Секрет Сабины Шпильрайн

– Что еще вы тут задумали? – спросила она, даже не поздоровавшись, на что папа молча схватил ее за руку и потащил в свой кабинет, захлопнув за собой дверь. Мама за ними не пошла, а ни с того ни с сего схватила меня в охапку и начала целовать, обмазывая мои щеки слезами.

– Но вы же ненадолго уезжаете? – спросила я, страшно испугавшись, – до сих пор мама не часто меня целовала посреди дня, а только перед сном. Тут дверь кабинета распахнулась, тетя Валя вылетела оттуда как ошпаренная и спросила:

– А ее вещи вы собрали?

– Конечно, собрали, – сказала мама и указала на чемодан и корзинку, которые стояли возле двери.

Я поняла, что выхода нет, раз они еще ночью решили отправить меня в деревню к тете Вале, и громко заревела:

– Я к ней не поеду! Ни за что не поеду!

Тут мама тоже заплакала, и даже тетя Валя стала утирать глаза.

Услыхав мой рев, папа вышел из кабинета, схватил меня на руки и зажал мне рот ладонью.

– Тихо, тихо, – шептал он мне в ухо, – а то ты всех соседей распугаешь!

– И пусть распугаю! – пыталась выкрикнуть я, но папина ладонь не давала мне произнести ни слова, получалось только мычание. Я билась и трепыхалась в сильных папиных руках, пока не устала и не затихла. Тогда папа опустил меня на пол и велел немедленно отправляться в путь, чтобы не опоздать на поезд. И добавил непонятное: «За нами могут прийти в любой момент».

– Вот так сразу? – попыталась снова завопить я, но папа больно стукнул меня под подбородок, так что я прикусила язык и замолчала от удивления – ведь папа ни разу в жизни не ударил меня, даже небольно. Тетя Валя взяла чемодан, а мне велели нести корзинку, и мама пошла отворять дверь. Корзинка была тяжелая, и я хотела ее бросить, но папа стиснул мою ладошку вокруг ручки и приказал: «Не вздумай уронить». И я послушно пошла к двери, неся эту тяжелую корзинку.

– А ведь твой шофер Коля привозил вас ко мне, – сказала вдруг тетя Валя. Я не поняла, при чем тут шофер Коля, но папа понял сразу.

– Значит, тебе придется уехать оттуда поскорей. Прости, но другого выхода нет, – сказал он и поцеловал тетю Валю так, будто прощался с ней навсегда. И добавил что-то совсем непонятное: «Да хранит вас Бог». Он вывел нас на лестницу, и тут мама догнала нас и тоже поцеловала тетю Валю и перекрестила, как делала когда-то моя няня Даша, – я прямо глазам своим не поверила.

– Идите осторожно, чтобы никто из соседей вас не заметил, – прошептала мама и тихо-тихо закрыла дверь.

– Иди вперед, – приказала тетя Валя. – Иди медленно, будто гуляешь, выходи из двора, заходи в парк, садись на первую скамейку и жди меня.

Это было бы похоже на игру в прятки, если бы у тети Вали было не такое ужасное лицо. Я медленно пошла одна, сжимая ручку тяжелой корзинки, вышла на улицу и свернула в парк, стараясь понять, какую скамейку считать первой – скамеек там было целых три. До сих пор я никогда не выходила на улицу и не заходила в парк одна, и мне было очень страшно – а вдруг тетя Валя меня не найдет? Или не захочет найти, ведь она знала, что я терпеть ее не могу.

Но она меня нашла, больно схватила за руку и потащила к трамвайной остановке, все время повторяя: «Скорей, скорей, а то опоздаем на поезд!» На поезд мы не опоздали, даже приехали на вокзал на двадцать минут раньше. Пока мы ждали, когда придет поезд, тетя Валя села на скамейку, а мне велела стать возле газетного киоска и делать вид, что мы не знакомы. Мне ничего не стоило делать такой вид и в ее сторону не смотреть – ничего приятного я все равно бы не увидела. Это было бы тоже похоже на игру, но когда я все же случайно на нее посмотрела, то заметила, что она неподвижно смотрит в одну точку и плачет. Плачет тихо, не в голос, просто слезы текут и текут по ее щекам, а она их даже не утирает. И тогда я тоже заплакала.

Так, тихо плача, мы впихнулись в вагон, хоть нас толкали со всех сторон. И бросились занимать места – народу ехало уйма, но нам удалось сесть, хоть не рядом, а напротив друг друга.

– Так даже лучше, – прошептала тетя Валя, – никто не заподозрит, что ты со мной.

– Но мне кажется, что никто нами не интересовался – у всех лица были такие, будто они тоже хотели заплакать.

