Наши забавники. Юмористические рассказы

– Отчего же к нам не лезут? – откликаются барыни. – Ты вот только зобы нашими хлебами набиваешь, жир нагуливаешь, а ничего не работаешь, ну крысы и лезут, сало твое почуя.

– Да нагуляешь у вас сало, как же! Сами голодом сидите, так уж где кухарке…

– Ты еще грубить? Молчи, тебе говорят!

– Нет, уж вы как хотите, а или чтобы завтра в город, или расчет пожалуйте. Да тут пес жить не станет!

– Погоди, барин в городе каждый день ищет квартиру. Ну куда мы выедем, коли квартиры нет?

– Да, ищет он квартиру по трактирам да по клубам. Отчего же хорошие господа давно себе нашли квартиру, а вы все найти не можете?

– Ты опять грубить? Пошла вон, мерзкая!

В окно стучится со двора дворник. Он пьян.

– Когда съедете-то? Ах вы, шаромыжники! – кричит он. – А еще господа считаются!

– Боже мой! Что ж это такое! – всплескивают руками женщины. – Каждая баба, каждый мужик над нами ругается. Послушай, любезный, как тебе не стыдно мирных женщин обижать!

– Нам не стыдно, а вот вам за дачу до сих пор не платить стыдно, это точно, – возражает дворник. – Пора уж… Не дожидайтесь, пока по шапке и через мирового…

– Еще очень многие весь сентябрь на даче живут. Здесь так хорошо.

– Отлично, нечего сказать, коли со всех сторон невское потопление случилось. Сквозь крышу льет.

– Это теперь льет, а очень может быть, что будет еще прекрасная погода. Осень проводить на легком воздухе так же приятно, как и весну.

– Так ведь то на легком, a здесь вонь. Хозяин нарочно вам приказал помойную яму под окном устроить. Вот выбить стекло вам, так и будете знать.

– Ежели ты будешь буянить, мы полицию позовем.

– И позовете только на свою голову, – отвечает дворник.

– Да это разбойник какой-то! – всплескивают руками барыни.

– Это вы разбойники-то, а не мы; мы чужого не зажиливаем!

– Он просто с кухаркой сговорился и терзает нас. Ни лаской, ни строгостью, ничем не отобьешься от него. Вот что, любезный, не знаю, из чего ты хлопочешь? Вам еще должно быть приятнее, ежели жильцы у вас дольше живут. Во-первых, веселее и, наконец, все-таки дворнику хоть какая-нибудь польза.

– Это от хороших жильцов польза-то, а не от вас.

– Ах, боже мой! Марья Гавриловна, donnez lui un[1 - Дайте ему (фр.).]гривенник, – советует шепотом первая женщина.

– Mais vous savez[2 - Но вы знаете (фр.).], нам нужно самим pour diner[3 - На ужин (фр.).]. Петр Иваныч seulement[4 - Только (фр.).]тридцать копеек оставил, – отвечает тем же шепотом другая женщина.

– Mais[5 - Дайте (фр.).], как-нибудь обойдемся.

– Alors[6 - Тогда (фр.).]пожалуй! Вот тебе гривенничек, любезный, поди выпей за наше здоровье.

– На этом благодарим покорно, – говорит дворник и снимает шапку.

– Удивляюсь, любезный, как тебе не жалко тревожить беззащитных женщин! – упрекают женщины.

– Эх, госпожи почтенные! – протягивает пьяным голосом дворник. – Нам что, нам живите хоть до Покрова, а нас хозяин принуждает. «Требуй, – говорит, – с них деньгу, выматывай из них жилы, конфузь, где встретишь, да при всем честном народе, авось, говорит, они, подлые…»

– Милый мой, что ж это? Опять? – упрекают его женщины.

– Я не от себя, сударыня. Это хозяин вас так назвал, a мне что? Прощенья просим! Благодарим покорно. Пойдем выпьем за ваше здоровье. А по мне живите хоть до Рождества!

Дворник уходит.

