Тарон

– Ты знаешь, да, что человек живет благодаря сердцебиению? – задал вопрос Тарон Рупену.

– Да, – тихо ответил ему Рупен, пристально и серьезным, недетским взглядом посмотрев в глаза своему отцу.

– Так вот. Ты – наше с мамой то самое сердцебиение.

Нелли от чувств чуть не расплакалась и, прижав голову Рупена к своему животу, шептала:

– Люблю тебя, мой малыш! Сынок… Люблю!

Она произносила эти слова, а в её груди словно что-то отрывалось, делилось на части и тяжелело с каждой минутой.

– Ну все, хватит этих сентиментальностей, пора ставить точку и завершать эту концовку, – провозгласил Тарон и, подхватив на руки Рупена, вышел. Открывая двери машины, он повернулся, чтобы поцеловать свою жену. Она шла следом, и на лице её было смятение и задумчивость. Тарон поцеловал Нелли, обнял за талию и дал напутствие:

– Будь аккуратна и следи обязательно за дорогой!

И, садясь в автомобиль, Тарон и Рупен глазами внимательно следили за движениями Нелли, как она кокетливо повела плечами и послала им обоим воздушный поцелуй и, сев за руль своей машины, подмигнула им фарами, это был условный знак – «До встречи, мои любимые». И, заведя мотор, умчалась по серой полосе дороги. Рупен долго провожал взглядом удаляющийся автомобиль мамы. И вдруг произнес неожиданную для Тарона фразу:

– Папа, хочу пройтись пешком, можно?

– А мы не опоздаем на твой первый урок?

– Мы и так не успеем. Можно?

– Можно, родной, – согласился Тарон, улыбнувшись ему и открывая дверь машины. – Ты что-то загрустил, из-за чего? У тебя какие-то проблемы в школе? Сынок.

– Нет. Так, мелочи. Сегодня мне как-то грустно, – выйдя из автомобиля, отвечал Рупен. – Папа, я сегодня проснулся грустным. А в школе всем известно, что я твой сын. И представь, кто, зная это, осмелится обидеть меня?

Тарон внимательно слушал сына и не расслышал звонок телефона. Задумавшись, Тарон смотрел на Рупена.

– Папа, тебе звонят, ты ответь. А я пойду покатаюсь на качелях.

Словно околдованный словами любимого сына, Тарон, не говоря ни слова, автоматическим движением нажал на кнопку ответа в телефоне. Раздавшийся в динамике голос любимой словно встряхнул его, приводя мысли в порядок. Нелли сообщала ему, что стоит в пробке.

– А мы тут решили чуть пройтись пешком, – ответил жене Тарон.

– Дай сейчас телефон Рупену, хочу его услышать, любимый, – попросила Нелли.

– Он сейчас катается на качелях, родная, – ответил Тарон. – Немедленно запрети ему кататься! – встревоженный голос Нелли чуть ли не разрывал телефон. – Немедленно! Ты слышишь меня, Тарон! Где ты? Алло…

Но Тарон уже не слышал голоса любимой. Как в замедленной съемке увидел он сияющую улыбку сына, а следом грохот оборвавшихся качелей. Он больше уже ничего не замечал, бросив телефон на асфальт, он бежал к детской площадке, к сыну, зовя его по имени.

Упав на колени перед сыном, он обнял его тело и дико прокричал:

– Рупен! Ты слышишь меня? Рупен! Сын!

В глаза бросилось то, что его руки были в крови Рупена, и зверским голосом он стал звать:

– Рупен! Рупен! Рупен!

И пребольшие глаза малыша что-то хотели сказать глазам Тарона, но сил не хватало. Пару секунд глаза Рупена, словно изучая, скользили по чертам лица Тарона, и взгляд Рупена застыл, смотря в небо. Небо словно снизошло со своей ниши, заняв пространство низко над землей, и печально заглядывало в глаза Тарона, одновременно отражаясь в застывшем взгляде его сына. Сидя на земле, Тарон качался взад-вперед, прижимая неподвижного Рупена к груди, и боль сковала его дикий взгляд, нечеловеческим голосом он кричал, и некоторые слова звучали на незнакомом для других языке.

– Рупен! Сынок, скажи хоть слово! – глухие рыдания вырывались из его груди. Он прижимал лицо ребенка к губам, целуя и одновременно смотря на свои руки, которые были в крови. На лице Тарона тоже были следы крови, после прикосновения к лицу его сына Рупена.

– Рупен! Рупен!..

Голос Тарона, как рев дикого зверя, звучал и бился эхом по онемевшему пространству, окружавшему двоих плотной стеной горя.

Собравшиеся вокруг люди шептали между собой о том, что произошло, об увиденном, кто-то, незнакомец, подошел к Тарону, положа руку на его плечо, произнес:

– Он умер.

Услышав страшные слова от чужого, постороннего человека, Тарон обернулся к нему, посмотрел на него невидящим взглядом и снова склонил голову к телу Рупена.

Незнакомый мужчина снова повторил:

– Он умер. Понимаете!

От его фразы Тарон, словно бешеный зверь, резко поднялся с земли и набросился на незнакомца, словами выкрикивая ему в лицо:

– Он не умер! Не умер! Не умер! – поднял руку на ни в чем не повинного мужчину и зверски начал его избивать, крича:

– Не умер!..

Тарон бил, добивал до крови, и вдруг остановился, вздохнул и, оставив того лежащим и избитым жестоко, отвернулся и подошел к телу Рупена. Упав перед сыном на колени, он вновь обнял его, и его уста что-то пробормотали. Он говорил сыну:

– Скажи им, что ты не умер. Скажи! Хоть одно слово скажи!

Руки Тарона дрожали, он вновь и вновь касался губами лица сына, целовал его глаза, держа большой крепкой ладонью голову сына, его крик сердца доносился до двери Бога. Тарон звал его.

– Господи! Где Ты? Где? О, мой Бог!

Но Бог молчаливо взирал на мольбы убитого горем отца, и в этот миг, в эти секунды, отбивающие ставшие в один миг мертвыми минуты, не было во власти Бога сотворить чудо. А Тарон глотал слёзы и охрипшим голосом орал, зовя Бога, призывал святых, и его голос уже начал срываться, крадя слова. И когда сотрудники скорой помощи подошли к нему, он не подпускал никого близко к телу маленького мальчика. Никакие уговоры и доводы не дали результатов. Он, словно разъяренный зверь, набрасывался на каждого, кто приближался, и с силой отталкивал всех. Стоявшие вокруг люди не осмеливались предложить свою помощь, видя бешеные глаза Тарона и мальчика, лежавшего на земле в крови. А Тарон не слышал никого. В его ушах все сливалось в шум, и только одно имя было в этом шуме – Рупен!

И глаза Рупена застывшими зрачками смотрели на Тарона, а он все орал, прося сына, чтоб тот произнес хоть одно слово.

– Сынок, родной, мой Рупен, сыночек, скажи хоть слово!.. – целуя его похолодевшие маленькие ручки, просил Тарон. – Не оставляй меня! Рупен, скоро мама придет! Я уже слышу её шаги, сынок. Ты увидишь её, снова улыбнешься, встанешь, и мы втроём пойдём домой, сынок.

Тарон обвил руки вокруг маленького мальчика и бережно приподнял его, вставая. Они были в земле, смешанной с кровью. Осторожными шагами он направился в сторону скамейки, находившейся неподалеку от детской площадки. Присев на краешек скамьи, Тарон аккуратно прижал тело Рупена к груди, прерывисто дыша, и тихо хриплым голосом прошептал:

– Рупен, сынок. Люблю тебя. Я знаю, ты слышишь меня, мой родной. Сынок. Не оставляй меня. Сынок.

– Разрешите, я осмотрю вашего сына? – подойдя к Тарону близко, врач скорой помощи предусмотрительно остановился поблизости и поставил саквояж рядом с собой. – Я не отберу его у вас. Я только осмотрю его. В вашем присутствии. Это необходимость.

Врач был молодым мужчиной, с пенсне на носу, как когда-то, в старые времена, носили профессора.

Тарон, чуть приходя в себя от его спокойного, уверенного и вежливого тона, внимательно оглядел врача и посмотрел прямо в глаза, одновременно изучая его черты лица и жесты, поняв, что врач молодого возраста. И вдруг он заметил, что у молодого доктора такие же кудрявые волосы, как у Рупена, и есть схожесть в чертах лица. Тарон молчаливо кивнул головой, но спустя несколько секунд тут же добавил:

– Только не делайте ему больно. Он ведь еще совсем маленький, он ребенок. Он мой единственный сын.