Медвежий угол

– Пожалуйста, – вызывающе отозвался Савинов. – Значит, можно назад ехать?

– Ничего другого не остается, – сказал Гуров. – Лучше с охотником сюда съезжу. Может, он толковее вас окажется.

Обратный путь проделали в полном молчании, недовольные друг другом. Правда, в отличие от своих спутников, Гуров пытался про себя проанализировать ситуацию, задаваясь вопросом, не перегнул ли он палку с самого начала, и так ли уж виноваты его провинциальные коллеги, и на самом деле не дурное ли самочувствие всему виной.

Ни к какому окончательному выводу он так и не пришел. Почему-то накатовские служители закона вызывали у него какую-то подсознательную неприязнь. Оставалось надеяться, что с толковыми людьми ему еще предстоит встретиться.

Когда въезжали на окраину поселка, произошло небольшое происшествие, в очередной раз заставившее Гурова испытать неприязнь к сквернослову с пшеничными усиками. Заметив у крайнего дома с красной жестяной крышей небольшую толпу, Савинов хлопнул Калякина по плечу и что-то прокричал ему в ухо. Сержант притормозил, а Савинов, спрыгнув с мотоцикла, искательно сказал Гурову:

– Я на секундочку, товарищ полковник! По службе… А то этих артистов сроду не поймаешь… – и, не дожидаясь ответа, резво поскакал к мужчинам, собравшимся возле дома.

Гуров промолчал. Вмешиваться в дела чужой службы ему совсем не хотелось. «Был бы от этой службы толк хоть какой!» – с сомнением подумал он про себя.

– Цыгане! – с затаенной усмешкой пояснил Калякин. – Вредное племя. Житья от них нету. А у вас в Москве, я слышал, тоже проблемы?

– Бывает, – сухо ответил Гуров.

Вернулся Савинов и, усаживаясь на заднее сиденье, подтвердил слова Калякина.

– Это я с цыганами базарил, – сказал он. – Прошлой ночью драка в пивбаре была, одного блатного порезали. Говорят, цыгане. Только свидетелей, как всегда, нема… И эти тоже – ничего не знаем, ничего не ведаем… Противные морды! Моя бы воля – я их всех за сто первый километр!

– А ты, Савинов, еще и расист к тому же? – неприязненно спросил Гуров.

– Чего это я расист? – мрачно сказал в ответ милиционер. – Я правильно говорю. Волю им дали. Скоро русскому человеку дыхнуть нельзя будет. Вы что – не знаете – они и наркотой торгуют, и воруют что попало, и с оружием ходят…

– Ну, а милиция на что? – поинтересовался Гуров.

Савинов не ответил. Сержант, которому слова Гурова явно пришлись не по душе, газанул от души и погнал «Урал» по кривой улочке к центру поселка.

Гуров обернулся. Смуглые мужчины в мятых пиджаках внимательно смотрели вслед удаляющемуся мотоциклу.

Глава 4

Гуров распрощался с милиционерами, не доехав двух кварталов до управления. Его спутники восприняли такое решение с облегчением. Гуров казался им непонятным, а потому опасным. Лучше было держаться от него подальше.

Встречаться второй раз с полковником Заварзиным Гуров пока не собирался. Ему уже и так было ясно, что милиция в поселке с самого начала не придавала никакого значения смерти заезжего ученого. Дело было закрыто и благополучно забыто. Если бы не нагрянувший внезапно Гуров, больше о нем никто бы наверняка и не вспомнил. Злиться было бесполезно – эти люди действовали в пределах своей компетентности.

Гуров решил направить поиски в другое русло. В поселке были неравнодушные люди, и в первую очередь главный врач местной больницы. К нему Гуров и пошел.

Дмитрий Тимофеевич Шагин оказался громадным и мрачным человеком с испепеляющим взглядом. У него была абсолютно лысая голова и пудовые кулачищи. Даже в белом халате он производил впечатление не врача, а заматеревшего борца или боксера-тяжеловеса. Между тем он оказался вполне коммуникабельным человеком, и они с Гуровым как-то очень быстро и незаметно перешли на «ты».

– Ты понимаешь, я до сих пор простить себе этого не могу! – восклицал Шагин, уставясь в упор на Гурова своими жуткими глазами. – Как ни крути, а вина в смерти этого замечательного человека и на мне лежит! Не подними я волну, он ведь до сих пор жив был! Это же золотая голова, талантище, редкой души человек! Ну, а с другой стороны, как не поднимать волну? Как?!

Он подскочил в кресле и с грохотом распахнул дверцу книжного шкафа. На стол посыпались папки с бумагами, тяжелые как камни.

– Вот, полюбуйся! – рявкнул Шагин. – Это мои наработки по наболевшему вопросу, отчеты, доклады, статистика, письма во все инстанции… Ты скажи, почему всем стало наплевать на человеческую жизнь? Куда мы вообще катимся? Обратно в тридцать седьмой год?.. Я докладываю, что в районе катастрофически растет младенческая смертность, множатся врожденные уродства, люди страдают непонятными болезнями, а мне отвечают, что я создаю панические настроения!.. Как это назвать, я спрашиваю?

Гуров предпочел дипломатично промолчать.

– Хорошо еще, наверху остались порядочные люди, – продолжал Шагин. – Но они погоды не делают, к сожалению. Ты, наверное, в курсе, что мой старый студенческий друг – он теперь главный санитарный врач – все-таки нашел возможность меня выслушать? Даже комиссию организовал… А что толку? Приехали фанфароны, у которых одна забота – как бы свои белые ручки не запачкать, да перед начальством воздушные замки выстроить… Жалоба проверена – факты не подтвердились! Сволочи!.. Один порядочный человек был, который все понимал и что-то делал, – и того угробили!

