Императрица Елизавета Петровна. Ее недруги и фавориты

Анна Иоанновна прожила со своим двором в Москве без малого два года, но потом твердо решила вернуться в Петербург. Существует легенда, что императрице был «дан знак». Императрица ехала в карете в подмосковное Измайлово, даже, кажется, задремала, и вдруг лошали встали как вкопанные. Оказывается, впереди была огромная яма, провал, может быть, сделанный кем-то намеренно. Анна не на шутку перепугалась. Москва ей враждебна! Вопрос о переезде был решен.

Двор уехал в Петербург, Елизавета не сразу последовала за ним, но когда она все-таки явилась в Северную столицу, то продолжила ту же отдельную от двора, бедную, скрытую от чужих глаз жизнь. По табельным дням, во время приемов иностранцев она сидела рядом с троном императрицы под балдахином, а в прочие дни старалась не попадаться лишний раз на глаза. Двор Анны Иоанновны был роскошен, долгое нищее бытование в Курляндии не прошло для нее даром. К. Щербатов пишет: «Женский пол обыкновенно более склонен к роскошам, чем мужской». Теперь императрица во всем придерживалась европейских образцов. Кристофор Марсден в свой книге «Северная Пальмира» не только оправдывает Анну, но считает ее расточительство достоинством: «Именно Анне Иоанновне в первую очередь петербургский двор обязан своим последующим великолепием… Конечно, дворы Елизаветы и Екатерины гораздо величественнее, при них было больше покровителей искусств и литературы, – но именно Анна создала по-настоящему европейский двор в России». В моду вошли бриллианты. По этикету нельзя было появляться на балу дважды в одном и том же платье. Предпочтительно было носить платья нежных тонов – желтые, салатовые, бледно-лиловые. Одежду рекомендовалось шить из дорогих тканей, например, из лионского шелка и парчи с золотой вышивкой.

Елизавета редко появлялась при дворе, но если и появлялась, то вела себя более чем скромно. Да, у нее нет средств на шикарные наряды, а потому она носит платья из белой тафты, подбитые черным гризетом. Можно представить, каким унижением это было для красавицы и модницы Елизаветы. Екатерина II в своих «Записках» вспоминает рассказ императрицы. Оказывается, та жила очень скромно, чтобы не влезть в долги и «тем не погубить своей души; если бы она умерла в то время, оставив после себя долги, то никто их не заплатил бы и ее душа пошла бы в ад; а этого она не хотела». Белая тафта с черным гризетом была откровенным вызовом двору.

Мардсен пишет: «Известно о званом вечере, на котором столы покрывал слой мха, в него были воткнуты цветы, словно растущие оттуда, – имитация берега торфяного болота; при этом ниже, чтобы можно было сидеть, располагался еще один слой мха. Такое оформление было создано для того, чтобы обед – обильный и дорогостоящий – выглядел как трапеза на природе». И еще: «Императрица обедала в гроте, обращенном к дорожке, который заканчивался фонтаном. От грота вдоль дорожки тянулся длинный стол, за которым сидело триста гостей. Гости предварительно тянули жребий, чтобы определить своих соседей за обедом. Навес из зеленого шелка закрывал стол от непогоды. Навес поддерживался спиралеобразными колоннами, увитыми живыми цветами. Каждая колонна подсвечивалась. Между колоннами, по обеим сторонам стола, стояли столики с серебряными блюдами и редким фарфором. После завершения обеда слуги очищали стол с изумительной быстротой, и под тем же навесом начинался бал». Что-то я не вижу в числе гостей цесаревну Елизавету.

Главным украшением любого праздника был фейерверк. Иногда он длился много дней подряд при огромном скоплении народа. Ракеты улетали на огромную высоту и там с грохотом взрывались разноцветными шарами. Запускали светящиеся колеса, огонь писал в небе вензеля, символы и аллегории. Размах этих длительных представлений поражал иностранцев, страшно представить, каких денег все это стоило. Иные ворчали – слишком шумно, а иногда опасно. Здесь они правы. На встрече 1737 года от фейерверка пострадала цесаревна Елизавета. Она стояла во дворце у окна и наблюдала за происходящим. Металлический осколок ракеты разбил стекло, осколки порезали ей лоб и кожу у правого глаза. Переполох поднялся страшный. По счастью, она отделалась маленьким шрамом.

