Смертельный псевдоним

В последнее время Ева увлеклась новшествами в театральном искусстве. Один из режиссеров-реформаторов организовал в подвальном помещении некое подобие настоящего «шекспировского» театра, со всеми атрибутами английской труппы конца шестнадцатого века. Начиная от грубо сколоченных подмостков, убогих декораций до тяжелых, многослойных костюмов на тесемках и шнурках и вычурно-нарочитой манеры игры. Некоторые костюмы, в отличие от декораций, поражали чрезмерной роскошью. Этот театр господин Букчин, режиссер и директор в одном лице, назвал «Неоглобус», намекая опять-таки на Шекспира.

Трудно сказать, почему экстравагантный господин Букчин решил, что именно так должны выглядеть помещение, костюмы, драматургия и игра актеров, но такова была его творческая интерпретация. Театр завоевал популярность в нешироких кругах, и это положение дел вполне удовлетворяло амбиции Букчина. Иметь свой собственный, маленький скандальный мирок, где можно царить безраздельно, – вот к чему стремился режиссер еще со студенческой скамьи.

Именно в этот театр и собиралась сегодня вечером Ева. Именно для театральной премьеры под названием «Прекрасная злодейка» приобретался шелковый зеленый наряд.

После звонка хирурга Адамова стало ясно, что смотреть спектакль Еве придется одной.

Глава 2

В Москву пришли оттепели, грязь и хмурое небо. Ночью снег покрывался ледяной коркой, лужи замерзали, городские огни блестели сквозь морозную дымку. Днем на улицах стоял сырой, промозглый туман.

В баре бильярдной «Золотой шар» существовали часы затишья, когда посетителей почти не было. Один-два человека, которые заказывали себе кофе или небольшие порции спиртного, были не в счет. В такие часы разрешалось курить.

Бармен, лениво позевывая, принес Всеславу сигару и пепельницу.

На стенах бара висели картины: «Игроки в карты», «Игроки в бильярд» и «Любители аперитива». Смирнов знал каждую их деталь. Клиенты иногда опаздывали, и ему приходилось ждать их, развлекаясь курением и созерцанием сих живописных шедевров. Лампы в стеклянных плафонах под старину горели тускло. За окнами в молочной мути едва угадывались деревья.

«Как в Лондоне», – почему-то подумал сыщик и посмотрел на дверь.

Через минуту в бар вошел высокий представительный мужчина. На вид ему можно было дать от сорока до пятидесяти лет. Лицо моложавое, фигура подтянутая, зато волосы сильно тронутые сединой, с наметившейся лысиной. Он окинул помещение цепким орлиным взором и сразу направился к Смирнову.

– Адамов, – полушепотом представился он, наклоняя красивую, породистую голову. – А вы...

– Тот, кто вам нужен, – усмехнулся сыщик, делая плавный жест рукой. – Присаживайтесь. Курите?

– Пожалуй... Бросал два раза, неудачно.

Адамов подозвал бармена, велел принести сигареты и зеленый чай. Тот удивленно поднял брови, но переспрашивать не стал. Молча удалился, вернулся с пачкой «Данхилла», чаем в специальной китайской чашке с крышкой.

– У нас с вами времени – полтора часа, – сказал Смирнов доктору. – Успеете изложить суть дела?

– Попробую. – Адамов поднял на собеседника большие темные, какие-то цыганские глаза. – С чего начинать?

– С самого неприятного.

– Я отменил все плановые операции на две недели, – вздохнул хирург. – Сегодня утром я ездил в клинику, написал заявление... решил взять отпуск за свой счет. Персонал от меня шарахается как от чумного. И вообще, хочется бросить все, уехать куда-нибудь в Прибалтику, на Янтарный берег и слушать, как шумят прибой и сосны.

– Так в чем проблема?

– В подписке о невыезде. Как вы думаете, меня посадят? – Он попытался раскурить сигарету, пару раз затянулся, ткнул ее в пепельницу, смял. – Черт!

– Я пока ничего не услышал от вас по поводу убийства, – напомнил Всеслав.