Яхт-клубский офицер

Над Крестовским царит июньская бледно-лиловая ночь. Неистово свистят у пристани последние пароходы, зазывая к себе обратных пассажиров. Вон и французская каскадерка, развалясь в коляске, помчалась отдыхать от вечерних трудов в один из чернореченских французско-татарских ресторанов. Рядом с ней откормленный купеческий телец, сбежавший из снотворного Лесного. С жаром нашептывает он ей любовные речи, мешая французские слова с русскими, а она, плотоядная, бьет его по носу перчаткой и картавит: «Va, inbеcile!»[7 - Уйди, несносный! (фр.)]По дороге к Яхт-клубу «хуторочек стоит», «молодая вдова в хуторке там живет», да еще какая вдова-то? Тут и двор лесной, и плитная ломка, и кирпичный завод, а каменных лавок по рынкам так и не перечтешь! Из себя – кровь с молоком. Только восьмой месяц как освободилась она из-под мужнина кулака и теперь цветет на славу купечества и на задор женихам-голышам. Синяки давно поджили, вес тела прибавился на шестнадцать фунтов. Вот сидит она у себя в саду на скамеечке в белом шитом пеньюарчике, вздыхает и говорит своей горничной:

– Нет, Маша, ни за кого я теперь замуж не выйду, окромя офицера, потому хочу деликатных чувств попробовать. Достаточно уже поломалось надо мной это самое купечество!

– Ах, Александра Павловна! И в купечестве можно деликатность чувств встретить; выбирайте только себе бедненького; тогда он и не заломается перед вами. Вон Застрелин, что у Ледова в приказчиках живет… Ну чем не жених? – отвечает горничная.

– Это действительно! – раздается возглас, и в калитку, как бомба, врывается курчавый и румяный блондин.

– Ах! Ай, боже!.. Как вы испугали! Даже внутри все трясется! – раздаются возгласы; но блондин стоит как вкопанный. На нем яхт-клубская фуражка с позументом и сюртук со светлыми пуговицами и якорями.

– Желали беспременно офицера видеть – извольте, – говорит он и делает под козырек. – Оно хотя я и не офицер, но все-таки на линии… Нам иногда и городовые честь отдают. Нарочно для вас только и в члены записался. А что насчет деликатности чувств, так у нас их, может быть, больше, чем у иного генерала. Решите: жизнь или смерть? Ваша рука или могила?

– Уйдите, Семен Парфеныч! Ну что могут подумать после этого? Вдруг вы и у меня ночью! Уйдите! – упрашивает вдова.

– Не уйду-с, потому уж мне больше невтерпеж. Еще один отказ с вашей стороны, и завтра же вы прочтете в ведомостях: «Вынуто из воды хладное тело неизвестного звания мужчины, по-видимому, из дворян».

– Ах, боже мой! Да не могу же я так сразу решить.

– Коли требуется, мы после свадьбы и приютский мундир в прибавку раздобудем. Стоит только триста рублей внести.

– Не надо мне, ничего не надо! Не срамите меня! Вдруг кто увидит!

– Еще больше срамить буду. «Караул» закричу. Пущай, по крайности, все знают, пущай мараль на нас пойдет, и тогда вы уж поневоле согласитесь. Скажите, в чем теперь препона? Что шпаги при яхт-клубском мундире нет? Так она будет-с… выхлопочем!.. А купить ее – плевое дело! Да ведь и заправский офицер свою шпагу дома снимает.

– Семен Парфеныч!

– Ни слова больше! Да или нет? Вот у меня и яд в банке. Тут стрихнина сидит. Выпущу ее, и шабаш!

Блондин вытаскивает из кармана пузырек.

– Ах! Страсти какие! – стонет вдова. – Дайте хоть до завтра подумать.

– А в заднем кармане тридцатиствольный пистолет заряжен. Так все тридцать стволов в себя и всажу. Пусть хладный труп мой, поверженный на смерть бездушной интриганкой, клюют дикие враны и пожрут хищные звери! Прикажете пистолет вынуть?

– Ах, оставьте, оставьте! Что вы! Послушайте, мне нужно хоть с родными посоветоваться… что те скажут…