Леди Рондо, жена английского посланника, в своих «Записках» описывает один из балов, на котором блистала Елизавета. Уж на праздник ей было что надеть! Бал был дан в честь приема китайских посланников. Тогда у нас только-только наметились дружественные отношения с Китаем. Очень модными были китайские лаки, шелк; находились энтузиасты, которые пытались в условиях России дома выращивать шелковичных червей, чтобы получить тончайшую нить. У китайцев на этом балу спросили, кто из присутствующих дам им больше всего нравится, кто всех красивей. Конечно, по этикету они должны были назвать императрицу, но они указали на Елизавету, назвав ее Звездой. Каково? И как после этого Анна могла относиться к своей нелюбимой кузине? Злоязычники прозвали Анну Иоанновну «царицей страшного зраку». Это, конечно, преувеличение. Она была крупной, толстой, грубой, но не уродливой, многие, в том числе леди Рондо, находили ее приятной. Но Елизавета была не просто соперницей в женских достоинствах, она была опасной претенденткой на трон. Все свое правление императрица панически боялась и Елизавету, и «чертушку» из Киля, ее племянника.

Анна Иоанновна придумала, как себя обезопасить. В 1730 году был основан лейб-гвардии Измайловский полк, состоящий в основном из иностранцев. На Шпалерной улице, недалеко от Смольного дома, где жила Елизавета, по ее приказу был расквартирован полк конной гвардии – для присмотра. Деревянный дворец Елизаветы назывался Смольным, потому что находился рядом со Смольным двором. Двор этот был основан еще Петром I, там варили смолу для нужд флота.

Недалеко от Смольного находились и казармы Преображенского полка. С этим полком Елизавету связывала память о ее великом отце – преображенцы оставались верны духу Петра I и свою верность преобразователю переносили и на дочь. Со временем это сыграло важнейшую роль в перевороте 1741 года.

Двор Елизаветы в Смольном доме был беден, но очень многочисленен: камер-юнкер, четыре камердинера, два фурьера, девять фрейлин, четыре гувернантки, еще музыканты, песенники, и огромное количество лакеев. Придворные звания Елизавета давала по своему усмотрению: Шубин назывался пажем, Лялин числился фурьером, будущий гофмаршал Сиверс варил кофе. В штате были и два брата Шуваловых – Петр и Александр, впоследствии они сделали блестящую карьеру. Но ни с чем не сравнимо возвышение камердинера Алексея Разумовского, Золушки мужеска пола, ближайшего Елизавете человека. Алексей Григорьевич Разумовский много раз будет упомянут в этой книге, сейчас я расскажу только о начале его карьеры.

Алексей Григорьевич Разумовский

Алексей Разумовский (1709–1771) появился в Петербурге в 1731 году. Виной тому в полной мере был случай. Федор Вишневский, вельможа двора Анны Иоанновны, был отправлен в Венгрию для закупки вина – «Токай» у нас тогда почитался весьма модным. На обратном пути в Петербург Вишневский остановился на ночлег в селе Лемеши Черниговской губернии. И надо же было ему поутру зайти в местный храм! Там он и услышал необычайный по красоте и силе голос. Ему представили обладателя баса, молодого красивого казака Алексея, сына Розума. Хорошие голоса тогда очень ценились, малороссы вообще славились своей музыкальностью. Вишневский взял Алексея с собой и устроил его певчим в императорскую капеллу. Там и услышала его Елизавета. Обладатель великолепного голоса поразил ее также своей красотой, и ей удалось устроить его при своем дворе.

Вот рассказ маркиза Шетарди, в 1742 году он был уже своим при дворе императрицы Елизаветы: «Некая Нарышкина, вышедшая с тех пор замуж, женщина, обладающая большими аппетитами и приятельница цесаревны Елизаветы, была поражена лицом Разумовского (это происходило в 1732 году), случайно попавшегося ей на глаза. Оно было действительно прекрасно. Он брюнет с черной, очень густой бородой, а черты его, хотя и несколько крупные, отличаются приятностью, свойственной тонкому лицу. Сложение его также характерно. Он высокого роста, широкоплеч, с нервными и сильными оконечностями, и если его облик и хранит еще остатки неуклюжести, свидетельствующей о его происхождении и воспитании, то эта неуклюжесть, может быть, и исчезнет при заботливости, с какой цесаревна его шлифует, заставляя его, невзирая на его тридцать два года, брать уроки танцев, всегда в ее присутствии, у француза, ставящего здесь балеты».

