правлением в Москве. Однако окончательная цель еще не была достигнута. Костью в горле Матвея торчало знаменитое предприятие Ф. Гартнера. Купец Френсис Яковлевич Гартнер прибыл в Россию из Англии еще в 1746 г. В селе Вербилки на землях князя Урусова он наладил фарфоровое дело. Его столовая посуда с росписью в светло-зеленых и серо-зеленых тонах в сочетании с красным или светло-желтым славилась по всей Европе и конкурировала с изделиями саксонских мастеров. И вдруг дела Гартнера пошли неважно. Ходили слухи, что не обошлось без козней М. Кузнецова. Та к ли это или нет, но в апреле 1892 г. гартнеровский завод стал его собственностью. Матвея спрашивали: «Как вам удалось зарезать самого Гартнера?» – а он раскатисто хохотал и отшучивался: «Сначала дед мой топором зарубил купца, а с ножом уже легче, Гартнер даже не пискнул». И так излагал историю предка, что в нее уже никто не верил. Вышибал клин клином. Завод Гартнера обошелся в 238 тыс. руб. Вместе с ним «Товариществу» отошли 300 десятин земли. За 5 тыс. были куплены все фабричные модели, формы, рисунки, образцы. Приобретя завод и земли, Кузнецов купил и громкую марку Гартнера вместе с товарным знаком. Был даже заключен особый договор, согласно которому Кузнецов имел право ставить на изделиях, вывесках, счетах герб и фирменный знак бывшего владельца, его награды и медали выставок.

Вот так Кузнецов стал монополистом фарфорового производства. На его долю теперь приходилось две трети всех изделий. Особенно популярными стали изразцы для печей, при изготовлении которых соблюдался стиль древнерусского лубка. Такие печи превратились в подлинные произведения искусства, стали украшениями домов. «Товарищество» торговало не только на 12 российских ярмарках, но и в Персии, Турции, в балканских странах. На Ближнем Востоке кузнецовский фарфор вытеснил изделия европейских поставщиков. Газета «Варшавский дневник» по случаю открытия магазина Кузнецова в 1886 г. писала: «Чем же объясняется такое широкое развитие фарфоро-гончарного производства, которому высокопочтенный Матвей Сидорович посвятил всю свою энергию и деятельность?.. Тем, прежде всего, что светлый самородный практический ум Матвея Сидоровича понял и оценил, какого высокого знания заслуживает эта отрасль промышленности, в которой ремесло соединяется с искусством и в которой нельзя уйти вперед и отличиться, если при совершенном знании технической части нет изящного вкуса, свойственного артистам».

О тех темпах, какими развивалась отрасль, можно судить по заводу в Дулево: если в 1866 г. его оборот составлял 115 200 руб., то в 1884 г. вырос до 500 000. В начале XX в. здесь было 8 печей для обжига посуды, три паровые машины мощностью 530 лошадиных сил, двадцать муфельных печей; число рабочих достигало 2335 человек. Когда пустили Нижегородскую железную дорогу, завод оказался на оживленной магистрали всего в 8 верстах от станции Дрезна, и это дало Кузнецову новые возможности. Дулевские изделия некогда считались одними из лучших в Европе. Успех обеспечивался за счет исходного материала высшего сорта и специальной обработки массы. Суть заключалась в том, что глина на протяжении целого года содержалась в подвалах, где проходила процесс «летования», т.е. обретения пластичности под атмосферным воздействием. Другой секрет – топливо. Им был торф, сезон добычи которого надо было непременно закончить до 20 июля. Тот, что брался позже, не успевал хорошо просохнуть и в дело не годился. Главный успех к Кузнецову пришел потому, что со своими изделиями он появился в каждом доме. Для крестьян у него товар был дешевый, не очень броский; горожане скупали сервизы средней цены, но по росписи похожие на дорогие «дворянские». Кроме того, выпускалась посуда «трактирная», для ресторанов, – ну и, конечно, очень дорогие наборы для знати. При этом Матвей Кузнецов глаз не спускал с мирового рынка. В 1910 г. фирма «Фор» выпустила во Франции автоматы для формовки кофейных и чайных чашек с толстыми небьющимися стенками. Кузнецов тут же закупил партию этих автоматов и установил в Дулеве, а потом в Гжели. На исходе XIX в. в Европе фарфор старались не раскрашивать, а наносить рисунок переводными картинками. И эту новинку Кузнецов быстро освоил на своих заводах, наладив производство собственных переводных картинок 900 наименований. Ему удалось вытеснить с рынков Персии, Афганистана, Монголии и других стран Азии фарфор из Англии, Германии и Франции.

Гд е же тот кузнецовский фарфор теперь? В домах истинных москвичей почти ничего не осталось; коллекционеры, живущие в столице, выходцы из прочих российских городов и весей, обладают фарфором, купленным на антикварных аукционах или в магазинах; больше всего кузнецовских изделей сохранилось, пожалуй, лишь только в музеях. В Твери хранится прекрасная коллекция: чашки, тарелки, блюда из сервиза, формы для рыбы, лоток для сыра, масленки, шкатулки. В Новодевичьем монастыре и музее «Коломенское» сохранились изразцы для печей, которыми нельзя не залюбоваться. Та м же хранится сборное панно «Жар-птица», некогда украшавшее камин в доме Кузнецова на Басманной улице. Оно переливается всеми цветами радуги.

Всегда был полон посетителей и павильон Абрикосовых, знаменитых кондитеров. Первым известным представителем рода Абрикосовых стал Степан Николаев (1737–1812 гг.), который примерно с 1804 года жил в Москве. За торговлю фруктами он получил, по распоряжению полиции, фамилию Абрикосов. По иным сведениям, фамилия произошла от прозвища Оброкосов как служивший по части сбора оброка. Его сын, Иван Степанович, купец 2-й гильдии, был известным в Москве владельцем кондитерского производства на Варварке. Кроме того, вместе с братом Василием Степановичем он также владел табачной фабрикой в доме купчихи Абрикосовой в Серпуховской части. В дальнейшем эта фабрика была продана из-за своей убыточности. В 1841 г. братья окончательно разорились, а оставшееся имущество было продано ими за долги. «Сладкое» дело со временем возобновил лишь старательный Алексей Иванович Абрикосов. Сладости «Товарищества А.И. Абрикосова и сыновей» пользовались в России конца XIX – начала XX в. огромным спросом и были удостоены первых призов на промышленных выставках в Нижнем Новгороде и права почетной надписи «Поставщик Двора Его Императорского Величества». По меркам начала XX в. предприятие считалось огромным: завод выпускал 4 тыс. т карамели, конфет, шоколада и бисквитов в год. На нем трудились 1900 наемных работников. Самым известным изделием Абрикосовской фабрики, его своего рода изюминкой был выпуск глазированных фруктов. Ведь до Абрикосова рецепт их приготовления знали только иностранные кондитеры. Алексей Иванович оборудовал специальную лабораторию и нанял лучших специалистов, перед которыми поставил задачу узнать точный рецепт приготовления лакомства. Не прошло и года, как этот секрет был раскрыт. Абрикосовские сливы и вишни в шоколаде оказались ничем не хуже иноземных аналогов. Публика, распробовав абрикосовские фрукты, стала покупать их в неимоверных количествах. Дело обещало оказаться необычайно прибыльным, и в Москве открылись магазины товарищества. Один за другим возникали они то на Тверской, то на Кузнецком мосту, а то и в пассаже Солодовникова (рядом с нынешним ЦУМом). По красоте и богатству отделки они стали одними из лучших во всем городе. Продукция Абрикосова также продавалась в Петербурге, Киеве, Одессе. Алексей Иванович Абрикосов, купец 1-й гильдии, в 1870 г. был причислен к сословию почетных потомственных граждан Москвы.

Музыкальный мир также отметился в этой части города: в Ходынском павильоне на 2150 мест порой давал концерты композитор А.Г. Рубинштейн. Этот композитор и музыкант-виртуоз, один из величайших пианистов XIX столетия, родился 16 ноября 1829 г. в селе Вихватинец, в Бессарабии. Учился сначала у матери, затем у Виллуана, ученика Фильда. По словам самого Рубинштейна, Виллуан был для него другом и вторым отцом. В 9 лет он впервые выступил публично в Москве. В 1840 г. он уже играл в Париже, поразив Шопена и Листа, назвавшего его своим творческим наследником. Концертное турне в Англии, Нидерландах, Швеции, Германии было блестящим. В 1841 г. Антон Григорьевич с успехом играл в Вене.

С 1844 г. до 1849 г. Рубинштейн жил за границей. Вернувшись в Петербург, он стал заведующим музыкой при дворе великой княгини Елены Павловны. В 1859 г. при содействии друзей и под покровительством великой княгини Елены Павловны Рубинштейн основал Русское музыкальное общество. В 1862 г. была открыта «Музыкальная школа», в 1873 г. ставшая Консерваторией. Рубинштейн, назначенный ее директором, пожелал держать экзамен на диплом свободного художника этой школы и считался первым, который получил его. Впрочем, преподавательская деятельность не была любимым его занятием. С 1867 г. музыканта захватывает концертная и композиторская деятельность. Особенно блестящим успехом сопровождалась его поездка в Америку в 1872 г. До 1887 г. Антон Григорьевич жил то за границей, то в России. В 1887–1891 гг. он вновь служил директором Санкт-Петербургской консерватории. К этому времени относятся его публичные музыкальные лекции, в это же время по его инициативе проводятся общедоступные концерты. В 1889 г. в Санкт-Петербурге был торжественно отпразднован полувековой юбилей артистической деятельности Рубинштейна. Покинув консерваторию, он опять жил то за границей, то в России. Скончался в Петергофе 8 ноября 1894 г. и похоронен в Александро-Невской лавре.

