Визитер

ххх

По дороге домой я зашел в магазин, купил шампанского, а потом подумал, и купил водки, все-таки как-никак, а было что отметить. Еды я тоже купил, даже икры и конфет для Дашки. Когда у меня есть деньги, я становлюсь щедрым. Будь я богатым, наверняка дал бы денег на постановку пьесы талантливого, почти молодого автора. Но я богатым не был. И среди моих знакомых не водились ни олигархи, ни банкиры, ни нефтяные магнаты.

Интересно, кто все-таки звонил в театр? Я подозревал, что кто-то из старых приятелей моего папаши, больше просто некому. Отец когда-то работал в обкоме партии на высокой должности. Некоторым его бывшим сослуживцам удалось удачно вписаться в демократическую жизнь и продолжить карьеру уже под новым знаменем. Отцу не удалось, и он стал деканом философского факультета в пединституте. Но отношения поддерживались, иначе он и деканом бы не стал, тем более, что философом никогда не был, вряд ли его сделала таковым законченная в свое время Высшая партийная школа. А сейчас он попросил походатайствовать за сына-неудачника. И заодно выяснить, действительно ли этот сын графоман, или все-таки подает какие-то надежды. Но если папаша нашел ходатая, может быть, найдет и спонсора?

Мобильный у меня был отключен за неуплату, и, едва войдя в дом, я бросился к телефону. Отец оказался на месте. Я был взвинчен и задал вопрос напрямик:

– Это с твоей подачи кто-то звонил в театр?

– В театр? А зачем? Что случилось?

– Какой-то высокопоставленный деятель звонил режиссеру и просил прочитать мою пьесу.

– И он прочитал? Ему понравилось?

– Да.

– Это не с моей подачи, я никого не просил. Ты бы заехал, рассказал, как дела, мама скучает.

– Заеду в субботу, – сказал я и повесил трубку.

Так кто же все-таки звонил? И что все это значило? Я с самого начала гнал от себя мысль, что все это каким-то образом связано с давешним утренним визитером, но она постоянно выплывала откуда-то из глубин подсознания. Мысль эта пугала, и в то же время делала реальными мои надежды.

Я сел на диван и начал вспоминать, что было в то утро. Ну, конечно же, я задремал на этом диване. И мне приснились два дурацких сна. Сначала про визитера, а потом про Вальку и лебедей. А недопитый кофе и звонки в дверь, а оставшаяся после гостя грязная чашка – это тоже было во сне, или все-таки наяву? Похоже, что наяву. Тогда, значит, кто-то приходил и с кем-то я говорил. Но никого другого я не помню. Значит, приходил все-таки он. Что он там намекал про успех и улучшение благосостояния? Мысленно я уже видел свое имя на афише и слышал аплодисменты после премьерного спектакля, представлял речи в свою честь на банкете, сияющих гордостью родителей, многочисленные поздравительные звонки утром, и уже невозможно было от всего этого отказаться. И что-то подсказывало, что спонсор появится.

Но пока появилась только Дашка в полной боевой раскраске. Мы быстро накрыли на стол, и я разлил шампанское по бокалам. Сделав несколько глотков, Дашка отставила бокал. Она постоянно облизывала губы, что было у нее признаком волнения, ее руки с переливающимися всеми цветами радуги ногтями слегка дрожали. Хоть мы и договорились что-то обсудить, но обсуждать, собственно, было нечего, по поводу сегодняшней встречи в театре и предшествовавшего ей звонка все было сказано. Смешно думать, что она может помочь найти спонсора, а про визитера я ей рассказывать не собирался, как, впрочем, и никому другому. Мы молчали. Я долил Дашке шампанского и наполнил свой бокал.

Что-то между нами происходило. Я впервые смотрел на Дашку не только как на забавную девчонку, которая хоть и раздражает порой, но все-таки мне симпатична, а как на влюбленную женщину, которая хочет со мной близости. И женщина эта была достаточно привлекательна, хотя я отдавал себе отчет, что не люблю ее и никогда не полюблю. Но если бы не мысль, что она девственница, и не боязнь последствий, я бы не без удовольствия провел с ней сегодняшнюю ночь.

– Даша, скажи мне честно, у тебя был кто-нибудь?

Дашка густо покраснела и опустила глаза, что совершенно не вязалось с ее обликом королевы провинциальных дискотек.

– Нет.

– Что, у вас в Козельске такие строгие нравы? – наверное, только в глубинке, а, может быть, в одном единственном Козельске в наш развращенный век возможно такое явление, как Дашка.

– Не знаю. Не нравился никто. Был один, женихом считался, но я за него не пойду.

– «Быть девой – быть во власти ночи,

Качаться на морских волнах» – продекламировал я.

– Это ты стихи сочинил?