Теперь подробности. Отец Алексея Разумовского – реестровый казак Григорий Яковлевич – прозывался Розум, собственно, это была не фамилия, а кличка. Он часто любил говорить о себе: «Що то за голова, що то за Розум!» Был он человек тяжелый, скандальный и при этом горький пьяница. Судьба уравновесила его брак, наградив умной и приветливой женой Натальей Демьяновной. У них было шестеро детей: Даниил, Алексей, Кирилл, Агафья, Анна и Вера. Алексей родился 17 марта 1709 года. Отец был скор на расправу и поколачивал сына, однажды чуть не убил, запустив в голову его топор. Хроники пишут, что был он мальчиком способным, хотел учиться, и что грамоте учил его дьячок из соседнего села Чемер. А пока он пас общественное стадо да пел в церкви по праздничным дням. И из эдакой жизни попасть в Петербург, а потом встретиться с красавицей цесаревной, которая искренне в него влюбилась. Поистине сказочная судьба!

Правда, роскошный бас его в Петербурге потерял свой блеск, Разумовский уже не пел в хоре, но зато стал отличным бандуристом; в те времена была большая мода на малороссийскую музыку. Он также незаменимый человек при дворе цесаревны.

Дело Артемия Волынского

Нельзя сказать, чтобы Анна Иоанновна совершенно отказалась от пути, намеченного Петром I. Она вернула двор в Петербург, были сделаны кой-какие преобразования в армии, в делах почты, в образовании, в мануфактурах. Но императрицу правильно обвиняют в засилье иностранцев в России. Их было много и при Петре, много и при Елизавете, но при Анне Иоанновне они (любовник ее Бирон, кабинет-министр Остерман, Миних, братья Левенвольде – много!) прямо-таки облепили трон. Русскому человеку и дыхнуть было нельзя, а приближенные императрицы были люди цепкие, с авантюристической складкой ума, жадные до власти и денег, и плевать они хотели на нужды и заботы принявшего их государства.

Именно поэтому взор многих людей обращался к дочери Петра Великого, в ней видели надежду на преобразование России. Время Анны было жестоким, можно сказать, очень жестоким, но в сравнении с ее великим предшественником – вполне в духе времени. Недаром просвещенные люди России (историк Татищев, писатель Антиох Кантимир, Артемий Волынский), боясь засилья Долгоруких и Голицыных, так ратовали за ее восхождение на престол. Они, эти силы, надеялись, что она «кротким женским характером» смягчит нравы, оставшиеся в наследство от Петра I.

Не смягчила. Вся семья Долгоруких была вырезана с беспредельной жестокостью. Но я хочу остановиться на казни Волынского и его конфидентов, как тогда говорили, поэтому что это событие было предтечей восшествия Елизаветы на трон. Время Анны Иоанновны назвали «бироновщиной». Фаворита императрицы сделали козлом отпущения, хотя он не был дирижером суда над временщиками. Но в деле Волынского он сыграл главную скрипку.

Артемий Петрович Волынский (1689–1740) происходил из богатого дворянского рода. Он верно служил Петру I, выполняя дипломатические и военные поручения, потом был назначен губернатором Казани. Там он встретил приход Анны к власти и активно выступил протии «Кондиций». Волынского справедливо считают умным и способным человеком, толковым политическим деятелем, но не надо забывать, что был он величайший взяточник, самодур, интриган и, мягко говорят, «озорник», позволявший себе излишки. Венец мученичества заставил забыть его недостатки, в памяти потомков он остался борцом за правое, полезное отечеству дело.

При Анне Волынский сделал карьеру, стал своим человеком при дворе и был назначен обер-егермейстером. А надо сказать, что именно охоту Анна любила больше всего на свете. В 1738 году он уже кабинет-министр. Занять этот пост помог Бирон, желающий ограничить влияние Остермана. Бирон думал найти в лице Волынского покорного исполнителя, но просчитался. Императрица стала относиться к Волынскому настолько хорошо, что фаворит стал опасаться за свое место. А Волынский уже позволял себе выказывать знаки неуважения и самому Бирону.

Волынский был широким человеком, имел много друзей, они встречались, выпивали, обсуждали текущие дела, ругали правительство – от немцев продыха нет, – словом, занимались привычным для русского человека делом – «разговором на кухне». Итогом этих разговоров стало написанное Волынским «Генеральное рассуждение о поправлении внутренних государственных дел» – документ вполне безобидный, но была там опасная нота. Волынский ратовал за усиление политической роли русского дворянства. Генеральное рассуждение не понравилось государыне, а Бирон был вообще вне себя. Отношение его с Волынским обострилось до крайности.