Как виртуоз-пианист Рубинштейн не имел себе равных. Число его сочинений достигло 119, не считая 12 опер и немалого количества фортепьянных вещей и романсов. В Западной Европе он пользовался таким же вниманием, как и в России, если не большим. Для молодых композиторов и пианистов Рубинштейн устраивал через каждые пять лет конкурсы в разных музыкальных центрах Европы. Первый конкурс был в Санкт-Петербурге в 1890 г., второй – в Берлине в 1895 г.

И все же особые отношения у поля сложились с осваивавшими его пространство авиаторами. Традиционно на Ходынском поле располагались военные лагеря, в конце столетия – Николаевские казармы, а в начале XX в. были построены аэродром и авиапарк. Здесь совершили свои первые полеты на архаичных с точки зрения современного самолетостроения два выдающихся русских летчика – Сергей Исаевич Уточкин и Петр Николаевич Нестеров. На их биографиях стоит, пожалуй, остановиться чуть подробнее.

Свое «воздушное крещение» С.И. Уточкин относил к 1907 г., когда (вместе с писателем А.И. Куприным) поднялся в Одессе на аэростате. Романтика полета так захватила этого повсеместно известного в России велогонщика, что уже в 1908 г. он освоил планер, а в 1909 г. самостоятельно построил простейший моноплан с маломощным мотором и совершал на нем небольшие полеты. Уточкин также строил самолеты, хоть и не оригинальные по схеме, однако заслуживающие упоминания как опытные. Моноплан Уточкина по схеме и конструкции был близок к аппарату «Блерио-ХI» с двигателем «Анзани» в 35 л. с. Осенью 1909 г. С.И. Уточкин, будучи во Франции, посетил Луи Блерио и приобрел у него ряд частей и узлов этого самолета, в том числе и шасси. В Одессе Уточкин при участии столяров – солдат Морского батальона – сумел изготовить деревянные части и собрать самолет. Получился аппарат, похожий на «Блерио», но с отличиями в линиях и размерах. 20 декабря 1909 г. Уточкин испытал его. Удавались только лишь короткие подлеты. В начале 1910 г. Уточкин переделал этот самолет, выставил его для платного осмотра в одном одесском магазине; потом снова последовали испытания. Результаты были лучше, но продолжительный полет по-прежнему не получался.

В апреле 1910 г. Уточкин сдал в Одесском аэроклубе экзамен на звание пилота-авиатора, а через 8 месяцев получил официальный пилотский диплом № 5 ВАК. Главная заслуга С.И. Уточкина заключалась в широкой пропаганде авиации на начальном этапе ее зарождения. Он демонстрировал полеты на аэроплане в 77 городах России, тем самым привлекая к авиации многих молодых людей. Свое мастерство владения машиной Уточкин демонстрировал и за границами России (в показательных полетах в Греции, Египте). Серьезная авария во время перелета Санкт-Петербург – Москва подорвала здоровье Уточкина. После нее он летал мало. Во время Первой мировой войны его прошение об отправке на фронт было отклонено; он был произведен в прапорщики и зачислен в автомобильно-авиационную роту. Во время полета осенью 1915 г. он сильно простудился, тяжело заболел и 13 января 1916 г. скончался.

Петр Николаевич Нестеров родился в ночь на 15 (27) февраля 1887 г. в семье офицера-воспитателя Нижегородского кадетского корпуса. В 1897 г. будущего авиатора приняли в Нижегородский кадетский корпус. Он был отзывчивым товарищем, обладал тонкой лирической душой, обостренным чувством прекрасного, неплохо рисовал, пел, играл на мандолине. Учение будущему герою давалось легко. В выписке из аттестационного журнала за 1903–1904 гг. говорилось: «Кадет 7 класса Нестеров... обладает острым умом, любит математику, физику, черчение. Чрезвычайно настойчив в принятых решениях, проявляет динамический характер... Кадет Петр Нестеров – идеальный тип будущего офицера с ярко выраженными моральными качествами и храбростью, могущего увлечь за собой своих подчиненных в бою».