– Ты это серьезно? – спросил Гуров, настораживаясь. – Ты в самом деле считаешь, что смерть Подгайского – это не несчастный случай?

– Да не верю я в случаи эти! – раздраженно бросил Шагин. – Какой, к черту, случай? Подгайский в корень проблемы вгрызся. Он сразу мне сказал, что в поселке экологическая катастрофа. Только причину найти не успел – не дали.

– Так, стоп! – предупреждающе сказал Гуров. – Давай по порядку. Что за катастрофа и кто не дал – конкретно.

Шагин развел огромными ручищами.

– Ну ты даешь! – изумленно сказал он. – Я над этой проблемой два года бьюсь, до сути докопаться не могу, а ты сразу – конкретно! Я бы и сам хотел знать конкретно. И Подгайский тоже. Видишь, что получилось?

– Получилось скверно, – согласился Гуров. – Но ты не меня не совсем понял. Может быть, я неточно выразился. Ну, допустим, не конкретно, но ведь какие-то подозрения, какие-то гипотезы у тебя, у Подгайского были? Кто виноват, короче говоря – может быть, здешний комбинат?

Шагин помотал головой.

– Комбинат, конечно, зараза, – сказал он. – Строился он в те времена, когда о здоровье людей заботилась партия и лично товарищ Леонид Ильич. Про экологию тогда никто и слыхом не слыхивал. Но с ним, по крайней мере, никаких неясностей нет. Они там минеральные удобрения производят – отравляют окружающую среду потихоньку, но в допустимых пределах. А сейчас у них вообще объемы производства сократились, так что комбинат – это только цветочки. Тут что-то другое…

– Может быть, соседство со Светлозорском сказывается? – предположил Гуров.

– А вот с этим сложнее, – наморщил лоб Шагин. – У меня тоже сомнения на этот счет имеются. Только я механизма не вижу. Далековато Светлозорск для такого мощного воздействия. Да и в самом Светлозорске, надо признать, статистика не такая удручающая… Нестыковка получается. Я уж грешу – не завелось ли тут у нас поблизости какое-нибудь оборонное предприятие особой секретности… Со всякими вредными выбросами, излучением и прочими прелестями. Ты ничего такого у себя там в Москве не слышал? – он испытующе посмотрел на Гурова.

– Нам, Дмитрий Тимофеевич, ничего такого не докладывают, – ответил Гуров. – Но, если ты прав в этом отношении, то дело худо, я думаю. Конечно, отступать не будем. Общественность поднимем, ведомства… Ты, однако, скажи – в смерти Подгайского ты кого-нибудь подозреваешь?

Шагин почесал в затылке и с досадой бросил:

– Да кого я подозреваю! Чую я, что дело тут нечисто, и все!

– Чутье вещь хорошая, – кивнул Гуров. – Необходимая, я бы сказал, вещь. Но в конечном итоге работать все-таки удобнее с фактами. Что-нибудь по части фактов имеется?

Шагин с силой хлопнул тяжелой ладонью по кипе папок с бумагами.

– Тут, тут все факты! – сказал он. – Других у меня нет. Может быть, я и попробовал бы их поискать, но у меня на это просто нет времени. Больница много сил отнимает. Знаете, наверное, в каком состоянии находится сейчас медицина? Каждый литр бензина, каждый гвоздик – все приходится выбивать и выпрашивать! А тут еще из Светлозорска на меня с комиссиями навалились – вообще зарез! Через день ездят. Вот вчера опять на ковер вызывали… Думаю, снимать меня хотят.

– Снимать? – удивился Гуров. – За что?

– За что у нас всегда найдут, – ответил Шагин. – А подоплека, как я догадываюсь, все та же – сор из избы вынес. Теперь должен быть наказан – в назидание остальным – чтобы не высовывались. Только ни хрена у них не выйдет! Обломают они об меня зубы. Я до генеральной прокуратуры дойду, до страсбургского суда! Мне бояться нечего – я особняков себе не строил, на Канарах не отдыхал, за каждую бюджетную копейку могу отчитаться…

– Значит, причины ваших бед все-таки в Светлозорске нужно искать, – задумчиво проговорил Гуров. – Почему-то я так с самого начала и подумал. Но Светлозорск большой, а в твоих бумагах я без специального образования и без эксперта вряд ли сумею разобраться… Поэтому начну-ка я с того, что мне знакомо. Нужно узнать, что послужило причиной смерти Подгайского. Мне кажется, тогда многое должно проясниться.

– Вот и я так же думаю! – горячо воскликнул Шагин. – А насчет бумаг ты зря – я тебе все объясню…

– Времени нет, – покачал головой Гуров. – Не моя это грядка. Ты мне лучше расскажи поподробнее, чем тут Подгайский занимался – куда ходил, с кем разговаривал, какие выводы тебе сообщал…

– Тут дело такое, – почесав в затылке, с сожалением сказал Шагин. – Мало мы с Константином Сергеевичем общались. Он с моими трудами ознакомился и с головой в работу ушел – пробы воды, грунта брал, с жителями беседовал, по лесам бродил – я так понимаю, источник загрязнения искал. Прочие же его коллеги ему ни в чем не помогали. Он вообще среди них как белая ворона был. Те просто чиновники, а он ученый был, увлекающийся человек. Но с выводами он не торопился – думал, что времени у него впереди еще много…

– Выходит, ты ничего вообще не знаешь? – вздохнул Гуров. – Жаль. Я так на тебя надеялся…

Шагин развел руками.