А здесь подоспел праздник – мир с турками заключили. Решено было в честь торжества устроить широкий маскарад и потешную свадьбу двух шутов. Шуты были вторым главным после охоты развлечением императрицы. Вырезать изо льда скульптуры – старая русская традиция, но в наше время не додумались построить изо льда целый дворец, снабдить его ледяной мебелью и утварью. В этом дворце шутам предстояло и венчаться, и провести брачную ночь. Со всех концов империи было велено привезти по паре людей разной национальности в их костюмах, дабы они своими танцами и пением развлекали двор.

Ответственным за маскарадное действо был назначен Волынский. Сочинял подобающие стихи к свадьбе шутов поэт Василий Тредиаковский. Чем-то последний не угодил Волынскому, и тот разбил поэту лицо в кровь. Обиженный Тредиаковский пошел жаловаться к Бирону. И надо же такому случиться, чтобы в приемную фаворита явился Волынский. «Ты здесь зачем?» Бедного Тредиаковского тут же оттащили в подвал Волынского и дали семьдесят палочных ударов. Вот как широко жили люди!

Бирон взъярился от такого самоуправства. До несчастного пиита ему и дела не было, но ведь Волынский оскорбил его лично! Фаворит поставил перед императрицей вопрос ребром: «Или я, или этот проходимец Волынский».

А дальше все закрутилось. Учредили из русских комиссию для суда над Волынским и его гостями, придававшимися вольным беседам. Доносы слуг были очень кстати. Пытки, дыба, кнут… Вместе с Волынским пошли на эшафот и конфиденты, очень достойные люди – архитектор Петр Еропкин и советник адмиралтейской конторы Андрей Хрущев, прочих били кнутом и разослали в ссылки. Официальная версия обвинения – они желали заточить в монастырь Анну и выслать за границу Брауншвейгское семейство, из которого императрица назначила себе наследника. Заговора не было, но разговоры-то были. Конечно, они обсуждали эту больную тему. И ради кого они мечтали освободить русский трон? Для Елизаветы Петровны, конечно, но ни один из обвиняемых не назвал на допросе имени Елизаветы, и этим они, вероятно, спасли ей жизнь.

Иван Антонович, Бирон, Анна Леопольдовна

У Анны Иоанновны не было детей. Главной ее задачей было не допустить на престол потомков Петра I, и она назначила наследником будущего сына своей племянницы, дочери своей старшей сестры Екатерины Мекленбургской. Племянницу крестили и нарекли Анной Леопольдовной.

Мужем Анны Леопольдовны стал Антон Ульрих Брауншвейгский, анемичный тихий юноша. Бирон не хотел этого брака. У него были непомерные амбиции, он хотел женить на Анне Леопольдовне своего сына Петра. Не получилось.

В 1740 году у молодой четы родился сын, несчастнейший из смертных – будущий император Иван V. Анна Иоанновна была уже серьезно больна. Смерти она боялась и до последнего часа не подписывала манифеста о престолонаследии. Двор был в большом беспокойстве. Младенцу Ивану было два месяца, ему необходимо было назначить регента – фактического правителя России. Казалось, самой подходящей кандидатурой была мать ребенка, но отец ее, герцог Мекленбургский, тиран, самодур, был самым известным скандалистом в Европе. А ну как он явится в Россию и предъявит права на власть!

Бирон не отходил от постели больной государыни. Надо сказать, что в обществе ближайших к трону сановников появилось новое лицо – Алексей Петрович Бестужев. В Кабинете он занял место Волынского. Позднее я подробно расскажу об этом умном, значительном и очень противоречивом человеке. Именно Бестужев первым произнес то, что у всех было на языке, регентом назначить Бирона. Сам Бирон ничего подобного не говорил. Конечно, он очень хотел занять эту должность, но и боялся ее. Как покажет время – не без основания.

Анна Иоанновна успела подписать обе бумаги – манифест о престолонаследии и о регентстве Бирона. Она умерла, держа руку своего фаворита, последнее слово ее: «Небось…» Это случилось 17 октября 1740 года.

