Утонувший в кладезе

– Я вам верю, Ярик. – Девичий голос журчал весенним ручейком. – Но не могу я так, понимаете? То за шторами, то в бельевой…

– Да-а-а! – В голосе Ярика прозвучала нескрываемая досада. – А с Олегом-то, небось, могли? И за шторами, наверное, и в бельевой?.. Вот токмо он теперь нигде не сможет! Отвоевался, добрый молодец!

– Экий вы, Ярик… – Весенний ручеек превратился в гадючье шипение, а цвета Додолы сразу потускнели. – С Олегом у меня ничего не было. Я сразу дала ему по рукам. И зря вы так!.. Негоже так о больном человеке! Он выздоровеет!

– Счастливы живущие надеждами! – сказал с усмешкой Ярик. – Но надежды не всегда исполняются…

Цвета Додолы потускнели еще больше, и Свет понял, что неведомая Радомира сейчас возмутится и выскочит на белый свет. А выскочив, застукает подслушника на месте преступления. Как Легостаевская героиня Урса Ниу-Гел – своего младшего брата Симмонса, тайно следящего за любовными похождениями сказочно повзрослевшей сестры… А значит, оному младшему брату не остается ничего иного, окромя как срочно кашлянуть.

И Свет срочно кашлянул.

Девица тихонько вскрикнула, из-за шторы высунулось юное личико, обрамленное растрепанной иссиня-черной гривой. Распахнутые глаза, перепуганный взгляд, красок Додолы след и вовсе простыл. Зато страха – хоть отбавляй! Давешняя горничная…

А потом выглянул не менее испуганный Ярик. Его Свет тоже узнал – это был пшеничноволосый кучер, любитель «Мамочкиного платочка», возивший их к месту преступления и в принципат.

Почему-то беленьким очень часто нравятся черненькие, подумал Свет, и мысль эта показалась ему столь неожиданной, что он удивился. Еще вчера чародею Смороде и в голову бы не пришло задуматься – кто кому и по какой причине может понравиться. Впрочем, нет, вчера бы – пришло. А вот еще в прошлое лето… Ему вдруг захотелось оказаться где-нибудь в другом уголке дома, там, где он не мог бы помешать влюбленной парочке.

Леший меня сюда понес, подумал он. Зашел бы в гридницу, поглядел, как танцуют, об кого кикимора свой язычок чешет…

Он снова кашлянул и, сделав вид, будто не заметил целующихся, скрылся в своей комнате.

Кровать была до сих пор не застлана. И форточка – по-прежнему открыта.

Наверное, целеустремленный Ярик специально подкарауливал момент, когда столичный чародей спустится вниз, и тут же принялся мешать Радомире исполнять ее служебные обязанности. Хорошо, хоть в коридор выйти догадались. Наверное, думали, там они услышат чужие шаги. Но слишком уж увлеклись друг другом… А если бы Свет пришел чуть позже? Интересно, можно ли работать корнем стоя или сидя? Надо будет как-нибудь предложить Забаве такой способ…

Зазвонил колокольчик.

– Прошу! – крикнул Свет.

Вошла давешняя служаночка, замерла, едва перешагнув порог. Растрепанные волосы наспех уложены в некое подобие прически и для маскировки украшены ослепительно-белой кружевной наколкой, блузка застегнута на все пуговицы. Вот только обтянутые блузкой перси все еще бурно вздымались.

Быстро она привела в порядок одежду, подумал Свет. А вот себя – оказалось, сложнее!

– Я застелю постель, чародей? – Голос снова звучал весенним ручейком.

– Да, конечно, Радомира, застилайте.

Шагнувшая было к кровати девица замерла.

– Ой, вы, наверное, все слышали…

– Что я слышал? – прикинулся непонимающим Свет.

– Ну там, в коридоре, за портьерой, нас с Яриком. – Она вдруг всплеснула пухлыми ручками и взмолилась: – Я прошу вас, чародей, токмо не говорите ничего хозяйке! Ярика накажут, а то и выгонят. И меня могут… Мы ведь не делаем плохого!

В глазах ее не было зелени, и потому Цветану Нарышкину не ждали неприятные сюрпризы, приводящие к поиску новой служанки. Впрочем, ему-то, Свету, какое до всего этого дело? Пусть бы даже хитрые девичьи глазки и заволокло зеленой тиной!..

