Газетная утка

– Ты подбирай выражения: «безобразное»! – взорвалась было по своему обыкновению Полина, однако тут же угасла. У нее просто не было другого выхода, и она это отлично понимала.

– Ну ладно тебе дуться… Извини! – донеслось до моих ушей.

– Не слышу в твоем голосе искреннего раскаяния!

– Ну, знаешь!.. Хорошо: Оля, извини меня, пожалуйста! Хотя черт меня побери, если я знаю – за что… А теперь рассказывай!

Приятно все-таки чувствовать себя победительницей! Только после того, как Полина Андреевна окончательно смирилась, я сменила гнев на милость и рассказала ей все. Ну, почти все – с некоторыми несущественными купюрами. А дело было так. Вчера утром, когда добрый старый Дрюня Мурашов явился ко мне с дурной вестью и со «смягчающим обстоятельством» в пол-литровой таре… Впрочем, нет: тут-то я как раз и сделала купюру, и… хватит об этом! Вчера утром, когда я поговорила с Полиной по телефону о загадочно0 м убийстве Стаса Уткина, моего любимого телеведущего и репортера, и, как всегда, не нашла взаимопонимания, – я не выдержала и позвонила Жоре Овсянникову сама. Однако меня ожидало фиаско: майор оказался в командировке аж до вторника. Столь долгого бездействия я вынести не могла, и кинулась названивать своим знакомым, которые могли знать что-нибудь сверх того, что мне наболтал Дрюня. Ну, если не знать – так хотя бы разделить мою обеспокоенность катастрофическим ростом преступности, добравшейся своей грязной рукой уже и до «четвертой власти»!

На удивление, большинство моих знакомых отнеслись к воскресной сенсации довольно прохладно. Я была неприятно поражена тем, что, оказывается, не одна моя сестрица больна социальной болезнью под названием «дофенизм»! Все, буквально все восприняли новость совершенно равнодушно.

Наконец, после пяти или шести бестолковых звонков, от которых у меня только разболелась голова – видимо, паршивец Дрюня напоил фальсифицированной водкой! – меня осенило. Танечка Арбатова! Вот кто сейчас сможет ответить на все мои «как» и «почему».

Однако воодушевление мое очень быстро сменилось жестоким разочарованием, когда, перевернув всю квартиру вверх дном, я так и не смогла отыскать визитку с телефонами главного редактора «Тарасовских вестей». А ведь я точно помнила: Таня вручила мне свою карточку, когда мы пару недель назад случайно встретились с ней на праздновании юбилея торгово-промышленной палаты! Кирилл Козаков, мой бывший муж и сегодняшний преуспевающий бизнесмен – злые языки вроде Полининого склонны увязывать между собой эти два события причинно-следственной связью, – так вот, Кирилл по старой памяти пригласил меня составить ему компанию, а Таня Арбатова была там с… Впрочем, это совершенно не важно, с кем она там была. Главное – что мы встретились после долгого перерыва и, вопреки моим ожиданиям, очень мило пообщались.

С тех пор, как эта шикарная тридцатипятилетняя женщина – тогда еще никакой не главный редактор, а просто журналистка, хотя не без имени, – консультировалась со мной по поводу развода со вторым мужем, прошло уже больше трех лет. Сначала мы изредка перезванивались, потом все реже, а после и вовсе потеряли друг друга. Вернее, потеряла она меня, потому что я даже против воли имела возможность следить за карьерой бывшей клиентки. Татьяна стала часто мелькать на экране, причем не только в роли интервьюера, но и наоборот: теперь интервью брали у нее. За ней бегали с телекамерами, снимали на работе – в громадном редакторском кабинете с итальянской офисной мебелью, в кругу семьи – в новой квартире в трех уровнях в суперэлитном домике на набережной, на природе – на фоне уютного костерка с балычком и коньячком, с роскошной серебристо-синей «вольво» и сытыми харями охранников на заднем плане.

Все те же злые языки утверждали, что причину столь головокружительного взлета надо искать вовсе не в журналистских талантах Арбатовой, а совсем в других, и мне как ее бывшему психоаналитику, честно говоря, было нечего возразить. Но… Какое все это, в самом деле, имеет значение? Для нашей теперешней истории – ровным счетом никакого!

Итак, за прошедшие три года Таня Арбатова успела сделать карьеру, какая ее коллегам и не снилась, а я – услышать о своей бывшей клиентке множество нелицеприятных отзывов от самых разных людей. Я была уверена, что теперь при встрече она меня даже не узнает, однако, повторяю, ошиблась. Татьяна Михайловна не только узнала, но даже подошла ко мне на приеме, перекинулась несколькими любезными фразами и предложила звонить ей «по старой памяти в любое время», подкрепив предложение великолепной – черной с золотым тиснением – визиткой. Помню, я опустила ее в свою театральную сумочку, расшитую бисером и стразами, но вот куда она девалась после?! Я имею в виду – вместе с сумочкой…

Конечно, я не стала рассказывать Полине, как битый час искала эту чертову сумку и как наконец нашла ее в дальнем углу антресолей в коробке из-под давным-давно сношенных сапог, но… без арбатовской визитки! И как после этого очередного прокола мне в голову пришла простая до гениальности мысль: зачем искать визитку, если можно просто заглянуть в газету – ведь там, на последней страничке, печатаются все редакционные телефоны?! Но как оказалось, в моей квартире найти хотя бы одну газету проблематично.

