Вид с больничной койки (сборник)

Не спеша поштучно перебрала и протерла на тумбочке Волынского каждую вещь. Наметанным глазом глянула на градусник, покачала головой. Стас почуял присутствие постороннего, приоткрыл часть лица.

– Что-то ты, голубчик, у нас зажился.

С губ болящего слетело нечто нечленораздельное.

– Поняла, поняла, похвастаться тебе нечем, – отреагировала покорная раба Гиппократа.

– У меня же сессия на носу, курсовая не закончена.

Санитарка предложила свои услуги:

– В таком случае, позволь у тебя на окошке уборочку сделать.

С другого конца палаты раздался слабый голос новенького:

– Там вообще раму надо менять, в труху превратилась.

Галина Денисовна и тут нашлась:

– Сперва порядок надо навести, опосля уж все остальное.

И куда-то умотала. Возвратилась с двумя старенькими одеялами. Все второстепенное рассовала по пакетам, убрала под койку. Какие-то вещи сунула в изголовье. Снова куда-то убежала. Принесла шикарное ватное одеяло, явно предназначенное для люксовой палаты. А к нему еще и приклад, хрустящий пододеяльник. В занюханной больничной камере свежо повеяло озоном, будто после шальной июльской грозы.

Заботливые женские руки – они способны чудеса творить. В довершение всего Галина Денисовна произвела настоящий фокус-покус: поставила на общий стол вазочку с геранькою в цвету. Каждый из восьми пациентов 537-й палаты отреагировал на это движение души технички по-своему. Кто-то многозначительно головой покачал, кто-то слегка присвистнул… Волынский, сидя на кровати по-турецки, от полноты чувств сентиментально прослезился. Возможно, с этой минуты болезнь его резко пошла на убыль.

В тот день несколько больше обычного санитарка-нянечка потратила свое время в нашей палате и, похоже, не торопилась к соседям. Навела порядок на общем столе. Перебрала все газеты и журналы – старые сложила в отдельный пакет для макулатуры, ничейные книги выстроила в стройный ряд. Фактически из ничего возник симпатичный библиотечный уголок.

Истинный мастер в завершенную уже вещь обычно вносит некий, казалось бы, неуловимый для неискушенного глаза штрих. Так возникает нечто из ряда вон выходящее. Галина Денисовна провела ладошкой по веточкам герани, по ходу движения удалив несколько уже пожелтевших листьев. Отчего весь цветок от корня до верхушки обрел природную красу, свежесть. Хотя, как известно, декабрь – не лучшая пора для комнатных растений.

– Ну все, пошла я, – не обращаясь персонально ни к кому, проговорила жрица чистоты, берясь за штурвал своего санитарного комбайна. Тут-то и слетели с ее уст поразившие всех нас слова:

– На больных-то не обижаются.

Каждый воспринял сказанное на свой счет. Хотя это адресовано было не узникам 537-й палаты, а неким авторитетам, имеющим прямое или отдаленно-косвенное отношение и к этой клинике, и ко всем другим на пространстве нашего государства. Оное усиливает гадостная обстановка, нарочитое небрежение медперсонала. В сущности – то вульгарный способ вымогательства из подопечного МСК не облагаемой налогом мзды. Причем никакой гарантии на… долгожительство. Наоборот, берущий втайне желает поскорей избавиться от… соучастника. Дабы концы в воду!

После кто-то из сопалатников слова Галины Денисовны назвал вещими. В том смысле, что им место над входам во всякое медучреждение, – заместо крикливых лозунгов и пустопорожних призывов.

II

Копаться в медицинской буче – занятие неблагодарное, чреватое всевозможными неожиданностями, в том числе и летальными. Инициированное в 52-м году самим Хозяином Кремля «дело врачей», как известно, не получило развития… Инициатору та буйная затея вскоре вышла боком. То, что к злодейству причастен Лаврентий Берия, народ не сомневался ни тогда – по свежим следам, ни теперь. Многих смущало, что палача в генеральском мундире в два счета, без суда и следствия убрали с политической арены.

Слухи о том, что Сталина отравили, возникли сразу. Собрать же документальные доказательства удалось только пятьдесят пять лет спустя.

