Чудесное обращение ко Христу еврейского раввина Исаака

Мы волновались, думаю, не напрасно, ибо сам Исаак ничего не сообщил нам в первом письме о последствиях той драмы, которая разыгралась в доме его. Предприняли ли что-нибудь против него архираввин-дядя и другие родственники? Сообщили ли о взглядах его куда следует в Константинополь, чтобы вызвать ненависть к нему за предательство и изгнать из занимаемой должности, дабы оградить верных Талмуду от губительного влияния Святого Евангелия? А может, враги его порешили, что Исаак сам оставит должность раввина, ибо горячая вера его в Распятого не позволит ему оставаться в уже чуждой среде? Нас утешила последняя мысль. Мы представляли себе, с какой свободой сможет раввин Исаак приводить тогда к Истине души погибших овец дома Израилева. Ибо как свидетельствует апостол Павел: «… а не так, как Моисей, который полагал покрывало на лице свое, чтобы сыны Израилевы не взирали на конец преходящего. Но умы их ослеплены: ибо то же самое покрывало доныне остается неснятым при чтении Ветхого Завета, потому что оно снимается Христом. Доныне, когда они читают Моисея, покрывало лежит на сердце их; но когда обращаются к Господу, это покрывало снимается. Господь есть Дух, а где Дух Господень, там свобода. Мы же все открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа» (2 Кор. 3, 13–18).

Таковы были наши мысли и предположения, но пришедшее примерно через год письмо открыло нам следующее:

Константинополь, 24 марта 1898 года Брат Николай! Вот уже почти год прошел со времени, когда я в первый раз написал вам. Какова причина столь долгого молчания? Вы поймете это из настоящего письма. Неоднократно желал я собраться с мыслями, чтобы описать все случившееся со мной до сего дня.

Будучи тайным христианином, прикрытым лишь облачением раввина, я боялся, думая, что фанатизм моих родственников (и прежде всего христоборца дяди, архираввина Авраамия!) понудит их донести в архираввинат Константинополя. К счастью, этого не случилось. Однако по приезде моем с родины я встретил в приходе моем соотечественника, ребе Самуэля, только что закончившего Высшее Еврейское Богословское заведение в Иерусалиме. «К чему это?» – подумал я. Недоумение мое разрешил предстоятель общины синьор Давид Вемвеница: «Приход очень большой, ребе Ицхак, и есть нужда в двух хахамим в нашей синагоге». Я успокоился, выслушав сие объяснение. Из многих моих бесед с собратом, ребе Самуэлем, я понял, что человек он свободолюбивый и лишенный привязанности к традиции. Он любил немножко выпить, засматривался на женщин, имел открытое сердце и был искренним. Не верил в иудаизм как Божественную религию и принимал толкования раввинов за басни, считая, что все религии придуманы людьми. Он принадлежал к числу легкомысленных людей, которые тяготятся заняться исследованием, чтобы понять Истину. Он был удивительный игрок. В отношениях с людьми и со знатными прихожанами притворялся ревностнейшим раввином. Это было естественно, по причине занимаемого положения и жалованья, которое он получал. Его-то, ребе Самуэля, и избрал мой дядя, написав ему в подробностях все происшедшее, прибавив, что я стал причиной соблазна для многих. «Йегудим на Родине отрекся Иеговы Цеваота, – писал в горечи дядя, – и последовал за Иисусом Назореем. Он стал причиной смерти своей матери». Он не утаил, что теперь родственники раскаиваются за жестокое обращение со мною, ибо вынудили меня ночью в сырую и холодную погоду покинуть отчий дом. В конце письма дядя обратился с просьбой к Самуэлю, что если ему удастся встретиться со мной, то пусть приложит все силы, чтобы вернуть меня к религии отцов наших – к иудаизму. Причем дядя особо подчеркнул, что если Самуэлю удастся повлиять на меня, то имя его станет великим во всем Израиле. Меня же он примет опять с любовью и соделает наследником своего огромного состояния. Из письма же я понял, что родственники не знают пока, где я нахожусь. Им и в голову не приходило, что я могу снова вернуться после всего происшедшего со мной в Константинополь и опять занять кафедру раввина.

