Оценить:
 Рейтинг: 3.67

Смерть расписывается кровью

Год написания книги
2014
Теги
<< 1 ... 3 4 5 6 7
На страницу:
7 из 7
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Вот! Законопослушные граждане такими развлечениями не балуются, поэтому я и называю визитеров бандитами. Вопросы типа: почему он их впустил и куда они потом делись, считаю на данном этапе работы несущественными. Почти уверен, что они не хотели его смерти, желали просто… э-э… откровенного разговора. Перепугались того, что натворили. Или что-то их спугнуло. Поэтому быстренько смылись, не стали обыскивать труп и квартиру в поисках ключа, дверь за собой не заперли. Преступники, как вам известно, тоже всякие бывают. Далеко не все – хладнокровные убийцы.

– Почему множественное число? – поинтересовался придирающийся ко всему Станислав. – Может, там один человек был.

– Может, – покладисто согласился генерал Орлов. – А может, десяток. Нам это пока опять-таки без разницы. Важно, что мое предположение тебя не удивило. И правильно. Потому что это наиболее логичное предположение. Допрыгался Геннадий Вячеславович. Мне, скажу откровенно, не слишком его жаль. Редкостная была гнида.

«Вот так вот! Мы все чего-то ждем, а в конце каждого ждет деревянный ящик, – невесело подумал Лев Иванович. – Хотя образ жизни и занятия Салманова предполагали что-то подобное в конце, тут Петр прав. Сколько веревочке ни виться…»

Орлов провел третий отрезок, соединивший концы первых двух.

– Это – смерть Салманова. Точнее, убийство Салманова, как мы договорились считать. Вот теперь мы имеем тот самый треугольник, который почему-то так напугал пана Крячко. Простейшая геометрическая фигура.

– Откуда у тебя уверенность, что смерть Салманова связана с убийством его племянника и документом? – вскинулся Станислав. – Совпадения ты не допускаешь?

Теперь переглянулись уже генерал Орлов с Гуровым. Обменялись понимающими усмешками. Нет, в каком-то смысле Крячко неисправим, и упрямства у него – любому итттаку обзавидоваться!

– Ты шестой десяток разменял, а ума не нажил, – укоризненно сказал Гуров. – Помилуй, какие тут могут быть совпадения? Совпадения, как правило, тщательно готовятся. И, откровенно говоря, я давно отучен верить в совпадения. Чем Геннадий Вячеславович Салманов зарабатывал на черствый такой бутербродик с черной икоркой, напомнить тебе? Коллекционированием, скупкой и перепродажей антиквариата. И вот, через пять дней после его не совсем, как мы полагаем, естественной смерти, убивают его племянника. Нетрадиционным способом. И всплывает обрывок письма Лермонтова. В руке того же племянника. Это надо крепко об асфальт головушкой приложиться, чтобы не связать такие факты.

– Обидеть подчиненного – дело нехитрое, а вас тут двое начальников на меня, сиротинушку! – с театральным жестом воскликнул Крячко и тут же рассмеялся. – Ладно, убедили. Что практически следует из ваших рассуждений и геометрических построений, господин генерал? Нет, что треугольничком придется заниматься нам со Львом, – это до меня уже дошло. Мотивы твоего решения мне тоже понятны. Не совсем понятно, как за это дело ухватиться и с чего конкретно начинать. Раз уж ты, Петр, все так замечательно продумал, поделись соображениями. Не слышу ценных руководящих указаний.

– И не услышишь, – усмехнулся Орлов. – Кроме единственного. Позволю себе процитировать твоего непосредственного начальника: «Думать надо. Я не доктор, у меня готовых рецептов нет».

– Кстати, – заметил Гуров, – я эту примечательную фразу впервые от тебя, Петр, услышал, лет двадцать пять тому назад. Ты еще подполковником был, а я, соответственно, сопливым старшим лейтенантом.

– Надо же, как время-то летит! – снова усмехнулся генерал. – Думайте! Соображения у меня лишь самые общие. Смысл их прост: там, внутри треугольника, находятся решения по всем трем его сторонам. Значит? Стоит взломать одну из сторон, наш треугольник рассыпается. И сразу мы все в белом!

– Легко сказать! – недовольно проворчал Крячко. – Петр, попросил бы Верочку кофе организовать. С печенюшками. Мы же знаем, что она тебе из дома постоянно всякие вкусности таскает. Я сегодня толком не позавтракал.

– Пожалуй, – согласился Орлов. – И птицу пора кормить. Капитан Флинт по часам питаться приучен. В книжке про канареек написано, что птичкам четкий режим питания для здоровья полезен.