Собственное журналистское расследование целенаправленно провела газета «Комсомольская правда». При поддержке редакции ее корреспондент получил эксклюзивный допуск к личному делу И.В. Сталина. Итогом кропотливой работы Николая Добрюхи явилась книга под названием «Как убивали Сталина».

Великие преступления в одиночку не делаются. К случившемуся на рассвете 5 марта 1953 года на загородной даче оказались причастны реальные действующие лица – охранники, телохранители, медперсонал разного ранга.

С обнаружением новых архивных материалов и живых свидетельств прежние версии, относящиеся к смерти Сталина, по сути, превращены и политическую макулатуру. Да, то было хорошо упакованное вранье, не соответствующее действительности. А реальность такова: в крови пациента № 1 в последний момент обнаружились с чего-то токсины.

Пустить такую информацию в народ, в мир было бы форменным безумством для тех, кто стоял на страже здоровья вождя. Потому-то и началась лихорадочная возня с бумагами, с протоколами. Профессору Лукомскому задним числом Политбюро поручило оформить «Историю болезни, составленную на основе журнальных записей течения болезни И.В. Сталина». Но вот выясняется следующее: сей непреложный документ в течение короткого срока переделывался по меньшей мере четыре раза! Всякий раз становился все более и более «совершенным»… Первый вариант датирован 17.03.53 г. Второй возник уже несколько дней спустя. Потом был третий (черновик, вообще без даты). Потом на свет явился четвертый вариант – чистовик! – подписанный всеми членами медицинской комиссии. Впрочем, тоже без даты, на основании июльского дубликата.

Почему, спрашивается, была необходимость раз за разом возвращаться к «больному вопросу» в течение четырех месяцев? Дело в том, что в конце того же года был арестован Хозяин Лубянки, оттого, значит, и надлежало внести коррективы в текст в связи с новыми обстоятельствами текущих событий.

Медики – протокольный, весьма политизированный народ. Для них бумага – все! Это флюгер, а вместе с тем и спасательный круг… Нет, не для пациента – для врача. Профессор Игорь Максимович Кахновский, помнится, признался: «Часто, братец мой, шагаем мы вслепую, движемся по лезвию ножа».

За десять лет «скорая» пятый раз доставила меня в приемный покой 61-й клинической больницы. За этот исторический отрезок времени столько же раз (если не больше!) поменялся тут чуть ли не поголовно медперсонал. Мое отделение (терапия!) чем-то напоминало лесной квартал после плановой вырубки или стихийного бурелома. Сохранились лишь внешние очертания помещения на фоне мерзости запустения.

Борьба за человеческую жизнь – сложнейший процесс. Наряду с умнейшей аппаратурой и точной фармакологией много значит и убранство холлов, обставленных недорогой, но удобной мебелью для времяпрепровождения после утомительных процедур или для душевного общения с новыми друзьями, товарищами, родственниками, а то и лечащим врачом.

А тут – стоп!

Процесс лечения во многом таинственный, порой загадочный процесс. Нередко за спиной лечащего врача, в кругу завсегдатаев больниц, горемык и бедолаг, идет просветительская беседа, как и какими способами (средствами) бороться со своей хворью-недугом. Между прочим, делятся друг с другом рецептурной информацией. Хотя это официально категорически возбраняется. Да ведь сами врачи волей-неволей тому способствуют, принуждают.

Рискую прослыть крутым максималистом, но не промолчу: скажу то, что замалчивается, чему не придается значения. Речь идет об общении больных с медперсоналом. И наоборот.

С неких пор стал я замечать: люди в белых халатах неохотно контактируют с обитателями больничных палат. Осмотр обычно сопровождается двумя-тремя стереотипными короткими фразами. «Глубоко вздохните… Так… Еще раз… Повернитесь спиной… Так. Кашель беспокоит. Так… Опустите рубашку». Бывало, для осмотра следовало обнажиться. Теперь достаточно задрать нательную рубашку к голове. Так быстрее! Даже давление не всегда проверяют. Хотя за тонометром далеко ходить не надо. Эта блестящая штучка всегда под рукой, болтается на шее. Доктора бегают с ними даже в туалет. Между тем в дело пускают с неохотой. Все куда-то бегут, торопятся как на пожар!