– Да я, собственно, ничего и не слышал… – Свет ухмыльнулся про себя. – И в любом случае хозяйке о вас не скажу.

– Правда? – Мольба в голосе Радомиры сменилась безудержной радостью.

– Клянусь Семарглом! – Свет приложил десницу к сердцу.

Ему вдруг показалось, что не будь он волшебником, горничная не удержалась бы и рассказала ему, как сильно она любит своего милого Ярика.

Тем не менее, когда девица, застелив постель, закрыв форточку и выслушав указание, в какой час разбудить гостей, удалилась, он проверил сохранность заклятья на колдовском бауле. Баул пребывал в полном порядке.

Можно и укладываться, но ведь ныне пятница.

А посему Свет заставил себя взяться за привычные тренировочные занятия.

Тренировка, к его немалому удивлению, оказалась весьма продуктивной. Заклинания творились как никогда легко. Привычная злоба же – почему-то не просыпалась. Наверное, именно по этой причине настроение стремительно улучшалось, а недавние желания переставали теснить душу.

Вот вам, разлюбезная княжна Снежана, подумал он, стягивая с себя чародейский балахон. Не очень-то и хотелось! Оттачивайте свой злой язычок, кикимора, на каком-нибудь красавце-ратнике. Он примет ваши безудержные дерзости за скрытые авансы. Мы же ныне – ляжем баиньки. А завтра, на свежую голову, еще поразмыслим над тайными причинами вашего странного поведения. Не ваших ли рук дело – ситуация, в которой брат Буривой почувствовал себя униженным?

И только укрывшись одеялом, Свет вдруг понял: раньше мысль о том, что муж-волшебник Буривой Смирный может в определенных ситуациях почувствовать себя униженным, чародею Смороде бы и в голову не пришла.

5. Взгляд в былое. Снежана.

Снежана Нарышкина с детства не любила волшебников. Вернее, она была к ним абсолютно равнодушна.

Девочка с младых ногтей знала, что принадлежит к великородной словенской семье. Род Нарышек в стародавние времена происходил из тех же корней, что и великокняжествующая династия. И подобно Рюриковичам придерживался испытанных веками традиций.

В семьдесят шестое лето, в теплый осенний месяц вересень, двадцативосьмилетний отпрыск рода Нарышек по имени Белояр обвенчался с представительницей не менее древней словенской фамилии, девятнадцатилетней девицей Цветаной Лопухиной. Поелику брак сей был заключен договорно между главами семей, то новоиспеченной жене потребовалось определенное время, чтобы привыкнуть к своему супругу и влюбиться в него. Потом, как заведено богами, к молодой княгине пришел зеленец, и Цветана тут же понесла. В крепкие сеченские морозы семьдесят восьмого она благополучно разрешилась от бремени первенцем. Нарекли первенца дедовым именем – Найден.

А почти ровно семь лет спустя (правда, зима восемьдесят пятого была, по словенским понятиям, не в меру мягкой) в семье Нарышек родилась и первая дочь. Отец Снежаны, у коего к тому времени было уже два сына, в дочурке души не чаял. И хотя вскоре любезная супруга принесла ему еще двух девочек, старшая дочь навсегда осталась для князя Белояра самой ненаглядной. Тем паче что Снежана первой из дочерей и ушла из родительского дома, переселившись в орешекский Институт великородных девиц.

Вестимо, колдуны существовали в жизни Снежаны всегда. Они окружали ее в стенах родительского дома. Они вертелись пред очами девчушки в загородных поместьях Лопухов и Нарышек. В Институте без них, знамо дело, тоже было не обойтись. Подобно всем детям великородных, Снежана относилась к волшебникам, как к обычным слугам или ремесленникам. Ну чем, скажите пожалуйста, колдун отличается от кузнеца или портнихи?.. Только тем, что один работает с металлом, вторая – с парчой или канифасом, а третий – с разнообразными заклятьями. Отличка невелика!.. И в конце концов, все они обеспечивают свое существование деньгами ее отца.