Наконец, я все же обнаружила одну, и даже не очень старую – всего-навсего трехмесячной давности. Но только редакторского телефона в ней не было! Да и вообще никаких телефонов, кроме рекламной службы и отдела писем. Видимо, мадам Арбатову куда как устраивало такое положение, при котором она сама вручала свои визитки кому считала нужным. И могла не беспокоиться, что вдруг позвонит какой-нибудь скандальный старичок со своей пустяковой проблемой – вроде протекающей крыши или дороговизны лекарств.

С отделом писем я только зря потеряла время: там никто и не подумал рассекретить перед никому не известной просительницей телефон редакторши. Когда я стала настаивать, какая-то юная нахалка просто положила трубку.

Наученная горьким опытом, к рекламной службе я решила подкатиться иначе. Небрежно поздоровавшись с пареньком, который мне ответил, я лениво-покровительственным тоном сообщила, что «с вами говорят из торгово-промышленной палаты» – ничего умнее в голову не пришло. Мол, мне срочно требуется Татьяна Михайловна, однако я «куда-то задевала ее визитку». «Подскажите телефончик, пожалуйста», – закончила я требованием, не подразумевающим отказа, и мальчик безропотно продиктовал мне комбинацию из шести цифр. Я тут же набрала ее – и оказалась один на один с секретаршей, которая бесстрастно изрекла, что «Татьяны Михайловны нет и сегодня уже не будет».

После всех телефонных перипетий этого самого «сегодня» я ожидала чего угодно – но только не этого! Обескураженная, я даже не ответила на традиционные в таких случаях вопросы секретарши – кто звонит и что передать? Просто уронила трубку на рычаг и тут же кинулась в кухню – взглянуть на единственный «ходячий» будильник. Он показывал двадцать минут пятого. С учетом того, что этот «инвалид» отстает минимум на полчаса…

Господи, какой ужас! Как глупо, бестолково прошел день! От отчаяния – от чего ж еще?! – я выхватила из потайного уголка буфета свой «эн-зэ»: бутылочку армянского пятизвездочного, еще примерно на треть полную, и…

Когда густое ароматное «лекарство» обожгло горло благодатным теплом, и в голове немного прояснилось, я подумала, что, пожалуй, все же стоило бы передать кое-что Татьяне Михайловне, и снова набрала номер, на поиски которого убила весь этот несчастливый понедельник. Но секретарши, разумеется, уже след простыл. Вместо нее я услышала механический голос автоответчика: «После сигнала оставьте свое сообщение…»

Что было делать?! Я пробормотала несколько слов – и тут же, едва положив трубку, пожалела об этом. Святая простота! Неужели ты вправду думаешь, что великая Таня Арбатова станет сама тебе звонить? И зачем?! Чтобы обсудить последние криминальные новости и сплетни… Дурочка ты, Ольга, наивная дурочка! К тому же теперь, после своей дурацкой телефонограммы, ты и сама не сможешь перезвонить ей утром: это будет выглядеть навязчиво. Да просто глупо!

На следующее утро – то есть сегодня – меня разбудил телефонный звонок. Нащупывая трубку с закрытыми глазами, я уже подыскивала среди известных мне слов самые нецензурные, чтобы дать гневную отповедь Полине Андреевне, которой вздумалось контролировать меня в такую рань. Но…

– Ольга? Это ты? – услышала я в трубке приятный грудной голос, который спросонья показался мне совсем незнакомым. – Привет, это Арбатова.

– Ар…батова?!.

Проклятый коньячок подвел в самый неподходящий момент, и в ответной реплике главной редакторши мне почудилось настоящее сомнение.

– Это в самом деле ты, Снегирева? С тобой все в порядке?

– Конечно, Татьяна Мих…айловна! Просто я еще не вполне проснулась, извини. Спасибо, что нашла время и позвонила. Я очень рада тебя слышать!

– Я тоже рада тебя слышать, Ольга… Андреевна, кажется? Впрочем, мы с тобой, я думаю, по старой памяти обойдемся без отчеств. Не возражаешь?

– Что ты, Танечка! Главное, чтоб ты не возражала. Ты же нынче так высоко взлетела! А я кем была, тем и осталась.