– Да, конечно... – Господин Адамов взял новую сигарету, щелкнул зажигалкой. Над столиком поплыл ароматный дымок. – Моя жизнь летит в тартарары... – прошептал он, глядя на молочно-белый туман за окном. – Все просто валится в пропасть! А ведь я считал себя счастливчиком. Мне везло! Выбрал профессию по душе, попал в классную клинику, женился на девушке, за которой бегал весь курс, пошел в гору. И вдруг... Наверное, неудачники не так переживают поражения, они к ним привыкают. Мой жизненный путь складывался слишком гладко, легко. Интеллигентные, любящие родители; две бабушки, обожающие единственного внука; школа, которую я окончил с золотой медалью; поступление в мединститут, годы учебы... Я был бессменным старостой группы, комсомольским вожаком, основателем студенческого хирургического кружка. Потом сделал научную карьеру, защитил кандидатскую по пластике, докторскую. И все получалось! У нас с женой родилась дочь, именно тогда, когда мы это запланировали: не раньше и не позже. Появились средства, и мы смогли приобрести собственную квартиру. Словом, чего еще желать?

Он замолчал, глядя мимо сыщика, нервно затягиваясь.

– И все-таки...

– Да-да, я знаю, – дернулся Адамов. – Сейчас... Я перейду к главному. Моя жена умерла. Это случилось восемь лет назад. Она... впрочем, неважно. Какое отношение ее смерть имеет к сегодняшним событиям? Я жил один, горевал. Потом женился второй раз, на Кристине, моей ассистентке. Она тоже хирург. Но после вступления в брак я настоял, чтобы она бросила работу. Негоже в клинике разводить семейственность, все эти шуры-муры. Вероятно, я был не прав, но Кристина меня послушалась.

– Ваша жена не работает?

Адамов отрицательно покачал головой.

– Она домохозяйка, если можно так выразиться.

– А сколько лет вашей дочери?

– Асеньке? Четырнадцать. Сложный возраст! Во втором браке у меня детей нет. Не хочу, знаете ли! Хлебнул с Асей: у нее была хроническая пневмония, потом астма в тяжелой форме, еле-еле мы с Леной выходили девочку. Оба врачи, а ребенка чуть не потеряли. У Аси весьма слабенькое здоровье. Я устал жить в страхе! Лечить своих – хуже не придумаешь. Это, пожалуй, являлось единственным осложнением в моей судьбе... до смерти жены. Я решил, что детей больше не будет.

– Лена – ваша первая супруга?

Адамов кивнул.

– Она была педиатром. После ее... после того, как она умерла, вокруг меня начали происходить странные вещи. Как будто исчезло нечто основное, опора какая-то! В сплошном и надежном монолите потихоньку начали появляться трещинки, едва заметные, которые разрастались и расползались, исподволь разрушая фундамент, стены...

– Какие стены? – удивился Смирнов.

– Ну, это я так, образно. Что-то изменилось в худшую сторону. Маленькие, будто бы случайные неприятности, мелкие неудачи, чем дальше, тем больше.

– А конкретно?

Господин Адамов смял в пепельнице очередную сигарету, потянулся за новой.

– Да так прямо и не скажешь, вроде бы все как всегда. Слухи разные начали ходить, сплетни... клиенты иногда бывают недовольны. На меня в этом году поступило несколько жалоб, тогда как за все предыдущее время не было ни одной, только благодарности.

– Жалобы обоснованные? – уточнил Всеслав.

Доктор закурил, выпустил облачко дыма.

– У каждого хирурга – свое кладбище, – угрюмо произнес он. – Пластическая хирургия, слава богу, не столь экстремальна, но всякое бывает. Кто-то недоволен, у кого-то операция спровоцировала непредвиденную реакцию организма, люди есть люди.

Сыщик решил сменить тему.

– Какие отношения у вас были с первой женой?

– Хорошие, – в глазах Адамова мелькнуло смятение. – Лена иногда ревновала меня к другим женщинам, но скандалов не устраивала. Дулась, могла не разговаривать день или два, потом мы мирились.

– А вы давали повод для ревности?

Хирург усмехнулся.

– Женщины обращают на меня внимание, – сказал он. – Особенно благодарные пациентки. Я не ангел и не святой, бывает, допускаю легкий флирт. Но бабником себя не считаю, если вы это имеете в виду. А минутная слабость, внезапный любовный порыв... такое случается с каждым мужчиной. Разве нет?

Смирнов уклончиво развел руками.

– Ваша вторая жена тоже ревнива?