Дорога была долгая, и тетя Валя достала из моей корзинки два куска хлеба с колбасой – один дала мне, а второй съела сама. Мне очень хотелось пить, но тетя Валя сказала, чтобы я потерпела – напиться я смогу только дома. Я попробовала было заплакать, но она прикрикнула на меня: «А ну, прекрати!» – и я почему-то испугалась и плакать не стала.

Пока мы доехали до нужной станции, а потом дождались автобуса и добрались до тетивалиной деревни, стало совсем темно. В автобусе тетя Валя велела мне сесть отдельно, подальше от нее, и всю дорогу смотреть в окно, чтобы никто не запомнил моего лица. Я уже больше с ней не спорила и делала все, как она велит, притворяясь, что это у нас с ней такая игра. Когда мы вышли из автобуса, она не взяла меня за руку и не позволила идти рядом с ней, а отправила меня на другую сторону улицы и только следила через дорогу, чтобы я не потерялась. Я уже забыла, как выглядел ее дом, и чуть не пробежала мимо в темноте, так что ей пришлось меня догнать и даже окликнуть по имени: «Стой, Сталина!» Не знаю, почему она так меня назвала, ведь дома меня все звали просто Лина.

Я была рада избавиться наконец от моей тяжеленной корзинки. По дороге мне несколько раз хотелось уронить ее на землю и убежать, но оказалось правильно, что я удержалась и этого не сделала – ведь в корзинку мама сложила много всякой вкусной еды, а у тети Вали в доме ничего съедобного не было. Ставни она не открыла и свет не включила, а зажгла зачем-то свечку, и мы молча поужинали почти в темноте. Потом она постелила мне на диване в большой комнате, велела лечь, а сама ушла в свою спальню и свечку унесла с собой. Я долго не могла заснуть, потому что мне было страшно от всего непонятного, что сегодня случилось. Я лежала в темноте и слушала, как тетя Валя топает туда-сюда и чем-то шуршит – может, она разбирала мой чемодан?

Я уже начала засыпать, как кто-то громко постучал во входную дверь. Тетя Валя сразу погасила свечку и затихла. Можно было подумать, что она даже перестала дышать, но стук в дверь все продолжался. Мне стало казаться, что тетя Валя умерла, и тогда я соскочила с дивана и побежала в ее спальню, натыкаясь в темноте на стулья и шкафы. Не успела я добежать до ее двери, как меня схватила сильная рука. Я хотела заорать, но вторая рука зажала мне рот. Тетя Валя прижала мою голову к своему животу и зашептала мне в ухо: «Тихо, тихо, дурочка! Никто не должен знать, что мы приехали».

Я дрожала так сильно, что у меня зубы начали стучать. Тогда тетя Валя потащила меня в спальню и уложила на свою кровать. Я затрясла головой и замычала, но она опять зажала мне рот: «Хватит, хватит дрожать, лежи тихо и постарайся уснуть». Она легла рядом со мной, натянула на нас одеяло и стала гладить меня по спине, убаюкивая, как маленькую. Стук в дверь наконец прекратился, и я вдруг уснула.

Я проснулась в темноте и никак не могла понять, это уже утро или еще ночь. А главное – где я. Я лежала на чужой кровати, дверь в соседнюю комнату была чуть-чуть приоткрыта, и оттуда сочился слабый свет. Кто-то ходил там, то заслоняя от меня свет, то опять пропуская его ко мне.

– Мама! – тихо крикнула я, сама себя пугаясь и постепенно вспоминая, что случилось со мной вчера. Я плотно зажмурила глаза, надеясь, что весь этот ужас мне приснился, и, когда я их открою, я увижу в соседней комнате маму, хоть трудно было себе представить, как мы с ней сюда попали. Но не успела я разлепить веки, как на мой рот легла тяжелая рука, и я узнала ладонь тети Вали. Значит, все это было правдой – и поезд, и автобус, и громкий ночной стук в дверь.

– Тихо, тихо, не кричи, – зашептала тетя Валя мне в ухо. Изо рта у нее противно пахло.

– Я хочу к маме! – попыталась опять крикнуть я, но из-под тетивалиной ладони из меня вырвалось только невнятное мычание. Она взяла меня за плечи и сильно тряхнула. Взгляд у нее был злой, и мне вдруг показалось, что она сейчас возьмет топор и отрубит мне голову, как той курице.

– Послушай, – сказала она шепотом, – ты уже большая девочка и должна понять, что твои папа и мама уехали в опасную командировку. А злые люди ищут тебя, чтобы им отомстить. И если ты будешь шуметь, они тебя найдут и заберут, так что ты никогда больше не увидишь ни маму, ни папу.