– У меня что-то аппетита нет, – сказал Гуров. – Как вспомню фотографию бедолаги Арзамасцева… Знаешь, Стас, Петр прав: не дело, когда по Москве спокойно разгуливает человек, который убивает, да еще и таким изуверским образом.

– Да не спорю я, – кивнул Крячко. – Займемся мы этим изобретателем, такова наша доля сыскарская. А что до аппетита, так он у меня всегда хороший. Люблю, грешным делом, вкусную еду. Хотя… Как подумаешь, куда все это потом девается и во что превращается…

Генерал и Гуров рассмеялись. Станислав был в своем амплуа, Крячко славился в управлении как любитель похохмить. Это среди сыщиков ценится: помогает отвлечься и снять напряжение.

– Могу подбросить еще одну мыслишку, – сказал генерал Орлов через десять минут, отставив в сторону исходящую ароматным парком чашку с «Арабикой». – Зададимся вопросом: откуда может всплыть некий документ, написанный лермонтовским почерком? Неизвестный ранее документ. Письмо. Скорее всего, из мест, как-то связанных с жизнью поэта, а таких немного. Питер, Москва, Тарханы, Северный Кавказ. Так вот, советую провести анализ глубиной примерно в год – не случилось ли чего в этих местах такого, что как-то могло быть связано с пропажей или обнаружением подобного документа? Не было ли подозрительного криминала? Может, где-то архив ограбили. Или подожгли. Или… Много чего может быть «или». Используйте базу данных нашего управления, к нам сведения со всей России стекаются. Задействуйте Лисицына и его команду. Вот подсказывает мне интуиция, что две эти смерти – дяди и племянника – не первые в ряду смертей, связанных с письмом. Слишком уж добыча соблазнительная: спрятать легко, весу никакого, а стоит дороже бриллиантов. И вывезти за бугор в отличие от бриллиантов не в пример проще. Тот, кто владеет такой ценностью, должен быть предельно осторожен.

– Согласен, мысль отличная, – вслух сказал Гуров, а про себя подумал, что им с Крячко еще учиться и учиться у Орлова точности и цепкости аналитического мышления.

* * *

Сергей Павлович Осинцев, известный среди блатных под напрашивающимся погонялом Оса, умирал.

Осинцев знал, что умирает. За три месяца, проведенных им то на койке в палате Четвертой московской клинической больницы, то в реанимации той же клиники, он уже почти смирился с тем, что ему не выкарабкаться. Смерти Сергей не слишком боялся, в загробную жизнь и воздаяние за грехи, которых на нем висело, как на Жучке блох, не верил совершенно. Досадно, конечно, уходить так рано, ведь только-только тридцать пять исполнилось, но раз уж так легла масть…

Нет, Сергей Осинцев не мог пожаловаться на свой организм: он сопротивлялся костлявой старухе изо всех сил, на пределе возможностей. И медики старались, делали, что могли. Одно время, недели две назад, даже появилась надежда, что дело пошло на поправку. Но нет, сразу после Нового года Сергей вновь, уже в пятый раз, оказался в палате интенсивной терапии. В реанимации. Откуда, как известно, две дорожки: одна в обычную палату, а другая…

Ясно, куда.

Такое часто бывает, когда причина болезни – проникающие в брюшную полость ножевые ранения с последующим воспалением брюшины и гнойным перитонитом. Холмики и впадины: раненому то становится чуть лучше, то он вновь скатывается вниз, на грань гибели. Только вот каждый следующий раз холмик становится все ниже, а впадина все глубже. Та самая грань приближается, и нет никакой возможности затормозить скольжение к ней. Счастливы те, кто впадает в беспамятство, не чувствует боли, не ощущает ледяного дыхания скорого конца. Только Сергею и здесь не повезло, Осинцев все время оставался в сознании.

И врачи, и сам Осинцев понимали: шестого попадания в реанимацию ему не перенести. Оттуда он отправится прямиком в больничный морг.

Нет, не близость неизбежной смерти доводила Сергея до исступления в бесконечные бессонные часы, не страх и не жалость к себе. И даже не боль, с которой он сжился, заставляла Осу до хруста и судороги челюстей сжимать зубы, чтобы не заорать в голос.

Его мучило то, что он не сможет отомстить, бесило осознание чудовищной несправедливости и предательства, жертвой которых он стал. И собственной глупой наивности. Ох, как неприятно в преддверии смерти ощущать себя лопоухим дурачком, жалким фраером, которого развели, точно мелкую сявку. И списали двумя ударами финки в бок.

