Подводные камни

Она обвела взглядом соседние дома, украшенные к празднику. Красиво. Хорошо, что по распоряжению ассоциации домовладельцев на Лейквью-Террас запрещены безвкусные надувные Санта-Клаусы.

Впрочем, стоит отметить – их дом выглядит самым роскошным. В этот раз Грэм позволил жене выбрать рождественские украшения, и Элайза подошла к делу со всей душой.

С наступлением сумерек дом зажегся белыми огнями. Гирлянды подчеркивали строгие линии стен и обвивались вокруг елей в горшках на веранде. На двухстворчатых дверях блестели двойные венки с красными и серебряными лентами.

В гостиной, разумеется, стояла ель – четырехметровая, увешанная теми же гирляндами и серебристо-алыми звездами. Другое дерево, в аналогичной цветовой гамме, только с ангелами, поставили в прихожей. И, конечно же, украсили цветными лентами каминные полки и большой обеденный стол: стильно и со вкусом.

Украшения каждый год были новыми. Незачем упаковывать их в коробки и хранить целый год, когда можно просто взять напрокат, а потом сдать обратно.

Элайза никогда не понимала восторга, с которым родители и Эмили выкапывают из ящиков древние стеклянные шары или безвкусные деревянные фигурки. Это барахло пусть хранится в старом доме. Она, конечно, пригласит родителей на ужин, но потом они, слава богу, уедут обратно в Саванну.

Они всегда больше любили Эмили. Это же очевидно.

Элайза, размышляя о грустном, открыла гаражную дверь и вздрогнула, увидев, что машина Грэма уже внутри. Она торопливо глянула на часы и выдохнула. Не опоздала, просто он приехал раньше обычного.

Приободрившись, Элайза припарковалась рядом с машиной мужа и достала сумки с покупками.

Она прошла в прихожую, повесила пальто, сложила шарф, сняла ботинки и надела черные балетки «Прада», которые носила дома.

Грэм нашелся в кухне. Он, не сменив костюма и не сняв галстука, стоял возле стола.

– Ты рано!

Положив сумки на барную стойку, Элайза подошла к мужу и легонько поцеловала в щеку.

От него пахло диоровским «Саважем» – ее любимыми духами.

– Ты где была?

– О, пообедала с Мирандой и Джоди. Помнишь, мы договаривались? – Она небрежно махнула рукой в сторону календаря, висевшего в углу. – Потом прогулялась по магазинам…

Болтая, Элайза подошла к холодильнику и достала бутылку перье.

– Представляешь, столько людей до сих пор не купили подарки к Рождеству. Джоди, например. – Она бросила в стакан пару кубиков льда и залила минералкой. – Знаешь, Грэм, мне кажется, она никогда…

– Думаешь, мне есть дело до Джоди?

От его голоса – четкого, размеренного – по спине побежали мурашки.

– Конечно, нет, дорогой. Просто болтаю. – Элайза старательно держала улыбку, но в глазах уже билась тревога. – Давай ты сядешь, расслабишься? Я налью тебе выпить, и…

Грэм швырнул стакан к ее ногам. Хрусталь разбился, черканув осколком по лодыжке, которую защипало, когда в рану угодил брызнувший во все стороны скотч.

«Баккара», – с легкой волной жара подумалось ей.

– Выпить нальешь?! – Растеряв спокойствие и невозмутимость, Грэм буквально цедил сквозь зубы. – Я весь день ковыряюсь в чужом теле, спасаю жизни и должен приходить в пустой дом?

– Прости. Я…

– Прости? – Он схватил ее за руку, вывернул и прижал жену спиной к столешнице. – Просишь прощения за то, что не способна усидеть дома? За то, что шляешься весь день и тратишь впустую мои деньги, обедаешь, гуляешь по магазинам и сплетничаешь с идиотскими сучками, пока я по шесть часов подряд торчу в операционной?

Элайза задышала; сердце испуганно забилось.

– Я не знала, что ты вернешься так рано. Если бы ты позвонил, я сразу бы поехала домой…

– Я теперь должен перед тобой отчитываться?

Грэм говорил что-то еще, но она не слышала. Он выговаривал про уважение, про долг, про обязанности. В такие минуты он как никогда был похож на ангела-мстителя. Темно-русые волосы, идеально уложенные в прическу, и холеное красивое лицо, искаженное в гневной гримасе. Ярко-синие глаза пылали яростью.

Элайзу била дрожь, будто электрическим током.

– Это же есть в календаре! – вырвалось у нее. – Я говорила тебе утром!

– Думаешь, у меня есть время разглядывать твой дурацкий календарь? Ты должна быть дома, когда я переступаю порог. Ясно? – Он снова ударил жену о столешницу, отчего ее спину прострелило болью. – Я дал все, что у тебя есть. Дом, одежду, пропитание… Плачу за то, чтобы тут готовили и убирали, а взамен ты должна быть рядом, когда я скажу. Сидеть дома, когда я возвращаюсь. И послушно раздвигать ноги, если я решу тебя трахнуть!

В назидание он вдавился в нее твердым пахом.

Элайза хлестнула мужа по щеке, даже зная, что последует дальше. А может, именно поэтому.

Ледяная ярость сменилась жарким гневом. Грэм растянул губы в улыбке.

И ударил ее в живот. Он никогда не бил ее по лицу.

* * *

Зейн Бигелоу в свои четырнадцать лет отдал сердце и душу бейсболу. Девушки ему тоже нравились – он любил разглядывать их обнаженные фотографии с тех пор, как его приятель Мика показал, как обойти родительский контроль на компьютере. Однако бейсбол по-прежнему стоял на первом месте.

Первом и единственном.

Очень высокий для своих лет и поэтому ужасно нескладный, Зейн мечтал, что после школы попадется на глаза агенту «Балтимор Ориолс». Впрочем, он согласился бы и на любой клуб, потому что бейсбол был для него смыслом жизни и всегда стоял на первом месте.

Первом и единственном.

Он будет играть на шорт-стопе (к тому времени прославленный Кэл Рипкен уйдет на пенсию) и наверняка побьет все рекорды.

Зейн питал немалые амбиции. А еще мечтал увидеть голую девушку живьем.

В тот день, когда миссис Картер, мать Мики, везла их домой на своем «Лексусе», Зейн был в необычайно хорошем расположении духа, хотя в машине играла унылая Шер.

Зейн, как и все парни его лет, не питал особой страсти к автомобилям и предпочитал рэп (правда, включать музыку дома не осмеливался).

В общем, несмотря на завывания Шер, щебет сестры, обсуждавшей с подружками праздники, и Мику, уткнувшегося в свою приставку (на Рождество тот отчаянно мечтал получить новую модель, только что вышедшую на рынок), ничто не могло омрачить его счастья.

Никакой школы в ближайшие десять дней! Настроение не портила даже перспектива катания на лыжах (чего он терпеть не мог, особенно когда отец постоянно ставил в пример сестру, обожавшую лыжи).

Десять дней без математики! Математику Зейн ненавидел едва ли не сильнее, чем салат из шпината, – что говорило о многом.

Миссис Картер притормозила и выпустила из машины Сесиль Мальборо. Девчонки, как всегда, зашуршали рюкзаками, заохали и запищали.