Разве что годы прибавились, да проблемы…

– Ах, брось ты, пожалуйста! – отмахнулась собеседница. – Какие твои годы, ты ж вон на сколько моложе меня! А проблемы… У кого их нынче нет!

– Это точно. Только ведь, знаешь, как говорят: у кого суп жидок, а у кого – жемчуг мелок…

Вздох, прозвучавший в трубке, подтвердил, что Татьяна Михайловна еще в состоянии уразуметь голодного с его жидким супом. Она вообще была сама любезность!

– Да, Оленька, такая жизнь… Ты не думай, что мне очень легко на моем месте! Я знаю, обо мне много всякого болтают. «Высоко взлетела»… Какое там высоко, знал бы кто, какою ценой все это… Ладно, что это я! – неожиданно оборвала она сама себя. – Действительно, я очень рада случаю вот так по-свойски с тобой поболтать! Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло… Ты ведь мне позвонила вчера из-за Стасика Уткина, да?

– Да, Танечка! Понимаешь, меня так взволновала его смерть… Он был моим любимым ведущим, понимаешь?

– Конечно, конечно! Мы все любили Стаса, Оля. Он был отличный журналист, талантливый ведущий и… просто славный малый. Ах, это так ужасно!

Голос Арбатовой предательски дрогнул.

– Таня, ты меня, конечно, извини… – Я рискнула нарушить молчание первая. – Никакого конкретного дела у меня к тебе нет, я просто подумала: может, вам, журналистам, известны какие-нибудь новые подробности – ну, кроме тех, которые были в эфире? У меня-то самой телевизор не работает, но мне кое-что рассказали. По-моему, абсолютно никакой конкретики: какой-то скудный набор противоречивых данных и взаимоисключающих версий! Поди разберись, где тут факты, а где домыслы твоих коллег… Даже причина смерти – и та не ясна!

Я понимаю, момент сейчас не слишком подходящий для праздного любопытства, но…

– Что ты! Это никакое не праздное любопытство, я понимаю. Только… Вопрос твой не по адресу, Оля. Я знаю не больше, чем ты и все остальные. Только то, что уже озвучено и опубликовано. Кстати: насчет взаимоисключающих версий. Сегодня «Тарасов» разразился статьей Бабанского – ты еще не видела? Ах да, ты же сказала, что только проснулась… Так вот: он там свалил все в одну кучу, смешал праведное с грешным. Приплел какую-то кассету, которую никто в глаза не видел, – некую «бомбу замедленного действия»…

– Кассету? Какую кассету?

– А вот этого никто не знает, кроме самого Бабанского! Якобы Стас отснял какие-то никому не известные разоблачительные материалы, из-за которых его могли убить… А, ерунда все это! Абсолютно бездоказательная, ничем не подкрепленная версия.

– Но почему ты так уверена? Мне, например, подобный мотив убийства кажется очень правдоподобным!

– Да потому, что не один Тема Бабанский был другом Уткина! Мы с ним, например, тоже были в свое время не чужие, ты, наверное, помнишь… – Татьяна интимно понизила голос.

– И до сих пор оставались хорошими товарищами, так что, я думаю, будь что – Стасик обязательно со мной поделился бы. А у этого Бабанского, если хочешь знать мое мнение, вообще сомнительная репутация! Пишет хлестко, но на руку не чист. – В смысле – взяточник? – Меня передернуло от отвращения.

– Взяточник?! Ну, ты даешь, Снегирева!

Собеседница звонко рассмеялась.

– Может, он и брал бы, если б кто-нибудь давал, да только кто нынче даст журналисту?! Раньше, в обкомовские-то времена, хоть книжку, бывало, преподнесут или мясца в колхозе отвалят, когда в командировки ездили, а теперь… Догонят и еще добавят – вот и все наши «взятки»! Нет, Оля, я совсем про другое. У нас, журналистов, «не чист на руку» означает, что человек пользуется непроверенной информацией. Профессионально недобросовестен! Короче говоря, соврет – недорого возьмет. Вообще, странный он тип, Бабанский. Странный и скользкий! Но Стасик его любил, – вздохнула Арбатова. – Они дружили еще с университета: мне Стас рассказывал. Их было три друга, однокурсника. Только потом дорожки разошлись…

– А кто же третий?

– Женька Кольцов. До перестройки спокойно работал себе в заводской многотиражке, а сейчас… Да ладно, Оль, он тут ни при чем! Мы с тобой отвлеклись от главной темы.

Я сделала еще одну «заметку на полях»: эту фамилию, которую я слышала впервые, Татьяна Михайловна произнесла с такой же «теплотой» в голосе, как и имя недружественного СМИ. Мне очень хотелось выяснить, кто такой Женька Кольцов сейчас, но Арбатова дала понять, что не считает эту тему главной, а потому я не рискнула настаивать.

– Тань, но за что же тогда убили Уткина, если не за кассету? Ты-то сама как думаешь?