Истинный принц

Моя фея качает головой.

– Почему нет?

– Это дело касается духов и призраков. Нынешние волшебники ничего в этом не понимают.

– А кто тогда понимает?

– Моя бабушка знала в этом толк. Но до своей смерти она успела обучить меня малой части того, что знала. Кроме нее, был еще один сумасшедший мельник, но он тоже давно мертв.

– То есть ты – единственная, кто что-то понимает в этой области?

– Единственная, кого я знаю.

– Но где-то ведь должны быть книги или свитки, в которых старожилы нашей родины описывали старые поверья.

– Древние поверья передавались устно, – объясняет моя добрая фея. – Записывать секреты и тайны было нельзя. Они передавались в сказаниях и песнях, которым матери учили своих дочерей.

– Под этим ты подразумеваешь истории о туманных нимфах, Богах природы и подданных Короля-Призрака?

– И их тоже. Но настоящее знание намного сложнее. Оно находится в крови и должно быть разбужено, как разбудила его во мне моя бабушка. К сожалению, большая часть этой крови вымерла.

– О, ну хватит уже этих высокопарных речей о крови. Разве ты не можешь просто задать бабушке вопрос? Ты всегда убеждаешь меня, что нужно говорить с духами мертвых.

– Хм, да.

– Что да?

– Нужно, но поговорить с бабушкой мне еще не удавалось никогда.

Тот триумфальный всплеск восторга, который пять минут назад поверг мою фею-крестную в экстаз, прошел. Удрученная, без сил, она плетется прочь из кухни.

Какое-то время я нерешительно стою на одном месте и только тогда замечаю дрожь в теле. Что, черт возьми, делали эти гномы? Что они собирались сделать со мной? Словно все несчастье заключается в бульоне в котле, я в гневе тащу его в ночной сад и выливаю беду в снег. Затем проветриваю кухню, укрываю свою фею, заснувшую перед холодным камином, вторым одеялом и поднимаюсь в свою комнату в башне.

В моей башенной комнате больше нет сквозняков и сырости, как год назад. Плотники отремонтировали крышу, а небольшая печка гарантирует, что у меня изо рта при дыхании не будут появляться клубы пара. Пушистый коврик у кровати льнет к моим босым ногам, подушки и одеяла в постели – мягче некуда.

В слабом мерцании свечи распускаю свои каштановые волосы, которые стали более гладкими и сияющими, потому что я регулярно расчесываю их и даже, можно сказать, достойно укладываю. Причесывая свои локоны, я смотрю в зеркало в поисках ответов на самые насущные вопросы. Но отражение в зеркале отвечает мне только на один из них: «Ты должна срочно прекратить роман между Каниклой и ее поваром! Потому что, если и дальше продолжишь запихивать в себя столько фирменных пряников, сколько съела за последние две недели, вместо лунного лица получишь лицо в виде воздушного шара!»

Я смотрю на свое отражение. Да, теперь на моих ребрах куда больше плоти, нежели тогда, когда я познакомилась с Испе?ром. Но это хорошо. Раньше я слишком много работала и слишком мало ела. Следы, которые оставил на мне наш новый скромный достаток, заставляют меня выглядеть здоровее.

Мое лицо круглое от природы независимо от того, как много или как мало я ем, а поскольку кожа у меня очень светлая, Испе?р предпочитает называть меня Лунолицей. Он утверждает, что это неуклюжее выражение его глубочайшего восхищения, но мы оба знаем: такое сомнительное прозвище проистекает из его склонности раздражать меня, заставляя кровь приливать к моим щекам и губам.

Эмоции всякого рода делают меня красивее. Неважно, сердита я или влюблена, мои золотисто-карие глаза начинают светиться, а губы становятся темно-красными. В такие моменты я наиболее уподобляюсь девушке, которая раньше всегда навещала меня и которая, как я теперь знаю, была моей матерью. Эта внутренняя живая пульсация, иногда захватывающая меня, постоянно жила в моей матери, которая в то же время излучала глубочайшее спокойствие.

Какие бы мрачные древние истории мама мне ни рассказывала, она всегда делала это с почти невидимой улыбкой на лице. Она знала, что такое счастье, хотя в глазах большинства людей ее жизнь, должно быть, была сплошным несчастьем. Она была слишком молода для работы, которой зарабатывала на жизнь, слишком молода, чтобы стать матерью, и слишком молода для смерти и зимы, которая забрала ее до того, как мне исполнилось шесть. И все же у меня никогда не возникало ощущение, что она видит себя такой. Таинственный покой наполнял ее, который, вероятно, может понять только тот, кто нашел его. Да, я вижу ее, когда смотрю в зеркало. Но я – не она.

– Если бы ты только объяснила мне то, что я должна знать, – говорю я отражению. – Кто мой настоящий отец и о чем говорят старые истории.

Мое отражение, ясное дело, молчит.

– Знаешь, – говорю я, – мне все равно, знают люди в Толовисе о женитьбе Испе?ра или нет. Я не планирую когда-либо там появляться. Но мне не нравится, что Вип так сочувственно смотрит на меня, когда говорит об этом. Его жалость так снисходительна, словно он внезапно оказался на три ступени выше меня на лестнице жизни! Конечно, меня удивляет и то, что Испе?р отрекся от меня. Знаю, что на это у него будет причина. Какая-нибудь да будет. У него так много причин для разного рода вещей, о которых он не хочет мне рассказывать. Я вышла замуж за незнакомца. Но как ни странно, я ни чуточки не сомневаюсь, что этот незнакомец меня любит.