– Нет, но его тоже Сашей звали. Ладно, давай еще выпьем шампанского, и потанцуем.

У меня слегка кружилась голова. Я чувствовал, что пьянею – сказывалось нервное напряжение сегодняшнего дня.

Я включил первую попавшуюся тихую музыку. Правда, танец наш больше походил на объятия. Меня тянуло на цитаты, и я произнес:

– «Ночью хочется звон свой

спрятать в мягкое, женское».

– Это тоже Саша написал?

– Нет, Володя.

– А…

Дашка была теплой, нежной, влюбленной, ее горячая щека прижималась к моей. Я нашел ее губы, или она нашла мои. Как-то само собой получилось, что, когда музыка закончилась, мы оказались на диване. Через некоторое время я сказал:

– Подожди, я постелю.

Пока я раздвигал и стелил диван, Дашка стояла, отвернувшись к окну. У меня мелькнула мысль, что я делаю то, что делать не надо. Но было уже поздно.

– Иди ко мне.

Она была трогательна в своей невинности и влюбленности, и я старался быть бережным и ласковым. А она, как заклинанье, повторяла мое имя.

Утром я не сразу вспомнил, почему Дашка с блаженной улыбкой на лице спит рядом со мной. Она открыла перепачканные в синей туши глаза, потянулась и произнесла: «супер!», потом, повернувшись ко мне, продолжила свою мысль:

– Улет! Теперь мы поженимся?

«Дура, – подумал я, – если бы ты спросила об этом вчера, ничего бы не было». Но вслух сказал:

– Давай вернемся к этому разговору позже, когда будет поставлена пьеса и выйдет повесть, тогда будет хоть какая-то материальная база. За счет рекламных сценариев я семью не прокормлю.

Дашка вздохнула.

– А мне по барабану материальная база. Я тебя люблю. Но как хочешь, можно и подождать. Саша, а что, если после сегодняшней ночи будет ребенок? Тогда железно придется пожениться, сто пудов.

– Будем надеяться на лучшее, – не выдержал я, – так, чтобы с первого раза редко бывает, – и подумал, что уж теперь, если что-то подобное повториться, я приму все меры предосторожности.

ххх

Выданный Лидией пропуск означал, что я могу приходить в театр в любое время, и грех было этим не воспользоваться, тем более, что на некоторые спектакли не так уж просто было достать билеты, да и экономия при моем нынешнем финансовом положении не была лишней. В течение двух недель я ходил в театр ежевечернее, добросовестно проникаясь его стилистикой. Правда, сидеть приходилось на приставных стульях, но проникаться это не мешало.

Мне удалось попасть на долго ожидаемую всеми поклонниками «Замысла» премьеру новой постановки Гамлета, на которую даже с пропуском нелегко было пробиться. Я пристроился где-то в районе третьего ряда, у самой правой стены, и видел противоположную часть кулис, откуда, по большей части и выходили актеры. Но это не отвлекало, даже интересно было наблюдать секунды, предшествующие выходу на сцену: кто-то торопливо крестился, кто-то, прячась от бдительного ока пожарных, делал последнюю затяжку в кулак, прикрываясь полой плаща, или что-то шептал про себя, зажмурив глаза, актриса, играющая Офелию, торопливо засовывала в рот кусочки шоколада.

Первые сцены прошли безукоризненно. Все ждали появления Призрака. И, наконец, он появился, но не из-за кулис, а откуда-то ниоткуда, словно отделился от темных стен замка. Потянуло могильным холодом. Сцена почти полностью погрузилась во тьму, прожектор высвечивал только заржавелые латы и шлем с перьями. Призрак был высок и величественен, почти на целую голову выше сына. Зал замер. Гамлет в ужасе сделал несколько шагов назад. Выдержав минуту многозначительной паузы, Призрак загробным голосом произнес:

– Три и два – пять, и пять – десять. Сверх того двадцать четвертого легенький клистирчик, подготовительный и мягчительный, – Призрак остановился, понимая, что происходит что-то не то, и, помолчав, неуверенно продолжил, – чтобы размягчить, увлажнить и освежить утробу вашей милости… – Он потерянно замолчал.

Горацио и Марцелл, которым надлежало удалиться, и сам принц замерли и оторопело смотрели на Призрака. Постояв немного, он понуро, тяжелой поступью, отступил за кулисы. Со своего места я видел, что за кулисами происходит какая-то жизнь, и довольно бурная, мелькнуло гневное лицо Замыслова, потом на сцену быстрым шагом вышел некто, тоже высокий и довольно громоздкий, закутанный в черное. Подойдя к Гамлету, он откинул руку в сторону и громко, произнес:

– Ну и времена настали! Даже среди призраков завелись шуты! Не принимай его всерьез, но вверься всей душою и выслушай отца. Я – твой отец.