Первыми своими указами Бирон выказал великодушие: приостановил казни уже подписанные, освободил от наказания преступников (кроме воров, убийц и казнокрадов), даже снизил на 17 копеек подушную подать. Но столица недоумевала, почему Бирон в регентах, а не родители младенца-государя. Гвардия роптала, и даже возникло некое подобие заговора в пользу отца – принца Антона. Глава Тайной канцелярии Ушаков разговаривал с принцем строго: мол, интересы государства превыше всего и если вы измените собственному сыну-государю, то с вами обойдутся как с обычным подданным. Анна Леопольдовна с ужасом ждала, что ее с мужем вышлют за пределы России. Уж лучше бы выслали, честное слово, но человек не может провидеть свою судьбу.

Но были доносы в Тайной канцелярии и на приверженцев Елизаветы Петровны. Гвардия ее помнила и любила. Выдержка из опросных листов капрала Хлопова: «Вот император Петр Первый в Русской империи заслужил и того осталось. Вот коронованного отца дочь, государыня цесаревна, оставлена». Счетчик из матросов Максим Толстов отказался присягать регенту и тоже попал в Тайную: «…у него у государя осталась дочь цесаревна Елизавета Петровна, и надобно ныне присягать ей, государыне цесаревне. О том между собой говорили лейб-гвардии Преображенского полка солдаты, идучи от присяги». Толстой отделался очень легким наказанием, его сослали в Оренбург.

Скрытое недовольство народа объясняет вспыхнувшую вдруг дружбу Бирона с цесаревной Елизаветой. Правда, он никогда не выказывал ей откровенной неприязни, отдавая должное ее красоте и веселому нраву. А здесь он расщедрился, назначил ей высокий пансион, захаживал в гости, дарил комплименты и беседовал о том, о сем. Бирон знал, что общественность благоволит дочери Петра, и надеялся дружбой с ней упрочить свое положение. Сплетням не было конца. Кто-то «своими ушами слышал», что Бирон собирается вызвать из Киля Голштинского принца – внука Петра I и извести Брауншвейгскую фамилию. Другие утверждали, что он задумал жениться на Елизавете. Все было проще – регент решил повторить попытку добиться трона для сына Петра: женить Петрушу на Елизавете, провозгласить ее императрицей и сделать своих потомков законными императорами. В мыслях он уже предал императора Ивана Антоновича. Что думала по этому поводу сама Елизаветы, мы не знаем, но из всех пострадавших в перевороте 1741 года Бирон был наказан легче других.

Регентство Бирона продолжалось двадцать два дня. 7 ноября (роковая в русской истории цифра) Миних явился к Анне Леопольдовне и предложил свою помощь в низвержении регента. Она страшно рисковала. Неудача могла кончиться монастырем или даже казнью. Но согласилась. 8 ноября Миних мирно отобедал в доме Бирона. Там же присутствовал Левенвольде. Он вдруг спросил Миниха: «А что, граф, во время ваших походов вы никогда не предпринимали ничего важного ночью?» Миних смутился на мгновенье, а потом ответил: «Не помню, чтобы я когда-нибудь предпринимал что-нибудь чрезвычайное ночью, но мое правило пользоваться всяким благоприятным случаем».

И воспользовался. Этой же ночью он вернулся в дом Бирона с отрядом гвардейцев. Кроме Бирона были арестованы его брат Густав и кабинет-министр Бестужев. Их отправили в Шлиссельбургскую крепость. Во дворец призвали Остермана, но несчастного свалила жестокая болезнь. Второй посыльный сообщил, что своими глазами видел арестованного Бирона. И произошло чудо. Остерман мигом очнулся от тяжкого недуга и явился во дворец, чтобы восхвалить подвиг Миниха и освобождение России от тирании негодяя герцога Курляндского, то бишь Бирона.

Эрнст Иоганн Бирон

Время правления Анны I называют «бироновщиной» на том основании, что так прозвал его народ. Но народ и Петра I прозвал Антихристом, а отнюдь не Преобразователем. И был не прав. Бирон принимал участие в управлении не больше, чем рядовой фаворит, а их было в XVIII веке пруд пруди.

Приехав в Россию, Анна Иоанновна привезла и свой двор во главе с любимцем Эрнстом Иоганном Бироном (1690–1772). Позднее Бирону сочинили достойную родословную: он-де происходит из старинного рода Биренов, корни которого восходят к XVI столетию. Но бытует мнение, что дед Эрнста Иоганна был конюхом при дворе герцога Курляндского, а отец с трудом дослужился до офицерского чина.

Еще в 1714 году Бирон (ему 24 года) приезжал в Петербург искать места при дворе принцессы Софьи – супруги царевича Алексея. Однако в должность Бирон не был принят из-за своего низкого происхождения.