Я бы ей не поверила, но вспомнила, как мама нас перекрестила на лестнице – моя мама, которая всегда ругала няню Дашу за то, что она забивает мне голову глупостями про Бога, а недавно выгнала ее из дому после того, как она повела меня в церковь. Я ей поверила и тихо заплакала, глотая слезы и сопли. А потом начала икать. Я икала так сильно, что упала с кровати, и тогда тетя Валя поняла, что я больше не буду кричать и звать маму.

– Пошли позавтракаем, – позвала она меня и обняла за плечи. От этого я стала икать еще больше, но пошла за ней в столовую, где на столе горела свечка, хоть сквозь щели в ставнях было видно, что на улице уже совсем светло. Она сварила на примусе гречневую кашу, и я хотела было объявить, что я гречневую кашу не люблю, но посмотрела на нее и промолчала, потому что она глотала кашу и плакала.

Пока я ела кашу, я перестала икать и стала смотреть по сторонам. И вдруг поняла, чем она шуршала, когда я проснулась. Я увидела на столе рамку с вынутым стеклом, а рядом фотографию, которая до сих пор была в этой рамке под стеклом. На фотографии папе пожимал руку низенький человек с растрепанными волосами. Под фотографией было что-то написано. Когда тетя Валя вышла пописать, я придвинула фотографию к себе и постаралась прочесть, что там написано. Я уже год училась читать и хоть не быстро, но смогла прочесть по слогам: «Виктор Палей с товарищем Кировым…» – а дальше еще несколько слов. Тут тетя Валя вернулась, и я не успела прочитать, что папа делал с товарищем Кировым и почему он пожимал ему руку.

Тетя Валя подскочила ко мне и вырвала у меня фотографию.

– Не смей это трогать! – прошипела она, и мне опять показалось, что она сейчас меня зарежет, как ту курицу. Но тетя Валя вместо этого зажгла примус, поставила его в эмалированный таз и стала медленно сжигать фотографию папы с товарищем Кировым. Когда фотография сгорела, она собрала пепел и выбросила его в печку, помыла таз и велела мне навсегда все это забыть. Потом она посмотрела на стенку, на которой раньше висела фотография, сказала сквозь зубы: «А след остался. Надо что-то придумать», – и стала рыться в тумбочке. Она рылась долго и наконец нашла какую-то яркую картинку, которую всунула в рамку и надела сверху стекло. Потом повесила новую картинку в рамке на прежнее место и прошептала: «Ну вот, теперь порядок».

Она быстро помыла тарелки и стала надевать пальто. Я вскочила и побежала в сени за своим пальто, спрашивая на ходу:

– Куда мы идем?

Тетя Валя сняла с меня пальто, села на корточки и притянула меня к себе:

– Линочка, мне надо идти на работу, а ты должна остаться здесь.

– Одна? – спросила я и задрожала. Я так не хотела оставаться одна, что даже забыла удивиться, как это она назвала меня Линочка. – Я не хочу одна. Возьми меня с собой!

– Не могу. Я ведь объяснила тебе, что никто не должен тебя видеть, а то злые люди тебя заберут насовсем. Ты никому не должна открывать. И не отзывайся, кто бы тебя ни звал.

Я вдруг заметила, что это не я дрожу, а она.

– Но что я буду тут целый день делать? – заскулила я. У меня уже не осталось слез, чтобы заплакать.

Тетя Валя вынула из моего чемодана книжку и коробку с лото:

– Ты можешь читать или играть. Или хочешь, чтобы я привела сюда поросенка? Но он, небось, тут же нагадит.

Поросенка в дом? Что с ней? Раньше она бы ни за что на это не согласилась.

– Ладно, приведи поросенка, я уберу, если он накакает.

Тетя Валя вышла и вернулась с поросенком, который сильно вырос с тех пор, как я была тут последний раз. Но он меня все равно узнал и стал тереться об мою ногу. От радости он тут же укакался, и я бросилась в сени за совком.

– Вот и хорошо, вот и оставайтесь вместе, а я пойду, – быстро сказала тетя Валя, опять повторила, чтобы я никому не отвечала, если в дверь постучат, и ушла. Я услышала, как ключ повернулся в замке, и поняла, что она меня заперла.

Очень хотелось плакать, но глупо было плакать, когда дома никого нет, кроме поросенка. Он, правда, был очень умный, только разговаривать не умел. Я решила почитать ему вслух книжку, которую мы привезли в чемодане. Это оказалась моя любимая книжка про деревянного мальчика Буратино и про Мальвину с голубыми волосами. Мама мне читала ее, наверно, тыщу раз, так что я знаю ее почти наизусть. Поэтому я читала ее легко и быстро. Поросенок так увлекся, что опять накакал на пол, и пришлось за ним опять убирать.