Я киваю своему отражению в зеркале.

– Спасибо за разговор, – говорю я. – Теперь мне гораздо лучше. Спокойной ночи, мама!

И пока я раздеваюсь, гашу свечу и забираюсь под свои мягкие одеяла, в очередной раз поражаюсь тому, что моя фея оказалась права в этом вопросе: сколько раз она внушала мне, что я должна поговорить с матерью. С духом моей мамы, что бы это ни значило. Я долго противилась, но теперь это вошло в привычку. И в такие дни, как сегодня, эта привычка указывает мне путь.

Глава 3

На дворе стоит кромешная темнота, когда мой сон прерывается громким визгом. Вскоре после этого тяжелое тело с грохотом ударяется о крышу над моей головой, и звук когтей линдворма, цепляющегося за черепицу, скрежещет в моих ушах. В тот же миг штормовой ветер освобождает оконные ставни от задвижки и с размаху швыряет их о стену.

Я вскакиваю с кровати и несусь к окну своей башенной комнаты. От страха за Львиное Сердце дрожат пальцы, и мне требуется некоторое время, чтобы открыть окно и выглянуть наружу. Снаружи снег густыми хлопьями все кружится вокруг дома, и я почти ничего не могу разглядеть в ночной темноте. Порыв штормового ветра врезается мне в лицо, я слышу шум кожистых крыльев и вижу два тяжелых тела, которые скользят в ночи рядом друг с другом.

Судя по звукам, они удаляются. Я немного успокаиваюсь, поскольку Львиное Сердце еще может летать. Линдвормы часто теряют рассудок, когда встречаются со своими незнакомыми сородичами. Тогда они бросаются в невероятно дикие схватки за территорию, как будто завтра уже не настанет. Я понятия не имею, откуда здесь среди ночи появился второй линдворм и заслужил ли он, чтобы его приняли подобным образом, но Львиное Сердце явно считает, что должен защитить дом и его владельцев от злоумышленника.

Я быстро одеваюсь и бегу вниз, на первый этаж, к единственному балкону, которым оснащен наш дом. Вооружившись лампой, выхожу в метель, топаю к балконному ограждению и прислушиваюсь. Тихое гудение возвещает о возвращении сражающихся линдвормов. Быстрее, чем я успеваю среагировать, два продолговатых тела – золотое и черное – устремляются навстречу моему фонарю, вблизи от меня разворачиваются и улетают прочь. К сожалению, у этих драконообразных существ очень длинные хвосты, а Львиное Сердце, которого преследует этот черный ублюдок, немного раскоординирован. Его хвост в последний момент делает резкий рывок и перебрасывает меня через перила балкона. Я даже не могу вскрикнуть – настолько я растеряна, когда лечу вниз.

С глухим звуком падаю в снег. К счастью, снежные наносы ослабляют удар, но сотрясение все равно настолько сильное, что на мгновение яркая серость внутри черепа ослепляет меня. На несколько секунд все тело словно немеет, затем ощущения возвращаются, и я чувствую чьи-то прикосновения к моим пальцам.

Кто-то взял меня за руку и держит.

– Надеюсь, ты цела, – льется мне прямо в ухо нежный голос. – И если это так, ты должна мне кое-что объяснить.

Этот голос я узнаю всегда и везде. Даже сейчас, в состоянии острого замешательства и оцепенения, ослабевшая часть меня изо всех сил цепляется за ощущения, которые вызывает во мне этот голос.

– Да? – бормочу я, с трудом пытаясь открыть глаза. – Что я должна тебе объяснить?

– Я со вчерашнего полудня иду по следу опасного колдуна, и он заканчивается именно здесь, в твоем саду. И только я собираюсь разобраться в этой странности, как меня чуть не убивает моя супруга, совершенно внезапно выпадающая из окна.

– С балкона, – поправляю я его. – Это был… балкон.

Наконец, веки подчиняются мне, и я разлепляю глаза. Тем не менее все, что я вижу, – это дикий танец белых точек, освещенных слабым светом, которым Испе?р разгоняет тьму этой ночи. Я крепче хватаюсь за руку, сжимающую мои пальцы.

– Испе?р?

– Да, любовь моя?

– Ты и правда здесь? Потому что преследовал колдуна?

– К сожалению, да, – говорит он, осторожно подхватывает меня на руки и тянет к себе. Мои ребра протестуют, каждый вдох отдается болью. Но едва – с его помощью – мне удается сесть, Испе?р заключает меня в свои объятия, и утешительное тепло, исходящее от его груди, окутывает меня.

– Нам нужно поговорить, Клэри, – говорит он, тем самым разрушая мой покой. – Враг, видимо, знает, где ты живешь.

Но я не успеваю ничего ответить, потому что в воздухе снова раздается знакомое жужжание. Поднимается ветер, который свистит в ушах, и вот уже два линдворма приземляются на снег – визжащие, вцепившиеся друг в друга двулапые драконы.

– Тихо! – властно кричит Испе?р, и один из линдвормов замолкает. Львиное Сердце воспитан не так хорошо. Он злоупотребляет послушанием противника для плевка, который достается не только его черному сопернику, но и мне с Испе?ром. Потом, словно напуганный своей смелой атакой, Львиное Сердце взлетает и спасается в своем укрытии на крыше дома. После этого становится удивительно тихо.

– С каких это пор у тебя есть линдворм? – спрашиваю я.