Затем Бирон учился в Кенигсбергском университете, но не окончил курс, потому что за драку с городской стражей угодил под арест. В тюрьме он просидел довольно долго, поскольку городское начальство требовало уплаты штрафа в 500 талеров. Бирон ходатайствовал перед прусским двором о сложении с него штрафа или хотя бы уменьшения его. Документы молчат о том, удалось ли ему получить желаемое, но из тюрьмы его выпустили. После неудачной учебы Бирон вернулся в Курляндию и был представлен обер-гофмаршалом Петром Бестужевым (отцом будущего канцлера) вдовствующей герцогине Анне.

Бестужев-отец вначале «по-родственному» покровительствовал Бирону, поскольку находился в любовной связи с его сестрой. Однако главной любовницей Бестужева была сама Анна Иоанновна. Политическая игра заставила Бестужева на время оставить курляндский двор. Когда он вернулся из Петербурга, то нашел место свое прочно занятым Бироном.

Со временем Анна, желая прикрыть свои любовные отношения с Бироном, женила его на своей фрейлине Бенигне Готлиб. Бенигна отлично поняла смысл этой женитьбы и постаралась стать «неразлучным другом» герцогини, а потом и императрицы. Смысл своей жизни она видела в том, чтобы сохранить положение своего мужа при Анне I. Так они и жили втроем. Анна Ивановна, как говорили тогда, не имела «собственного стола», а потому обедала и проводила все вечера в обществе Бирона и его супруги.

Леди Рондо, супруга английского посланника в России, в своих «Письмах» пишет, что Бирон был представителен, но взгляд имел отталкивающий; Бенигна же «так испорчена оспой, что кажется узорчатой, у нее прекрасный бюст, какого я никогда не видела ни у одной женщины». При дворе Анны Бенигна стала статс-дамой, Бирон оставался до времени всего лишь обер-камергером, но Европа быстро разобралась, что к чему: при своем положении он сможет внушить Анне все, что пожелает. Австрия первой подала всем пример. Желая получить от России корпус в 30 тысяч солдат, она подарила Бирону 200 тысяч талеров и титул графа Германской империи. В Европе стали говорить, что Бирона легко склонить на свою сторону, были бы деньги.

Теперь о «засилье немцев» в правление Анны I. Замечательный наш историк Ключевский пишет, что «немцы посыпались в Россию точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались вовсе доходные места в управлении». В этом есть своя правда, но ведь не Анна I калитку немцам открыла! У русских всегда инородцы виноваты. Звали их с поклоном: приезжайте, учите нас уму-разуму.

Четыре главных «немца» управляли Россией при Анне: Остерман, Карл Густав Левенвольде, Бирон и Миних. Был еще пятый – гофмаршал Рейнгольд Левенвольде, но государственными делами он заниматься не любил, а любил женщин, карты, танцы и хорошо организованные пиры. Почему именно Бирон объявлен главным негодяем? Эта избирательность в оценках, видно, у нас в крови.

Бирон не был злодеем, он был авантюристом. В жизни его интересовали три вещи: лошади, любовь государыни Анны и Курляндия, где он хотел стать герцогом (и стал в 1737 году). Государственными делами он не занимался и склонности к этому не имел. Бирона не любили за капризность, чванливость и эгоизм.

Нет никаких сведений, что жестокость, существовавшая в правление Анны, шла именно от Бирона. Долгорукие были личными врагами царицы, к делу кабинет-министра Волынского Бирон приложил руку, но он убирал соперника, а не политического деятеля, написавшего «Генеральное рассуждение о поправлении внутренних государственных дел».

В конце своего десятилетнего «фавора» Бирон вошел во вкус и возжелал власти. А кто ее не хотел? Регентство Бирона продолжалось двадцать два дня, затем – арест и Шлиссельбургская крепость. Комиссия по делу бывшего регента заседала пять месяцев. В вину ему ставили: отсутствие религиозности, обманом захваченное регентство, желание утвердить трон за своим потомством и т. д. Приговорили к четвертованию, но Анна Леопольдовна смягчила приговор.

А далее – двадцать с лишним лет ссылки с конфискацией имущества. Бирон был лишен всех чинов, имений и сослан с семейством в Пелым Тобольской губернии. Миних «порадел» о содержании бывшего друга, разработал план дома, в котором должно содержать опального Бирона: «четыре малых жилья» (комнаты), высокий забор… Правда, дом этот вскоре сгорел.