Получив письмо и прочитав его несколько раз, Самуэль зашел ко мне в комнату, улыбаясь и ничего не говоря. Я удивился его серьезной молчаливости, ибо обычно он насвистывал или напевал какую-нибудь современную мелодию.

– Э, ребе Самуэль, что это с тобой? Откуда такая перемена?

– Вы, ребе Исаак, причина этому, – ответил он. И, резко повернувшись, спросил: – Это правда, ребе Исаак, это правда, что Вы христианин?

Вопрос был задан внезапно и, подобно молнии, потряс меня. Два страшных слова ожили в уме моем: «да» или «нет». Мне вдруг представились духовная бездна отрицания «нет» и будущие последствия при ответе «да». Я предпочел второе.

– Да! – ответил я громко и твердо. – Да! Я христианин по искреннему убеждению! Делай, что хочешь, можешь даже оповестить об этом всех и вся.

– Брат! – сказал мне ласково Самуэль. – Меня совсем не волнует, что ты по убеждениям не иудей. Я и сам не верю в истинность иудаизма. Однако меня глубоко печалит, если ты действительно христианин. Если религия иудеев не истинна, то может ли вообще какая бы то ни было религия быть истинной?

– Ты заблуждаешься! – воскликнул я, – и заблуждение твое происходит от поверхностного взгляда на жизнь и на многие важные вещи. Разве ты разбирался серьезно в дарованном нам Откровении, чтобы делать такие выводы о религии наших предков? Иудаизм, а именно религия Моисея, т. е. Ветхого Завета, абсолютно истинна, ибо была дарована Богом-Саваофом и в ней имеются все обетования о пришествии в мир Спасителя, т. е. о Славе и Утехе (Надежде) Израиля – Иешуа Гамашиахе. Об этом мы узнаем из пророков. И христианство истинно, ибо в Новом Завете как раз и исполнилось все, что предсказывали пророки. Тора, книги Невиим, Кэтувим, т. е. Ветхий Завет, действительно, загадочен и непонятен без Нового Завета. Именно это были вынуждены исповедовать первые иудеи, последовавшие за Христом-Машиахом. И это несмотря на то, что видели чудеса Его и слышали сладостнейшее Учение, о котором никто, нигде и никогда прежде не слышал. Как раз доверие к Нему, т. е. ко Христу, они и основывали на словах пророков. Вот что говорит один из ревностнейших иудеев, а именно апостол Петр, который одним из первых последовал за Христом: «И притом мы имеем вернейшее пророческое слово, и вы хорошо делаете, что обращаетесь к нему, как к светильнику, сияющему в темном месте, доколе не начнет рассветать день и не взойдет утренняя звезда в сердцах ваших, зная прежде всего то, что никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою. Ибо никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым» (2 Пет. 1, 19–21).

Самуэль внимательно слушал меня. Видно, первый раз в жизни ему довелось слышать подобные слова.

– Мы обязательно поговорим обо всем откровенно. но скажи мне пожалуйста, Самуэль, откуда ты узнал, что я христианин?!

– Очень просто! Я ничего от тебя не скрываю. Вот! – и он протянул мне письмо моего дяди архираввина.

– Что ты решил делать? – спросил я после прочтения письма. – Желаешь обнародовать?

– Никогда! – воскликнул Самуэль. – Никогда! Ты меня знаешь, Исаак. Я единственно постараюсь переубедить тебя, ибо желаю видеть тебя не иудеем и не христианином, – хочу, чтобы ты стал, как я.

– Или я стану, как ты, или ты станешь, как я, – ответил я Самуэлю.

– Спрашивается, каким образом?

– Путем серьезного и откровенного обсуждения. Священное Писание мы изучали вместе. В совершенстве знаем еврейский язык, греческий, французский, испанский… Хорошо изучили историю. Ты думаешь, что я заблуждаюсь, а я думаю, что заблуждаешься ты. Итак, или ты прав, или я. Давай исследуем и обсудим, как хорошие друзья, в простоте и искренности. Согласен?