Жаль, что не дорезали. Прямо тогда. Чего проще: чиркнули бы перышком по горлу, и всего делов. Если бы он совершил такую подлость, то так бы и сделал. Нет, решили, видать, что он спекся с тех двух ударов. Руки пачкать не захотели. Тоже ведь нелегко своего резать. Ни за что резать, только чтобы нажиться, кусок изо рта вырвать. Самый поганый мент, вертухай гнусный, и то так не поступит. Хороши оказались московские блатные, нечего сказать. Гаже любой свиньи.

Правильно, вообще говоря, решили. Один шанс на сто у него был остаться в живых после такого угощения. А вот поди ж ты… Остался. Ненадолго, правда.

И зачем остался? Чтобы весь этот жалкий довесок, который не сегодня-завтра завершится, так страдать, вспоминая о своей глупости и чужой подлости?

Но как же так?! Он, Оса, всегда жил по понятиям, всегда строго исполнял блатные законы, главный из которых гласит: не крысятничай! Не делай подлянку своим!

А с ним как обошлись?! И кто обошелся! Это что же получается: полный беспредел, все понятия прахом пошли, даже своим, с кем рядом на шконках лежали, даже им доверять нельзя?! Тогда действительно лучше смерть, чем такая жизнь. Вот только рассчитаться бы кое с кем, наказать иуд. Да ведь как накажешь, если не то что на ноги встать, а рукой пошевелить еле-еле можешь, даже глаза поворачиваются вроде как со скрипом? Плюс к тому липкий холодный пот и страшная слабость…

Он лежал на спине – три месяца только на спине, не повернуться, – и смотрел незрячим взглядом в белый больничный потолок. Ему виделась громадная вырубка в сибирской тайге. А посередине вырубки большущий квадрат, огороженный глухим бетонным забором в два человеческих роста. Поверх забора пущена спираль колючей проволоки нового образца, «бритвочка». По углам квадрата – четыре вышки. С каждой стороны периметра – прожекторные мачты. Приглушенный лай собак. ИТК строгого режима номер 130/11. Там, на зоне, он сошелся с Колей Зиминым. С Зимой.

Нет, не сказать, что они были кореша не разлей вода. И все же… В одном бараке жили, в одних мехмастерских работали; зона была «красная», и отрицаловка в ней не приветствовалась. Так пять лет. Зима откинулся на три месяца раньше Сергея, четыре года с того дня прошло.

А когда откидывался, сказал Осе, что непременно вернется в Москву, хотя бы и по нелегалке. Назло Юрию Михайловичу Лужкову. Он москвичом был, Зима. Из солнцевской братвы. Приглашал в гости.

Тогда Оса только посмеялся про себя такому приглашению: на что ему столица? Нет, дома, на юге, проще, сытнее и спокойнее, да и ментовня не такая озверевшая.

Но жизнь – штука непредсказуемая, очень по-разному она порой оборачивается. Когда три с половиной месяца назад Сергей Осинцев оказался в Москве, первое, что пришло ему в голову, – найти Зимина. Оса сам загнал себя в тупик, злость на Кайлинского сыграла с ним плохую шутку, да еще водка проклятая… Сорвался он тогда, ох как сорвался! Сам себе подгадил. Москва – суровый город, она, как известно, бьет с носка и слезам не верит. Чужаку в столице плохо и неуютно, особенно с таким прошлым, как у Осинцева. Нет, документы у него были чистые, не подкопаешься, но и с такими становиться в столице на учет лучше не стоит!

За последние два «эпизода» Оса не особенно волновался: пока еще менты встанут на след… Если встанут! В родной город он возвращаться не собирался, а вычислить его в столице да связать случившееся неделю тому назад в Кислогорске с ним, Осинцевым… Это уж нужно, чтобы совсем не повезло. Плохо было другое!

Дурацкая сложилась ситуация: впервые в жизни у него появился шанс действительно выиграть по-крупному, сорвать хороший куш. Дураком Осинцев не был, догадывался, что волею судьбы у него в руках оказалось нечто необычайно ценное. И вот он сам, в прямом смысле слова теми же руками, перекрыл себе все дороги. Не сдержался. Откровенно психанул, когда понял, что его хотят надуть, кинуть, как несмышленыша.

Но все поправимо, думал он тогда. Главное: он добрался до Москвы, сумел раствориться в столице, и документ при нем. Придется поделиться? Да разве же он против? Господь заповедовал делиться, жадность никого до добра не доводила. Того же Кайлинского, к примеру. Так что только бы найти Зиму, а тот сведет его с понимающими людьми из деловых, есть же такие в Москве! Давал ему Николай один хитрый адресок, по которому можно выйти на одно из логовищ солнцевских братков… Вот и пришла пора им воспользоваться. Осторожно и аккуратно, не привлекая к себе внимания.


<< 1 ... 3 4 5 6 7
На страницу:
7 из 7