Пагубники

– Они тетку пришлют.

– Не выходи к тетке.

– Как же не выходить, – она от родных пришедши.

– Что же делать, если твои родные так нерассудительны, что не дают тебе опериться. Это для них же хуже. Бог даст – подрастешь, станешь получать более – и тогда и им помогать можешь.

– Всякому свои родные дороги.

Это уже «речи» – это слово в задоре, которое не отвечает разговору. Хозяйка на нее посмотрела, как на дитя, заговорившее не своим тоном, и заметила ей:

– Ты, кажется, начинаешь говорить не своим голосом?

– Очень просто.

(Это опять речи.)

– Что же ты это так дерзко отвечаешь?

– Какие же, в чем эти дерзости? Я просто говорю, свои родные всякому милы (она их в эту минуту ненавидит). Ведь вы своих родных обожаете и принимаете, и я должна такое место иметь, где мне моих родных обожать можно.

– Обожай, друг мой, одного Бога и его слова слушайся, а не повторяй чужих глупостей.

– Мы много не учены и в Евангелии не читаем…

– Очень жаль.

– Жаль не жаль, а деться некуда, но своих родителей выручить надо.

Она их в ту минуту уже совсем ненавидит и сердита на них, потому что это из-за них она ссорится с людьми, принимающими в ней самое доброе участие. Но уж раз речи начаты – она их докончит; и первое слово о перемене «места» она произнесет сама. Ее еще жалеют, ей еще не думали отказывать, но что тетка ей надиктовала, то ей запало в голову – она свой урок выполнит.

Мысль о разлуке пала уже между ею и хозяевами, и через малое время готово ее исполнение. Надо только подлить маслица. Тетка везет его из деревни.

Пока девочка училась говорить речи, тетка привезла ей орехов и новое письмо: «пришли нам кофию и чаю, и сахару побольше, да сукна самого получше три аршина сестрину жениху подарить, потому сестра твоя замуж выходит».

Девочка сукон не покупала и о цене сукна не имела понятия.

– А почем аршин сукна стоит?

Тетка тоже хорошенько этого не знает, но отвечает:

– Которое ежели хорошее, то, мол, надо дать рубля по три, похуже – то подешевле. Это они (отец и мать) наказывали, мол, чтобы ты беспременно прислала хорошего, – потому что жених хорошего роду, чтобы еще не обиделся на худом сукне, от сестры не отказался.

Девочка задумалась, посчитала в уме – сколько три да три, и руками всплеснула!.. Аршин по три рубля, да другой три, да еще третий три… Это значит – надо девять рублей!

– Девять рублей! – восклицает она.

– Да; уж ты, девушка, постарайся.

– Да где же мне их взять… этакую силу денег!

– Ну вот! Это ведь не всякий год сестра-то замуж идет… Вы ведь одной утробы, под одним сердцем лежали и одну грудь сосали. Ты ведь не маленькая – понимать нынче все можешь, ты материнское сердце пожалей.

– Да где мне взять, где мне взять!

– Не знаю. Вздумать надо. Ты уж не маленькая.

– Все вздумала, мне девять рублей взять негде.

– Иди и спроси у хозяев.

– Я у них и так уже забралась.

– Эка важность! – забрамчись-то и еще можно. Случай такой. Не всякий раз сестра замуж выходит, хорошего жениха ловить надо…

– Все же мне стыдно просить.

– Нечего стыдиться. Красть стыдно, а просить нечего стыдиться. Пускай откажет – я тебя на другое место сведу.

И опять приводится аналогия, что если бы к дочери хозяйки присватался жених, так и она небось не упустит: займет, да доймет.

Девочка долго колеблется, но наконец сдается перед силой теткиных убеждений и идет просить девять рублей. Она не хочет быть дерзкою; но сама не замечает, как берет ее теткин голос, и произносит перед хозяйкой всю только что выслушанную пошлую рацею, в заключение которой у нее вырываются и те глупые слова: «приведись хоть и вам для вашей дочери, так и вы займете».

Выстрел попал в цель – ей ответили:

– Не говори ничего больше, Груша, ты сказала довольно. Я вижу – ты не дорожишь нашим местом.

Девочке стыдно – у нее сверкнули слезы раскаяния, но она не хотела выдать наружу хорошего движения своей души, чтобы другие не увидали и не пересказали ожидающей ее на кухне тетке. Она лучше притворится дерзкою и смелою, которая ничем не дорожит.

В этом духе она и отвечает:

– Легко ли дело хозяева! Мало ли их на свете!

Ей говорят:

– Ты свободна, располагай собою как хочешь, но только жалко, что ты избрала для этого такое дурное средство, как грубость. Это не делает чести твоему сердцу: ты у нас на ноги стала, и мы тебя любили, и если отговаривали тебя обирать себя, то не думай, что мы делали это по скупости. И чтобы тебе это доказать, вот тебе десять рублей, которые тебе нужны, – возьми их от нас себе в награду.

Груша плачет, целует руку хозяйки с горячими слезами, но язык ее повторяет теткин диктант.

Она уловила слова: «это не делает чести твоему сердцу», и не упускает времени отвечать:

– Честь – господское дело, нам не пристала.

Ее молча тихо крестят. Она резко оборачивается и выбегает.

Такая торопливость необходима, потому что иначе она бросилась бы в ноги к хозяйке и стала бы просить прощения, и тогда репутация ее пала бы на кухне и пронеслась бы позором по всей родной деревне.

Как бы плакала мать и причитала: