Голубиная книга анархиста

– Да нет, – сказал Вася, – это был пионерский лагерь. Меня туда упекла мамаша. И меня пичкали какао, зараза, и всяким дерьмом застарелым советским. Там, речевками разными, песнями про костры-Ленина, игрой «Зарница», хотя я уже тогда никого не хотел убивать. Прлоклятье. А я еще и пионером не был! – воскликнул он с отчаянием. – Недорос. Но мамаша договорилась. Она у меня бегемот. Уже все на ладан дышало, весь этот монстр гнилой. …И снова – несет гнилью.

Валя слушала его, поглядывая с сомнением.

– Врешь ты, – заключила она. – Враки, враки все.

Вася уставился на нее с удивлением.

– Я-а? Врлу? Прло какао Ленина? «Зарлницу»?

От волнения и возмущения он начал сильно картавить.

– Ху-гу! Сидел, сидел! Они тебя подстерегли, схватили. Ночевал на чердаках, ходил по крышам. А они этого не любят. Не любят, не любят. – Валя помотала головой.

– А-а… Да нет, – отвечал Вася, успокаиваясь. – В тюрьме не сидел…

– Сидел! – упрямилась Валя. – Сидел!

Вася смотрел на нее.

– Сидел! – повторила она.

– Не в тюрьме, – тихо ответил Вася. – Слушай, я уморился, как гусь на перелете через Гималаи. Из Москвы ехал, потом на гору с церквушкой забирался, ждал Никкора… А он приперся с какой-то чувихой, приехал в ваш город свадьбу снимать, а сам втюрился в невесту, хых. Хых-хых, хых-хых!.. – Вася не мог остановиться и смеялся.

– Тот, с фотиком? – спросила Валя и тоже начала подхихикивать, глядя на Васю.

Вскоре они смеялись на два голоса. И вдруг Вася оборвал смех.

– Вот дерьмо… зараза…

А Валя еще продолжала смеяться, захлебываясь, тряся вьющимися локонами.

Вася озирался с опаской на окно, потом встал и вышел. Походив где-то, вернулся. Валя все еще смеялась.

– Да замолчи ты уже! – потребовал Вася.

Валя взглянула на него и зажала себе рот ладонью, продолжая хихикать.

– А телефон у этой невесты оказался невыключенным после последнего разговора, – проговаривал вслух свои тревожные мысли Вася. – Проклятье. И ее жених все слышал. Их шашни – да и ладно бы. Но и разговоры с нами, со мной. Это засада. За нами могут идти по следу. Он обязательно наведет, зараза. Да и если самого Никкора прижмут к стене, он сразу расколется, сдаст с потрохами. Надо отсюда выметаться. Вот что! – Он решительно посмотрел на девушку, разомлевшую от печного тепла, с раскрасневшимися щеками и блестящими глазами.

В тепле от нее, от ее одежды пахло затхло. Видно, она давно не мылась. Но, правда, Вася привык к этим тяжелым запахам. Да уже и отвык, пока добирался до этого города. Воля – как воздух, дышишь и не замечаешь. Но разве это воля? Еще нет, еще нет. Воля впереди.

– Нам надо уходить, – сказал Вася.

– Да, – тут же согласилась Валя. – Здесь тьма, тьма, тьма. Пойдем туда, где белые ночи.

Вася встал, взялся за рюкзак, позаимствованный на одной остановке, и сказал, что бумагу оставит, обменяет ее на одеяло. Он вытащил рулон проклеенной полиэтиленовой пленкой бумаги, который оказался в этом рюкзаке у какого-то дачника на остановке, и, стащив с железной койки ватное одеяло, сложил его и сунул в рюкзак.

– Больше ничего брать не будем, – сказал он.

– А лампу? – спросила Валя.

– Ладно, – согласился Вася.

– И ножик, – добавила Валя.

– Ок! – ответил Вася.

– Ты мне – я тебе, – сказала Валя. – Но что ты им оставишь?

– Как что, бумагу.

– Бумагу?.. Стены оклеивать?

– Что хотят, то и пускай делают, хоть поэму пишут.

– Иих, – вздохнула глубоко Валя и вдруг твердо сказала, что этого мало.

– В смысле?

– Мало-мало-мало. Мыло-мама-раму-рыло… Хи-хи. Я им оставлю шарф.

– Ты что, дура?

Валя пожала плечами.

– Наверное.

Вася смотрел на нее.

– Без спросу ничего не трогай, так говорила Мартыновна, – объяснила наконец свою позицию Валя.

– Хых-хых-хы-хы! – засмеялся безудержно Вася. – Хыхыхыхы.

– Кроме шуток, правда говорила.

– Так говорил Заратустра! – выпалил Вася.

– Да-а-а? – переспросила Валя. – Какой еще…

– Немецко-персидский придурок.

– Хорошая кличка, – одобрила Валя. – Не то что наш Мюсляй. Уж он-то чужого не упустит. У него не руки – магниты даже на бумажные деньги: все липнет. Он подчистую обобрал Генерала. И нас обдирал как липок. Страшенный зверь. Спаси-оборони, Матушка-заступница.

– Ага… жди, оборонит…

– Типун тебе на язык, как говорит Мартыновна.

– Если б только типун – да и ок, я согласен. Но они сразу руки заламывать, наручники, в кутузку… в обиде за бога на нас с Бакуниным.