Однажды по крайней нужде заглянул я в ординаторскую, а там дым коромыслом. Перед компьютером тесный кружок, на экране светилась забавная программа «Одноклассники». Теперь это ходячая забава, но, право же, не в рабочие часы. Лечащий врач Инна Валерьяновна, заметив меня, окрысилась: «Всего полчаса назад была у вас. Что еще случилось?» От такого приема я растерялся, пролепетал невнятное. «По этому делу следовало обратиться к медсестре», – и доктор с недовольной миной возвратилась к экрану.

Все вместе это вылилось в негатив, поэтому я не отблагодарил своих благодетелей как подобает. И получил в отместку ляп! Выданный на руки эпикриз оказался филькиной грамотой. На казенной бумаге все было перепутано, исковеркано. Когда явился в свою поликлинику, чтоб приобщить документ к истории болезни, замглавного врача Е.Б. Родина подозрительно поглядела на меня и изрекла: «Кто вам дал на руки эту фитюльку? Это же явный подлог, дело подсудное». Мне нечем было крыть.

Вырос я во врачебной семье. Отец частенько приносил с работы забавное, смешное, поучительное, как теперь сказали бы, шоу. Домашних это развлекало, вместе с тем и воспитывало. Тем более что часто соседствовало анекдотичное, грустное, трагическое.

За давностью черное, душещипательное из памяти выветрилось, расщепилось, в то же время малозначительное, легковесное, вопреки законам природы и физики, обрело весомость, значимость, выпало в осадок, по сей день живет в душе.

Одно время, еще до войны, жили мы в городе Белеве Тульской области. В городке отсутствовала поликлиника, была лишь амбулатория для приходящих больных. Среди постоянных пациентов врача по общим болезням была некто Марго, в прошлом помещица, разорившаяся в пух и прах еще в царское время. Последние годы жила из милости у двоюродной сестры. Зарабатывала на жизнь уроками музыки и, между прочим, имела успех – на сцене городского Дома учителя.

У Марго был букет разных болячек, относилась же она к ним философски. Порог любого врачебного кабинета мадам переступала с такими словами: «Я к вам не за рецептом, просто поговорить». Для белевских обывателей эта фраза в конце концов стала крылатой, ее применяли к случаям, далеким от медицинской практики. По сей день та присказка в той округе гуляет. Возможно, долетела до ушей потомственного врача и замечательного писателя Вересаева, жителя тех мест.

Профессиональный опыт складывается из множества составляющих. Кстати, народная мудрость гласит: «Слово лечит!» Тем более если обронено с уст уважаемого лекаря. Ну и попутный вопрос другу-читателю: когда последний раз по душам вы беседовали со своим лечащим врачом? Вопросец можно повернуть и в другую сторону: когда инициатива сердечной беседы исходила от самого врача? Лично я такого междусобойчика что-то не припомню. На сей счет существует «железная» отговорка: времени нет! Причина лежит гораздо глубже. Культуре (искусству) взаимодействия врача с больным в медвузах не учат. Такого предмета нет, программой не предусмотрен. Златоустов же в жизни, к сожалению, мало. Тем более что в наше утилитарное время и спроса на них нет.

Не ради украшения вставил я в текст старый провинциальный анекдот. Да и мадам Марго не потехи ради ходила в амбулаторию. Просто-напросто хотелось в кругу медиков душу отвести. И тем фактически жила!

Буквально на днях под руку попало вересаевское, его знаменитые «Записки врача». Читаю – оторопь берет. Вот это место: «Везде, на каждом шагу врачу приходится быть актером. Особенно это необходимо потому, что болезни излечиваются не только лекарствами и назначениями, но и душою самого больного: его бодрая и верящая душа – громадная сила в борьбе с болезнью, и нельзя достаточно высоко оценить эту силу. Одно время меня удивляло, насколько успешнее оказывалось мое лечение по отношению к постоянным моим пациентам, горячо верящим в меня и посылающим извозчика за мною с другого конца города… Я видел в этом довольно комическую игру случая и лишь позже убедился: это отнюдь не случайность, что мне действительно могучую поддержку оказывает завоеванная мною вера, удивительно поднимающая энергию больного и его окружающих. Больной страшно нуждается в этой вере, чутко ловит в голосе врача всякую ноту колебания, сомнения… И я привык держаться при больном самоуверенно, делать назначения безапелляционным – докторальным! – тоном… Нужно цепляться за тысячи мелочей, напрягаю всю силу своей фантазии, тонко считаясь с характером и состоянием больного, его близких».

Более ста лет назад легли на бумажный лист эти строки. Теперь уже в здравоохранении существует самостоятельная отрасль, так называемая психотерапия. Однако в широкой медицинской практике душевное общение врача и пациента не то чтоб стала нормой, в сущности редкое исключение.

Медицинская тема напоминает спираль животворной молекулы ДНК – нет у нее ни конца, ни начала. Вот еще один поворот, и тоже заход в прошлое. Приблизительно в одно время с «Записками врача» Вересаева в журнале «Нива» другой доктор, а именно Антон Павлович Чехов, опубликовал повесть «Ионыч». В ней был выведен колоритный образ хапуги от медицины, делающего бизнес на несчастье и человеческом горе. Благо, в губернском городе С. была богатая, неистощимая врачебная практика, дававшая не просто необходимые дли жизни средства, но и сверх того, так называемые барыши. Сам доктор Старцев доходы свои откровенно называл наживой. Духовный авторитет города С. опускался все ниже, ниже. А ведь в студенчестве Старцев слыл романтиком гегельянского толка. Был полон честолюбивых планов, собирался служить народу. Но деньги в конце концов выжгли и опустошили пламенную душу. Хочется сказать «на фене»: жадность фраера сгубила!

Ионыч предстает передо мной как живой. Более того, напоминает реальных персон теперешней системы здравоохранения, с коими мы по нужде великой сталкиваемся. Нет, без цитаты любимого классика, пожалуй, не обойтись. Вот каким рисует своего героя Чехов: «Да и характер у него (Ионыча) последнее время сильно изменился: стал тяжелым, раздражительным. Принимая больных, он обыкновенно сердится и кричит неприятным голосом: «Извольте отвечать только на вопросы… Не разговаривать!» Согласитесь, ведь дико звучит. С кем как не с попом да врачом грешнику душу свою отвести… Наши священники пока еще, слава богу, все еще идут на контакты с прихожанами. Врачи же избаловались: любят пациентов бессловесных… Переняли дурную привычку своего прототипа.

Возможно, кто-то назовет меня занудой – и все же публично откроюсь… С некоторых пор стал я приходить к врачам с секундомером. Осмотр у участкового занимает 7 – 9 минут. Кровяное давление теперь измеряют в отдельном кабинете. Изредка (раза два в году) врач выписывает квитки для посещения вспомогательных кабинетов. Самая трудоемкая операция – оформление справки на получение путевки в санаторий. Последний раз случилось это первого апреля (!) в 2000 году. Однако хлопоты и беготня не пошли впрок: я своей ветеранской льготой по сей день не воспользовался. Практичные друзья говорят: действовал недостаточно интенсивно, нецеленаправленно.

Поликлиника – содом в миниатюре. Но и в стационарной обстановке больной предоставлен сам себе. Режим сплошь нарушается, не соответствует вывешенным на коридорном перекрестке скрижалям. Врача приходится ждать часами. Его заносит в палату шалым сквозняком. К этому времени «кворума» уже нет. Большая часть больных (за исключением тяжелых) разбрелась по разным этажам выполнять спецназначения доктора-куратора. И такой порядок действует по всей вертикали отрасли. Если я не прав, пусть меня переубедит руководитель Минздрава Татьяна Алексеевна Голикова, сменившая Зурабова, который, по образному выражению моей квартирной соседки Любови Тимофеевны, четыре года безвылазно сидел у народа в печенках. От себя добавлю: после Чубайса Зурабов – в ряду одиозных личностей перестроечного цикла – занимает место под № 2.

Ныне в верхах вдруг стала модной тема здравоохранения. Лихорадочно, суматошно составляют грандиозные планы реорганизации, следовало бы сказать, реанимации запущенного и разваленного больничного хозяйства. Боюсь, проект превратится в мираж. В лучшем случае, на местности возникнет один-другой объект замысловатой конфигурации – с башенками, шпилями и флюгерами, коим позавидовал бы сам Манилов.

По законам логики и зодчества, всякий объект начинать следует с фундамента. Применительно к нацпроекту «Здоровье» – с простых больничных комплексов, оснащенных новейшей аппаратурой. На это не жалко израсходовать половину, а то и больше средств из государственной заначки, которая почему-то хранится в сейфах США и год от года тает от девальвации.