Постепенно, правда, по мере получения знаний о жизни родного княжества и устройстве подлунной, Снежана стала понимать, какое место волшебники занимают в структуре общества, но это случилось много позже, а детское отношение к ним осталось неизменным. Впрочем, она понимала и другое: действительно огромную роль в существовании страны играют лишь несколько десятков наиболее квалифицированных чародеев, огромное же большинство колдунов способны лишь накладывать охранные заклятия, оберегать Снежану от сглаза да связываться друг с другом через волшебное зеркало. Были, правда, в семье Нарышек образцы и другой волшебной техники, для работы которой требовалась магическая поддержка обладателей Семаргловой Силы, но Снежана ввек оной техникой не интересовалась и, поедая свеженький эскалоп, индо вопросом не задавалась, приготовил ли повар сей эскалоп на обычной плите или с использованием колдовской помощи. И токмо к пятнадцати летам, когда институткам начали преподавать основы ведения домашнего хозяйства, девица узнала, что мясо, поджаренное с применением волшебных чар, получается вкуснее, чем приготовленное без оных. Вкуснее и для здоровья полезнее – организм получает много меньше злотворных жиров.

На лето раньше Снежана получила чуть-чуть иные знания. Среди институтских пестуний насчитывалось несколько тайных додолок – Орден дочерей Додолы раскинул свои сети по всему словенскому обществу. Учительницы сии, разумеется, не обошли вниманием и представительницу рода Нарышек. Так была сделана попытка бросить в душу Снежаны семечко сокровенного желания.

Увы, древо из семечка не выросло. Волшебники для княжны Нарышкиной по-прежнему оставались чем-то вроде мебели. Или сродни паровозу. Да, везет себе – чух-чух-чух! – и везет. Но ведь для того и создан, чтобы перевозить людей.

В семнадцать Снежана, получив положенное всякой великородной девице образование, вернулась в родительский дом. Через два дня опосля этого события Белояр Нарышка устроил в честь возвращения дочери великосветский бал. На этом балу Снежана и повстречалась с братовым начальником и приятелем, мужем-волшебником Клюем Колоткой. И Клюй Колотка, вестимо, был тут же представлен Сувором родимой сестричке.

Гремела музыка, кружились по гриднице пары, говорились изысканные комплименты… Клюй Колотка комплиментов княжне Нарышкиной не говорил – не изысканных, не гожих лишь для челяди. Однако росток, взлелеянный пестуньями-додолками в душе Снежаны и подпитанный собственными желаниями просыпающейся в полудетском теле женщины, пробил, наконец, твердую почву великородной неприязни да равнодушия и превратился в древо. Вестимо, древо оказалось таким же крохотным, как еще не оформившаяся грудь юной барышни. Таким же крохотным и таким же горячим…

Потом были иные балы и иные встречи. Впрочем, встречи происходили и без балов: Клюй Колотка часто посещал дом Нарышек. С каждым посещением древо неуклонно разрасталось. Рост его был трудным и мучительным – мешали полученные Снежаной знания и воспитание. В отличие от древа любви девичья грудь росла гораздо быстрее. К следующей весне она превратилась в полновесные взрослые перси.

Снежана часто запиралась в комнате, донага скидывала одежду и с удовольствием разглядывала в зеркале свое меняющееся тело – посмотреть уже было на что. Вот токмо Клюй Колотка не замечал ни пышнеющих персей Снежаны, ни созревающих в ее сердце тайных желаний. «Здравы будьте, княжна Снежана!» да «Оставайтесь с миром, княжна Снежана!»…

Вестимо, Снежану подобное отношение волшебника изрядно задевало – девица, как и большинство дочерей великородных, выросла самолюбивой да избалованной излишним вниманием. Однако, ко всему прочему, она была и терпеливой. А то, что терпение – добрая половина любого успеха, Снежана поняла еще в институтские времена. Приложили к этому свою настойчивую длань и додолки. Поэтому Снежана умела ждать. И готова была ждать до тех пор, покудова Клюй не прозреет. Или покудова папенька своей рукой не прекратит сам процесс ожидания – Белояр уже поговаривал о выгодной партии для дочери. И даже имя будущего жениха называл: Сила Кабан – тоже из великородных.

Скорее всего Снежана подчинилась бы отцовской воле. А может и нет – она сама еще того не ведала. Однако как бы то ни было, сокровенных желаний Снежаны имя будущего жениха изменить уже не могло.

Желания зрели и зрели. Зрели и перси. По всему получалось, что вскоре к тайно влюбленной девице должен был прийти страшный для неразделенной любви первый зеленец.